Red Notice (Russian Edition). - Bill Browder

По прибытии в СИЗО его отвели не в больничное отделение, а в изоляционную камеру, где приковали наручниками к кушетке. Там его навестило восемь конвоиров и оперативников. Сергей требовал, чтобы были срочно вызваны его адвокат и прокурор, и кричал: «Меня кинули сюда потому, что я раскрыл, как чиновники и сотрудники органов украли пять миллиардов четыреста миллионов рублей». Но спецотряд пришел не для того, чтобы помочь ему. Их цель заключалась в другом — и именно для этого они прихватили с собой резиновые дубинки.

Спустя один час и восемнадцать минут допущенный в следственный изолятор гражданский врач обнаружил мертвое тело Сергея Магнитского на полу камеры.

Жена Сергея больше никогда не услышит его голос, мать никогда не увидит его мягкую улыбку, а дети не почувствуют тепло отцовских рук.

«Осуществляемое в отношении меня уголовное преследование, — писал Сергей в своем заявлении из заключения, — направлено не на достижение целей, установленных ст. 6 УПК РФ, а является репрессивной мерой, целью которой является наказание меня за помощь, которую я оказывал своему клиенту в отношении расследования обстоятельств похищения принадлежавших клиенту обществ — ООО „Рилэнд“, ООО „Махаон“, ООО „Парфенион“. В ходе оказания мною этой помощи клиенту мне стало известно о возможной причастности к хищению сотрудников МВД РФ, а также о том, что похищенные компании впоследствии были использованы злоумышленниками для хищения из государственной казны суммы налогов в размере 5,4 миллиарда рублей, ранее уплаченных указанными обществами в то время, когда они контролировались моим клиентом».

Сергей Магнитский был убит за свои идеалы. Он был убит, потому что верил в закон. Он был убит за то, что любил свой народ и свою родину — Россию.

Ему было всего тридцать семь лет.

31.

«Катынский принцип»

В апреле 1940 года в начале Второй мировой войны дислоцированному в Белоруссии сотруднику НКВД Василию Блохину было приказано расстрелять как можно больше польских военнопленных[1]. Чтобы эффективно выполнить приказ, не привлекая внимания пленных к уготованной им участи, Блохин распорядился о постройке специального сарая на территории лагеря. Вход сделали с одной стороны, выход — с другой. Сарай со всех сторон обложили мешками с песком. Поляков заводили туда по одному и приказывали встать на колени. Затем Блохин приставлял пистолет к затылку пленного и стрелял. Тела выволакивали через выход с противоположной стороны и складывали в грузовик. Заполнив кузов, «груз» отвозили в лес и сбрасывали в общую яму.

Работу свою Блохин выполнял хорошо. Он был «совой» и под покровом ночи трудился, не покладая рук, от захода солнца до рассвета. Вначале он использовал стандартный пистолет советского образца, но позже перешел на немецкий «вальтер». У того меньше отдача, поэтому не так сильно уставала рука. За двадцать восемь дней, с небольшим перерывом на майские праздники, Блохин расправился с семью тысячами польских военнопленных. Этот результативный палач был далеко не единственным исполнителем воли коммунистической партии и Сталина. В кратчайший срок было уничтожено около двадцати двух тысяч польских солдат и офицеров — большинство их захоронено в Катынском лесу.

Когда война окончилась и были обнаружены массовые захоронения, советское руководство заявило, что в этих чудовищных преступлениях повинны нацисты. Мир знал о жестоких и немыслимых бесчинствах нацистов в военное время, и эта ложь выглядела вполне правдоподобно. Чтобы закрепить ее в сознании людей, советские чиновники сфабриковали доказательства, подготовили официальные экспертные заключения и повторяли их столько раз и в таком количестве мест, в том числе на знаменитом Нюрнбергском процессе, что их версию событий не подвергали сомнению.

И только десятилетия спустя, в начале девяностых годов двадцатого века, когда Советский Союз стоял на грани распада и на сокрытие правды в этом деле не оставалось сил, российское руководство созналось, что же действительно произошло в лесу под Катынью.

Вы, верно, подумаете, что все это осталось в прошлом — шагнув в двадцать первый век, российское государство прекратило подобную практику. Однако, придя в 2000 году к власти, Владимир Путин вместо того, чтобы разобрать этот аппарат лжи и фальсификации, усовершенствовал его и сделал еще более мощным.

Убийство Сергея Магнитского стало ярким свидетельством такого подхода, и нам на себе довелось ощутить, как работают поршни и шестеренки машины лжи.

