Аль Капоне: Порядок вне закона - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что же касается гангстерских войн, все были согласны, что «резня в День святого Валентина» сильно повредила делу, увеличив давление полиции на преступный мир. Джон Торрио решился высказать то, что думали все: Капоне должен пожертвовать собой — сесть в тюрьму, чтобы отвлечь внимание от других. Но, разумеется, для этого надо выбрать какой-нибудь ничтожный повод. Лаки Лучано и все прочие его поддержали. В дальнейшем же «Национальный синдикат» (полагается, что эта концепция тоже зародилась в голове Лиса) должен управляться по образцу Большой семёрки — мирно, по взаимному согласию. Вот только все эти планы могут пойти насмарку из-за надвигающейся войны между ретроградами Джузеппе Массериа и Сальваторе Маранцано, поэтому со старой сицилийской гвардией пора кончать. Этим займётся молодёжь — Лучано и Ланский, а коллеги из Чикаго, Детройта, Бостона и Филадельфии в случае необходимости их поддержат. Ну а Италоамериканский союз в Чикаго возглавит... Джо Айелло, раз уж он так к этому стремится, да больше и некому. Только чтобы не открывал новые арены для собачьих бегов — никакой самодеятельности, все решения принимаются коллегиально! Капоне пришлось смириться и с этим; Торрио пообещал провести переговоры с Айелло и Мораном о прекращении боевых действий. Репортёр «Юнайтед пресс» даже отбил телеграмму, что теперь власть в Чикаго будет поделена между Торрио и Айелло.
Аль по-прежнему каждый день звонил Мэй, и она умоляла его поскорее уладить все дела и вернуться к ней и сыну: с ним она чувствует себя в безопасности. Аль не знал, как сказать ей, что вскоре им придётся расстаться на несколько месяцев...
Филадельфия
Терезе Капоне тоже понравилось во Флориде — к великой досаде Мэй. «Город-сад» гораздо больше напоминал Италию, чем «Город ветров». Свекровь приезжала незваной, подолгу гостила, распоряжалась кухней, критиковала то, как ведётся хозяйство... Но в мае 1929-го она вместе с Мафальдой, Альбертом и Мэтти находилась в Чикаго. Мэй позвонила им и сообщила, что Аль арестован.
Покинув конференцию в Атлантик-Сити 16 мая, Аль в сопровождении Фрэнка Рио и двух телохранителей отправился на машине в Чикаго. Автомобиль сломался; они добрались на пригородном поезде до Филадельфии, взяли билеты на поезд до Чикаго и, чтобы убить время, отправились в кинотеатр «Стэнли» на пересечении 19-й улицы и Маркет-стрит. Двое полицейских узнали Капоне и остались дожидаться на улице. По окончании сеанса, около восьми вечера, Капоне и Рио арестовали за ношение оружия в общественном месте, не встретив сопротивления; телохранителям удалось ускользнуть, смешавшись с толпой. Такую версию событий привела «Чикаго трибюн» 18 мая.
На самом деле всё было тщательно срежиссировано. Капоне нарочно поехал в Филадельфию, намереваясь оказаться в тамошней тюрьме. Полицейскими, узнавшими его в толпе, были Джеймс Малоун, с которым Аль познакомился и подружился годом раньше на бегах в Хайалиа, во Флориде, и Джон Кридон — коллега Малоуна, которого он привёз с собой. Оба посещали вечеринки на Палм-Айленде; позже даже ходили слухи, что Капоне заплатил обоим по десять тысяч долларов, чтобы они его арестовали.
Аль никогда не носил оружие в городе — а телохранители на что? Теперь же его пиджак нарочито оттопыривала кобура под мышкой. В карманах у них с Рио было по несколько тысяч долларов на мелкие расходы — штраф заплатить, взятку дать. Расчёт был на то, что их задержат, отпустят под залог, потом осудят и приговорят к месяцу-другому заключения, а государственная тюрьма в Филадельфии — вполне приличное место. Однако расчёты оправдались лишь частично: за каждого назначили залог в 35 тысяч долларов; таких денег у них при себе не было, пришлось провести ночь в кутузке. Подоспевшие адвокаты возмущались варварским обращением с их клиентами. Рио тоже раскричался — он не желал отправляться на нары. Капоне велел ему заткнуться. Сам он держал себя крайне вежливо и почтительно.
О своём грядущем аресте он предупредил Мэй за день до отъезда, прося ничего не говорить Терезе заранее. Теперь же, когда об этом писали все газеты, семья решила помочь Алю и пригласила репортёров на Прери-авеню.
Хотели как лучше, а получилось наоборот. Журналисты сочли дом Капоне безвкусно обставленным жилищем нувориша, набитым дорогими безделушками. Тереза надела своё лучшее чёрное платье, которое некоторые приняли за повседневное домашнее. Её ломаный английский вперемежку с итальянским кому-то показался очаровательным, но других раздражал: понаехали тут. Итальянские блюда, которыми Тереза потчевала гостей, тоже не всем пришлись по вкусу. Но больше всего досталось семнадцатилетней Мафальде. Рано созревшая девушка, окончившая школу и теперь сидевшая дома, дожидаясь жениха, была коренастой, склонной к полноте и напрочь лишённой женской привлекательности: круглое лицо, непокорные жёсткие волосы, густые чёрные брови, тогда как все красотки в ту эпоху были блондинками с перманентом и выщипанными в ниточку бровями. Мафальда недавно переболела гриппом и теперь вышла к гостям в халате, поднявшись с постели. В отчётах некоторых журналистов, наделённых особо игривым воображением, халат превратился в тонкое зелёное неглиже, к тому же сползавшее с одного плеча. Ни о ком из братьев Мафальды в репортажах не упоминалось. Мать и сестра пытались склонить общественное мнение в пользу Аля. Тереза говорила, какой он добрый и хороший; если бы люди знали его так, как она, о нём бы не писали этих ужасных вещей. У Мафальды вырвалось: «А вы что думали — он будет ходить по улицам без защиты?» В общем, то,
