Железо и кровь. Франко-германская война - Бодров Андрей

Несколько более успешной оказалась вылазка 13 октября. Она тоже была произведена в южном направлении и по сути представляла собой разведку боем — Трошю подозревал, что значительная часть осаждающей армии была направлена на борьбу с новыми формированиями во французской провинции. В ходе атаки на позиции II баварского корпуса французам удалось взять около 200 пленных. Однако для немцев это были не более чем булавочные уколы, и проблем осажденного города они не решали.

В германских штабах с удовлетворением замечали признаки надвигающегося голода во французской столице. Все чаще на полях перед немецкими окопами появлялись жители Парижа, собиравшие картофель. Некоторых из них не останавливали даже предупредительные возгласы и выстрелы германских солдат. В Версале думали, что город падет самое позднее через несколько недель; считалось крайне маловероятным, что Париж продержится до конца года. Верди в начале октября полагал, что продовольствия в городе осталось примерно на месяц[578].

В середине октября, получив информацию о формировании новых корпусов к югу от Луары, Трошю разработал план более масштабной операции. 40 тысяч солдат должны были прорваться из Парижа на запад и создать ядро сил, которые могли бы в дальнейшем взаимодействовать с новыми армиями. 21 октября была проведена разведка боем; несмотря на то что продвинуться практически не удалось, французское командование осталось довольно ее результатами. Мобильные гвардейцы сражались вполне достойно и показали себя с лучшей стороны. Большая операция — «план Трошю» — была назначена на середину ноября.

Однако не прошло и недели, как под Парижем развернулись новые бои. В ночь на 27 октября небольшое французское подразделение под руководством генерала де Беллемара по собственной инициативе выбило передовое охранение пруссаков из деревушки Ле Бурже на северном фронте окружения. Командование обеих сторон расценило это как мелкую стычку, поскольку никакого стратегического значения Ле Бурже не имела. Но вернувшийся в Париж Беллемар на все лады трубил о большой победе, вызвав взрыв энтузиазма у жителей города. От командования он потребовал подкреплений, необходимых для дальнейшего наступления. Трошю не видел в этом смысла и ответил отказом. Возможно, на этом эпизод бы и завершился, если бы не кронпринц Саксонский, из соображений престижа решивший отбить Ле Бурже у врага.

Против этого решения возражал весь командный состав Гвардейского корпуса. Ле Бурже никогда не придавали большой ценности; само же командование армии приказало месяц назад разместить там только передовой дозор и не готовить деревню к серьезной обороне. Основные оборонительные позиции немцев ни в коей мере не пострадали в результате французской атаки — позади Ле Бурже находилась затопленная низина, на северном берегу которой располагались позиции гвардейской артиллерии. Генерал фон Данненберг, начальник штаба корпуса, вместе с командиром 1-й гвардейской дивизии генералом фон Папе отправился к кронпринцу Саксонскому, вооружившись этими аргументами. Описание дальнейших событий в мемуарах Гогенлоэ-Ингельфингена представляет собой прекрасную иллюстрацию менталитета германского офицерского корпуса, не требующую никаких комментариев.

«Начальник штаба кронпринца Саксонии, генерал фон Шлотхайм, был весьма эмоционален, как и Данненберг. Ссора между двумя горячими головами становилась все более жаркой, были произнесены весьма резкие слова. В конце концов Шлотхайм заявил, что у гвардейцев, видимо, пропало желание сражаться. Генералы фон Папе и фон Данненберг немедленно встали и заявили кронпринцу Альберту, что разговор окончен, гвардейцы должны доказать, что готовы сражаться, и обладание Ле Бурже стало делом чести Гвардейского корпуса». Теперь эту новость следовало передать командиру 2-й гвардейской дивизии генералу фон Будрицки, яростному противнику атаки. «Когда Будрицки услышал приказ о штурме Ле Бурже, он на повышенных тонах привел все возможные соображения и аргументы против этого. <…> Дождавшись, пока он выдохнется, я сказал, что командир корпуса считает так же, но командование Маасской армии высказало сомнения в желании гвардейцев сражаться. <…> Тогда маленький пожилой господин побледнел, так что его лицо стало одного цвета с седыми волосами и бородой, и сложил руки для короткой молитвы. <…> После этого он сказал: «Как будет угодно Господу. Доложите Его Высочеству командиру корпуса, что завтра в восемь часов утра раздастся первый пушечный выстрел, а в девять я буду в Ле Бурже»»[579].