Утром семнадцатого ноября 2009 года задолго до рассвета мама Сергея, Наталья Николаевна, поехала в Бутырский следственный изолятор, чтобы передать сыну пакет с едой и лекарствами, как она делала каждую неделю. В 5:30 утра она уже стояла в очереди. Родственники заключенных толпились у бокового входа в Бутырку. Приезжать надо было рано, потому что передачи принимали только с девяти до одиннадцати утра по вторникам. Если пропустить это окно, то следующей возможности передать необходимое родным приходилось ждать неделю. Многие заключенные без этих передач не выжили бы, и Наталья Николаевна никогда не опаздывала.

В то утро очередь двигалась медленно. С полусотней таких же, как она, Наталья Николаевна стояла в узком сыром коридоре, который вел к окошку, где двое служащих изолятора принимали передачи. Наконец, в 9:40 утра подошел черед Натальи Николаевны. Она протянула сотруднице список содержимого своей передачи.

Женщина взглянула на него и энергично замотала головой:

— Этот заключенный больше не у нас. Его перевели прошлым вечером в «Матросскую тишину».

— В их больницу? — с тревогой спросила Наталья Николаевна. За несколько дней до этого Сергей неважно выглядел на судебном слушании, мама беспокоилась за его здоровье и надеялась, что речь идет не об экстренной госпитализации.

— Не знаю, — жестко произнесла приемщица.

Держа передачу для сына в руках, Наталья Николаевна поспешно вышла. На метро она добралась до «Матросской тишины». В 10:30 утра она уже встала в очередь. Перед ней было всего три человека. Дойдя до окна приема передач, она обратилась к сотруднице:

— Мне сказали, что мой сын, Сергей Магнитский, переведен сюда.

Не взглянув в журнал или на экран компьютера, сотрудница ответила:

— Да, его доставили сюда вчера вечером в очень тяжелом состоянии.

— Что случилось? С ним все в порядке? — запаниковала Наталья Николаевна.

Несколько секунд женщина молчала, а потом ответила:

— Я очень сожалею. Он умер вчера в девять часов вечера.

Наталья Николаевна вскрикнула.

— К-как? Как это произошло?

— Умер от панкреонекроза, разрыва брюшной мембраны и токсического шока, — сообщила приемщица монотонным голосом. — Очень сожалею о вашей утрате.

Наталью Николаевну бросило в дрожь. От потрясения она не могла и шага ступить. Она тяжело оперлась о стойку приема. Смысл услышанного стал доходить до нее, и по лицу хлынули слезы.

— Женщина, отойдите, пожалуйста, в сторону, — холодно отрезала сотрудница следственного изолятора. — У меня следующий на приеме.

Пелена застилала глаза Натальи Николаевны.

— Вам следует отойти в сторону, — повторила сотрудница и указала на убогий пластмассовый стул у стены.

Наталья Николаевна сделала несколько шагов в сторону стула, с трудом переставляя немеющие ноги. Очередь безмолвно глядела на нее.

Наталья Николаевна опустилась на стул. По щекам текли слезы. Через несколько минут ей удалось взять себя в руки ровно настолько, чтобы позвонить Дмитрию, адвокату Сергея — его офис располагался поблизости. Когда через четверть часа он прибыл на место, Наталья Николаевна была уже не в состоянии говорить. Дмитрий попросил позвать дежурного врача. Через несколько минут появился мужчина в белом халате, повторил причину смерти и сказал, что тело перевезли в одиннадцатый морг, так что если они хотят выяснить что-то еще, следует ехать туда.

В то утро мой домашний телефон зазвонил в 7:45 утра (10:45 по Москве). Я поднял трубку. Звонил Эдуард. Он что-то быстро говорил по-русски, и я передал телефон Елене. Она слушала, потом ахнула, и глаза ее наполнились слезами. Елена закричала. Не по-русски и не по-английски: в этом было что-то первобытное — такого стона я в жизни не слышал.

Когда Елена сказала мне, что Сергей умер, я вскочил и заметался по комнате, как птица, которая впервые оказалась в клетке.

Смерть Сергея превосходила самые худшие опасения, и я не знал, как с этим справиться. Я чувствовал боль, как будто меня ударили ножом в живот.

Отойдя от первого потрясения и метаний, продышавшись немного от переполнявших сердце слез, я собрался с силами, чтобы позвонить.

Первым я набрал Владимира. Он всегда знал, что нужно делать, что говорить, к кому обратиться за помощью... но только не в этот раз. Когда я сообщил ему о случившемся, он какое-то время молчал, потом прошептал в трубку: «Билл, это ужасно».