Орудья мрака - Имоджен Робертсон

Анатом сложил руки на набалдашнике трости и опер о них подбородок. Если он и обратил внимание на ее шутливый тон, то возражать не стал.

— Неумным его не назовешь, разве что он стремится во всем видеть Бога, особенно в жуках, впрочем, я не думаю, что он присоединится к моей новой теологии. А моей прислуге не позволено приближаться к препаратам, кои, хоть и по-своему, весьма красивы.

— В этом мы с вами расходимся. Я предпочитаю человеческое тело целиком и без впрыскивания смол… Проклятье, из-за вашей болтовни я потеряла нужное место. Нет, вот оно. Вы пришли в подходящий момент.

Поднявшись, Краудер осторожно переступил стопки документов и приблизился так, чтобы посмотреть Харриет через плечо. Она держала пухлый, исписанный от руки том и указывала на один из абзацев.

— Сэр Стивен был прав, — подтвердила Харриет. — Похоже, его отец также прекрасно записывал свои наблюдения, хотя он больше интересовался людьми, чем насекомыми, и, если верить прочитанному мною, подозреваю, что в итоге он не был так уж счастлив. Его записи весьма обильны. Тома тридцатых годов скреплены с томами двадцатых, а не переплетены отдельно, и мне пришлось узнать о делах моего соседа куда больше, чем нужно. Однако довольно об этом. Я отыскала дневник сэра Стивена за тот год, когда умерла Сара Рэндл. Она погибла в тридцать девятом. Он описал смерть и поиски, и я прочитала о них. — Харриет подняла глаза на Краудера. — Ее нашел вовсе не сквайр. А наш с вами друг.

— Нынешний сэр Стивен в те времена сам был всего лишь мальчишкой, — заметил Краудер, приподняв бровь.

Харриет кивнула.

— Бедняжке было всего лишь двенадцать. Он был одного возраста с Сарой. Сожалея об этом и опасаясь того, что потрясение сильно повлияет на мальчика, его отец расплескал немало чернил. Бриджес входил в поисковый отряд, это действительно так. Как вы думаете, отчего он обманул вас?

— Полагаю, ему хотелось оказаться в центре этого рассказа. Я польщен, что он стремился поразить меня. Есть ли какое-либо описание тела?

— Да, но мне хотелось бы показать вам не его.

— Доставьте мне радость, госпожа Уэстерман.

Вздохнув, она снова принялась листать пожелтевшие страницы.

— Вот. «Ее тело было совершенно холодным, а платье — влажным от росы… Одна колотая рана…»

— Одна? Сквайр говорил о множестве ран, о бешеном нападении.

— Вероятно, это очередное преувеличение с его стороны. Одна рана, нанесенная в левую часть груди, между четвертым и пятым ребром.

— В сердце. Она должна была умереть немедленно, если лезвие было длинным и острым.

Харриет позволила своему пальцу опуститься ниже.

— Вот… «живот вздулся из-за дитяти…» Во всяком случае в этом сквайр не обманул. На ее шее была побелевшая царапина, однако она не кровоточила. — Харриет снова подняла взгляд на анатома. — Что сие означает?

— Возможно, ничего. Однако это наводит на мысль, что повреждение было нанесено уже после смерти.

— Что-то снято у нее с шеи?

— Несомненно, нечто напоминающее медальон на цепочке. Какого цвета были ее волосы?

— Темные. Здесь упоминаются ее темные волосы на фоне зеленых высоких трав. А локон в мелальоне был светлым.

— Нам известен натуральный цвет волос лорда Торнли?

— На всех портретах, о коих мне известно, он в напудренном парике, однако естественный цвет волос Хью — светлый, равно как и цвет волос Александра. Вероятно, она носила с собой локон возлюбленного.

— Волосы богача в самолично купленном медальоне… — задумчиво проговорил Краудер. — Возможно, именно поэтому за ходебщиком устроили погоню и поймали его. Какой-нибудь честный горожанин видел, как девочка покупала у него медальон. Бедное дитя. Итак, госпожа Уэстерман, что вы так страстно желали показать мне?

Она широко улыбнулась и принялась перелистывать страницы, пока не добралась до нужного места.

— Вот. Вскоре после похорон лорд Торнли нанес визит сэру Стивену. Он сказал, что слышал, как его имя упоминается в связи с этим убийством, и пожелал, чтобы сэр Стивен объяснил, будто в этих слухах нет правды.

— А сэр Стивен? — осведомился Краудер.

— Сказал, что лорд Торнли может, если пожелает, воспользоваться законом о клевете. И добавляет следующее: «Из безудержного юнца милорд превращается в неприятного молодого человека. Мне жаль его домашних, мне жаль всех тех, над кем он имеет власть». А затем вот это: «Я должен предупредить Бриджеса, чтобы он не романтизировал его так открыто. Торнли нравится мне не больше, чем всем прочим его соседям, однако нельзя ни о ком говорить дурно, коли не имеешь доказательств, как нельзя избежать проклятий в свой адрес, и Бриджес узнает, как и все мы, что влияние Торнли сильно и опасно».

— Я полюбил сэра Стивена так же, как и его сына. Вы не могли бы передать мне этот дневник, госпожа Уэстерман? Мои глаза не слишком хорошо видят в полумраке.

Харриет передала ему книгу, довольно неуклюже удерживая открытую страницу. Когда Краудер взял у нее том, что-то зашелестело, и на пол упал сложенный листок бумаги, скрывавшийся между страницами. Харриет бросилась на него, словно спаниель, однако через минуту ее лицо снова расслабилось.

— Письмо, только это некий запрос, датированный несколькими годами позже. Всего лишь случайность.

— Думаю, сэр Стивен откуда-то усвоил свой инстинкт каталогизации. Вы уверены, что письмо сюда не относится?

Снова развернув листок, Харриет принялась читать. Ее глаза расширились, она перевернула страницу, пытаясь отыскать подпись, и снова вздохнула, не обнаружив ее.

— Вы правы, Краудер. И это ваша весьма досадная привычка.

Анатом вернулся к своему креслу, держа в руках дневник старого судьи, и, прежде чем сесть, поклонился Харриет. Она бережно разгладила листок.

— Я прочту вам письмо. Двадцатое марта тысяча семьсот сорок восьмого года. «Уважаемый сэр, я пишу вам, дабы задать вопрос, однако боюсь, что мне придется просить вас доставить свой ответ косвенно, тайно. Я знаю, вас это не обрадует. И все же я чувствую — я опасаюсь, сэр, — что этот вопрос необходимо задать и что на него должен быть дан ответ. Надеюсь, вы согласитесь с этим. Я слышала, что несколько лет назад умерла юная девушка, Сара. Мой вопрос следующий: имелся ли у нее медальон, посеребренная жестяная вещица на оловянной цепочке? Если да, забрали ли его во время убийства? Возможно, сэр, эти два вопроса покажутся вам чудными и бессмысленными. Однако они приводили меня в уныние и давили на меня в течение многих бессонных ночей. Если вы ответите „да“ на оба вопроса, тогда я должна признаться: я полагаю, что видела этот медальон, и видела его среди вещей могущественного человека, обладающего высоким положением и свирепым нравом. Вероятно, я потеряла рассудок и воображаю демонов в изножье своей постели, где нет ничего, что не было бы порождением моих нервов. Так что мне должно ожидать вашего ответа. Если медальон, о коем я повела речь, в самом деле принадлежал погибшей девушке, не могли бы вы несколько дней поносить на вашей цепочке для часов брелок, приложенный к настоящему письму? Я непременно увижусь с вами в это время, и, если вы подобным образом дадите мне ответ, я снова напишу вам и назову имя, кое не решаюсь теперь начертать на бумаге, а также сообщу, где можно найти медальон».

Харриет подняла глаза. Во мраке Краудер, сложивший пальцы домиком, казался лишь серой тенью.

— Да, я бы сказал, что это письмо действительно относится к делу. Нет ли там еще чего-нибудь? Записки от сэра Стивена?

— Здесь нет. Где ваши наблюдатели обычно записывают свои мысли и поступки?

Краудер обратился к последним страницам дневника, лежавшего у него на коленях.

— Порядок сохранен. Вот, на последних страницах этой книги. Теперь, мадам, настала моя очередь читать: «Я приложил это письмо к своему дневнику за тот год, когда была убита Сара Рэндл. Я полагаю, по-прежнему полагаю, что оно было написано леди Торнли, за трагическим браком коей я наблюдал, но не способен был помочь. По ее просьбе я носил брелок с того момента, как получил записку, но более мы с ней не сообщались. К тому моменту, когда леди Торнли совершила свое трагическое фатальное падение, я носил его уже два дня. Я сделал свои выводы, а будущим читателям этих строк предоставляю сделать свои. Да помилует Бог их души!»

Краудер перелистал страницы и снова спрятал от света слова сэра Стивена, а затем перевел взгляд на Харриет — она пристально глядела в сторону окон; сквозь щели по краям ставен в комнату попадал слабый отсвет солнца и зелени. Вечерний полумрак размыл контуры ее лица, однако анатом все же различил слезинку, сползавшую по ее бледной щеке.

V.4

Вопреки его собственным предположениям, Дэниелу Клоуду понадобилось куда больше времени, чтобы пересечь Лондон. В конце концов он оставил лошадь в одном из заслуживающих уважения мест на окраине города, надеясь, что пешком ему удастся перемещаться быстрее. День уже клонился к вечеру, а его надежда оказалась напрасной. Еще до того как он сумел осознать масштаб беспорядков, синими волнами пробегавших по городу, он понял, что дорогу будет найти нелегко. Его знания городской географии в лучшем случае можно было назвать туманными, и вскоре он очутился в паутине беспорядочно пересекающихся улиц, среди многочисленных зданий и шума, что вконец ошарашило и встревожило его. Дважды все заканчивалось тем, что он возвращался на ту же самую площадь, хотя был уверен, будто держит путь на запад. Здесь, перед ним и позади него, находилось то, о чем ранее он мог только читать. Лондон оказался еще непригляднее, чем он помнил.