Утром 30 октября после длительной артподготовки прусские гвардейцы пошли в атаку. Часть сил атаковала в обход деревни, чтобы окружить ее защитников, остальные нанесли фронтальный удар. Наступление большинства гвардейских подразделений было отлично организовано: солдаты наступали небольшими группами, используя все возможные укрытия и оказывая взаимную поддержку. В результате зону губительного огня винтовок Шаспо им удалось преодолеть без особых проблем[580]. Исключение составляли лишь батальоны, атаковавшие Ле Бурже с севера; ими командовали офицеры, только недавно вернувшиеся в строй после полученных при Сен-Прива ранений и не знавшие об изменении пехотной тактики. Атака ротными колоннами на этом участке вызвала вопль ужаса у офицеров штаба корпуса, наблюдавших за боем; именно здесь были понесены наибольшие потери[581]. В конечном счете гвардейцам удалось ворваться в Ле Бурже. Развернулись ожесточенные уличные бои, продолжавшиеся до полудня. В итоге немцы заняли деревню; спешившие на помощь французам подкрепления отошли под плотным огнем полевой артиллерии.

Французы потеряли 1200 человек только пленными. Потери гвардейцев выглядели значительно скромнее — около 500 человек, — однако это было больше, чем потерял весь Гвардейский корпус при Седане[582]. Тем не менее, по крайней мере с одной точки зрения эти потери были не напрасны. В Париже, где еще недавно царило шумное ликование, новость о поражении произвела эффект разорвавшейся бомбы. Беллемар публично обвинял в произошедшем Трошю, который отказал в необходимых подкреплениях. Благодаря поступившим одновременно новостям о капитуляции Меца ситуация в городе достигла точки кипения.

Восстание в Париже началось на следующий день. Части Национальной гвардии во главе с несколькими представителями парижских левых ворвались в зал заседаний правительства и объявили его низложенным. Однако на этом их энергия иссякла. Дюкро предпринял попытку подавить мятеж силой, но благодаря Ферри удалось обойтись без кровопролития. Мятежники, не поддержанные народной массой, добровольно сдали захваченные позиции. Революция в этот раз не состоялась.

Тем временем к востоку от Парижа происходили события, оказавшие критическое влияние на ход военных действий. В течение сентября немцы были заняты тем, что одну за другой брали французские крепости в своем тылу. 23 сентября пал Туль, вследствие чего открылась критически важная железнодорожная линия, шедшая в направлении французской столицы. Более крепким орешком оказался Страсбург. Гарнизон крепости составляли около 17 тысяч солдат, ядро которых образовывали части регулярной армии[583]. В состав осаждавшей Страсбург группировки генерала Вердера входила баденская дивизия, а также формирования прусского ландвера.

В конце августа, после того как гарнизон крепости отказался сдаться, немцы начали артиллерийский обстрел. Причина была проста: война, казалось, близится к скорому завершению, и обладание Страсбургом могло стать сильным козырем на мирных переговорах[584]. Обстрел имел опустошающие последствия: сгорели целые городские кварталы и ряд памятников архитектуры, включая знаменитую на всю Европу библиотеку, в которой хранились тысячи уникальных книг. Впоследствии этот эпизод широко использовался во французской пропаганде как пример «германского варварства». Немцы, в свою очередь, оправдывали свои действия тем, что французы обстреляли баденский городок Кель, находившийся на другом берегу Рейна.