Малахит - Наталья Лебедева

Пока в очередной раз считали голоса, Паша, подняв голову, рассматривал тот памятник, что создал двое суток назад. Он стоял на уцелевшем фрагменте галереи как раз напротив него. Памятник изображал совсем молоденького мальчика, который бежал вперед, но упал, смертельно раненый, на руки такого же юного товарища. Убитый едва коснулся его рук, но товарищ уже смотрит вперед гневно и отчаянно — ищет убийцу, хочет отомстить. Паша словно увидел скульптуру впервые — теперь он и сам не понимал, как смог изваять ее. Для этого надо было не только быть талантливым скульптором, но и видеть камень насквозь, и вовсе не в метафорическом смысле. Концентрические круги на малахите подчеркивали естественную игру света и тени. Темные маленькие кружки стали зрачками в глазах разгневанного юноши. Светло-зеленые, почти белые, круги окрасили глаз вокруг радужки. И так везде: блики и тени, подчеркнутые естественными тонами камня.

Нереальное дело.

Считать окончили. Страна лишилась правителя.

Через распахнутые двери можно было видеть часть сада, туман на лужайке, крупные капли росы на листьях боярышника. Паша хотел спать.

Облегчение и некая растерянность царили в зале. Они поставили точку, но написали только первую страницу большого романа.

Кто?

На этот раз Бирюза начала разговор осторожно.

— Я предлагаю претендентам вызваться самим, а дворянам рассмотреть достоинства и недостатки каждого. Считаю, что кровная близость роду Малахита должна иметь решающее значение.

Она слегка, почти незаметно, сделала движение в сторону принцев и Обсидиана, но они сидели в своих креслах как каменные изваяния.

Паше показалась, что Бирюза близка к панике. Она явно не ожидала такого поворота событий. Все, на что она могла сейчас рассчитывать — это три кандидатуры, из которых дворяне выберут государя, тем более что только три этих человека могли заявить права на наследование престола. Но они молчали. Черт знает почему — молчали.

Тишину нарушил Обсидиан. Тяжело подняв свое грузное тело из кресла и расправив на груди белоснежную перевязь, он заявил:

— Я прошу о чести занять престол Каменного государства.

Зал ответил взволнованным выдохом.

Вновь поднялся с места Жемчуг:

— Позвольте сказать. Обсидиан нравится мне. Он королевского рода, пусть и далековат от прямых наследников Малахита, но все же… Он честен, смел и прям, и никто из нас, я думаю, ни разу не усомнился в этих его качествах. Но я хочу спросить его, готов ли он отречься от жены и детей ради блага государства, ибо — и это ни для кого не секрет — его жена другого племени, а дети — метисы. Я повторяю свой вопрос: готов ли ты отречься от них?

— Нет, не готов. — Обсидиан отвечал громко, уверенно, не раздумывая.

Жемчуг развел руками. «Что и требовалось доказать», — говорил его жест.

— Тогда, — произнес он вслух, — тогда мы пришли к тому же, с чего и начали. Король у нас будет, возможно даже много лет. Ведь Обсидиан силен и молод. Но унаследовать престол будет некому, потому что разве может не камень править камнями? Разве он поймет мысли, чаяния и надежды нашего великого народа? Я так не думаю. — И, довольный собой, Жемчуг сел на место.

— Одумайтесь! Что вы говорите, господа? — разгневанная Бирюза едва смогла взять себя в руки и сохранять спокойствие хотя бы в рамках приличий. — Что вы говорите?! Во-первых, вся эта история с метисами и Выселками — все это плод больного воображения людей, стоящих за Ломней и его приближенными. — (Паша отметил, что она не произнесла вслух имени Алмазника). — Во-вторых, господа камни, я чрезвычайно уважаю вас, ваши взгляды на жизнь. Я сама далеко не последний камень в этом государстве, но позволю себе заметить, что сейчас это уже не только наша страна. Крестьян и кузнецов в Камнях живет больше, чем нас. Мы только охраняем их, да и то из рук вон плохо, смею заметить. Так не лучше ли, чтобы будущий правитель был сыном двух народов?

Никто не возразил, но Паша понимал, что отнеслись к этому замечанию скептически.

К завтраку проголосовали: за Обсидиана едва набралась сотня голосов.

В полной растерянности отправились завтракать и отсыпаться. К ночи собрались вновь.

Возможно, Паше и показалось, но народу в зале будто прибавилось. По крайней мере, появилась Рубин, и, кажется, кто-то из гостиной бывшего регента. Обсидиан почему-то пересел в зал. «Из гордости, что ли?» — подумал Паша.

Снова Бирюза повторила свои слова о кандидатах, и снова никто не ответил ей. В зале поднялся шум, будто бурчал огромный, голодный, недовольный желудок. Бирюза молча слушала этот гул и хмурилась все больше и больше. Наконец она сделала шаг вперед и, тряхнув головой так, что прядь волос выбилась из идеальной прически, сказала:

— Я на правах наследницы древнейшего рода прошу вас о чести занять престол государства.

Зал застыл в изумлении и кто-то, видимо, неожиданно даже для себя, громко сказал:

— Баба?! Баба и наследницы-байстрючки?!

Бирюза покраснела, вскочил с места и схватился за эфес шпаги Авантюрин. Паша с ужасом подумал о кровавой драке. Но ее не случилось.

За спиной Авантюрина на возвышении встал во весь рост Александрит. Он вышел вперед, слегка отстранив растерянную и униженную Бирюзу, и вытянул руку ладонью вниз. Шум стих. Пашино сердце забилось в радостном предвкушении развязки. Он увидел будущего короля Камней. Похожие чувства, видимо, овладели всем залом. С надеждой люди смотрели вперед. Но Александрит молчал и начал говорить, лишь когда удивленный шепоток змейкой заструился по рядам.

— Я прошу, — сказал он так тихо, что задние ряды почти не услышали его слов, — я прошу вас о чести быть назначенным регентом государства, пока не найдется более достойный претендент.

Сначала Паша подумал, что ослышался, и видимо, подумал так не только он один. На осознание потребовалось время, но через пару минут в зале поднялась настоящая буря. Это было похоже на землетрясение, на подвижку земных пластов, на горный обвал.

В этой буре никто не заметил маленького мальчика, который вбежал в зал и направился к окаменевшей Бирюзе. Он что-то говорил ей, а она, все еще оскорбленная и раздавленная, стояла и не слышала.

Люди начали оборачиваться лишь тогда, когда Алмазник прошел половину зала. За ним, трусливо кося глазами на членов большого совета, двигалась свита Ломни.

Отдав свой посох первому следовавшему за ним дворянину, Алмазник взошел на королевское возвышение легкой, упругой походкой. Обернувшись к залу и приняв царственную позу, он четко и громко, хорошо поставленным голосом произнес: