Тени Шаттенбурга - Денис Луженский

От слов этих на Пауля будто стужей зимней повеяло.

«Это ж они про меня говорят! Это ж меня ищут!»

– Да зачем нам щенок-то сдался? Девчонку взяли – и довольно! Девчонка – так даже и лучше, сам знаешь!

Борясь с желанием задать стрекача, мальчик медленно раздвинул ветви орешника. Под высоченной сосной сидели на корточках двое мужчин, одетых по-крестьянски в простые домотканые рубахи и мешковатые порты, один из них деловито затягивал узел на веревке, обвивающей руки Альмы. Девочка лежала без чувств – Пауль рассмотрел у нее на виске расплывающийся кровоподтек, но смекнул: она жива, иначе зачем же связывать?

Как быть? Броситься за помощью? Но до города далеко. К лесопилке, что на Финстере, ближе, но все равно – покуда он добежит, пока приведет людей…

– Девчонка лучше, но и пацан сгодится, – сказал один из мужчин – темноволосый, щеголяющий неровно подстриженной седоватой бороденкой.

– Зачем? – снова затянул его спутник – лопоухий, с глазами навыкате и безвольным подбородком. – Что, девчонку на плечи и за щенком таскаться по всему лесу? Увидят еще! Тогда никого не принесем, а без агнца – сам знаешь…

– Эйнар велел обоих брать.

– Велел! Вот сам бы и бегал за ними, голову подставлял, – лопоухий скривился, а потом заговорил торопливо и настойчиво: – В городе вся сторожа на ногах. А те ватаги с дубьем видал? На каждого пришлого волками глядят! Сейчас первейшее дело – девчонку в Третий чертог доставить. Агнца подготовить – это ж еще два дня, не меньше.

– И что с того? – проворчал темноволосый уже без прежней уверенности.

– Сейчас двинем обратно, а щенок пусть погуляет пока. Эту не сыщет – всяко в город вернется. Мы же Хартмуту весточку передадим, он его и спеленает. И будет у нас другой агнец, – лопоухий мерзко, по-крысиному, оскалился. – Про запас.

– Ладно, будь по-твоему, – сумрачно согласился второй. – Можно было б, конечно, разделиться…

– Нет-нет-нет, с етуном я нипочем один не останусь!

– Уймись уж, мне это и самому – никакой охоты.

Поднявшись, он сказал негромко:

– Эй, ты. Пошли.

Откликаясь на зов, из зарослей орешника выступила огромная бледная тварь – та самая, что Пауль видел летом! Закусив ладонь, чтобы не заорать от ужаса, мальчик вжался в землю. Сейчас он хотел стать меньше муравья, тоньше травинки, сделаться совсем крошечным, незаметным.

Когда несколько минут спустя Пауль снова набрался смелости выглянуть из кустов, под деревом уже никого не было. Тогда он бессильно заплакал. Как быть? Ведь они схватили Альму! Но что, что ему было сделать?! И кто теперь поверит, кого о помощи просить? Барон? Но ведь в город хода нет, там ждет какой-то Хартмут – спеленает и отнесет на поживу бледному чудищу!

Продолжая давиться слезами, мальчик уткнулся лицом в коленки. Тут же что-то твердое укололо живот. Он сунул руку за пазуху и нащупал тонкую деревянную палочку, покрытую резьбой: прихотливой, непонятной. Палочку, которую дал ему странный и славный бродяга Перегрин. Вот кто наверняка поверит Паулю! Но как его увидеть?

«Если будет помощь нужна, сожми ее в руке и про меня подумай. Я приду…»

Он утер слезы и крепко стиснул палочку. Маленькая дорожная волшба, да? Что ж, поглядим…

3

– Ладно, – сказал Девенпорт, – давайте проясним кое-что…

Пока выезжали из города и отыскивали нужную дорогу – старую, почти заросшую травой и молодым кустарником, капитан с мрачным видом молчал, но время от времени Кристиан ловил на себе его пристальный недобрый взгляд. Сам он, впрочем, тоже не спешил с наемником заговаривать; что же до Микаэля – тот и вовсе, казалось, не замечал ни Оливье, ни второго из навязанных им спутников: крепкого рыжего парня по имени Хольт. Только с Николасом оба держались без неприязни, Кристиан подумал даже, что лишь из-за министериала фон Ройца Микаэль согласился терпеть компанию Девенпорта. Большим соблазном для юного послушника было расспросить его про случившееся в Ротшлоссе, но при Отто Штерне говорить Николас ничего не стал.

Этот Отто был из местных, люди барона отыскали его утром, ибо лично от бургомистра узнали: тот по молодости ходил в управляющих на серебряных копях, ныне совсем заброшенных. Когда три года назад прошел слух, будто серебро в горах не иссякло, про поседевшего, но еще бодрого Штерна вспомнил городской совет. Получив деньжат на потребные для дела снарягу и провиант, старик возглавил небольшую артель рудокопов. Два сезона они ползали по выработанным штольням, искали новые жилы, пока даже неугомонные ратманы не признали, что поддерживать бесплодные поиски – занятие пустое и затратное. Впрочем, фон Ройца местное серебро интересовало сейчас меньше всего.

«Есть того… проходы! – признал Штерн, когда в его глазах отразился блеск новенького гульдена. – На два… не, на три мы натыкались, пока того… под землей ползали, точно мыши».

«Покажешь все – получишь еще один», – сказал барон, и у Отто от предвкушения затряслась клочковатая пегая борода.

Глядя на него, послушник отчего-то представлял себе гриб-трутовик, выросший с могучего детину, а после сильно усохший и потрескавшийся. Нарядили гриб в некогда добротную, но теперь сильно потертую одежду, посадили на древнего и медлительного мула – сойдет за человека.

– Эй, парень, ты не оглох? Прояснить надо бы кое-что, – повторил Девенпорт, бросая тяжелый взгляд не на Кристиана даже, а будто бы сквозь него.

– Есть что сказать – говори, – проворчал за юношу Микаэль.

Наемник зло скривился, обнажил зубы в недобром оскале, но, против ожидания, огрызаться не стал. Стерпел? Вот так новость!

– Я, что сделал, то сделал, – Оливье отвернулся. – И получил то, что получил. За Джока поквитаться следовало, а ты… Сперва я думал: знаешь, да скрываешь. Потом понял: не знаешь ни черта, и даже не догадываешься.

– О чем? – вскинулся Кристиан.

– Тварь на тебя глаз положила. Я это сразу смекнул и ведь не ошибся.

– Зато ошибся в другом.

Капитан дернулся, как от оплеухи, но снова проглотил обиду.

– Верно говоришь, ошибся.

«Теперь за троих квитаться будешь?» – хотел спросить Кристиан, да промолчал. Наемник ему не нравился, но даже таких, как он, бить ниже пояса – недостойно. Неужто этот человек способен испытывать чувство вины? Странные бледные сполохи в окружающей Девенпорта желтизне… Отчего-то юноша не сомневался: капитан терзается сожалением! Вот только о чем? Уязвленная гордость покоя не дает или же Оливье мучает мысль, что собственный просчет стоил жизней его людям?

– Ничего, – проворчал француз, – сочтемся еще с твоим Воргом.

– Он такой же мой, как и твой.

В ответ Девенпорт только плечами пожал.

– Господь велел прощать, – сказал Кристиан, поколебавшись, – и значит, мне придется тебя простить.

– Но, если ты, недоносок, хотя бы подумаешь о том, чтобы проделать подобное еще раз, я вырежу тебе печень.

Микаэль произнес угрозу очень спокойно, без тени напряжения в голосе… Угрозу? Юноша невольно вздрогнул, осознав со всей ясностью: старший товарищ не запугивал – он обещал и собирался обещанное исполнить. Несомненно, понял это и Оливье – мрачно усмехнувшись, наемник кивнул, мол: «Услышал тебя… А там поглядим, кто кого».

– Эй, старик, далеко еще?

Отто Штерн обернулся к Николасу, скривил трещину рта в подобие улыбки.

– Нет, господин, уже того… на нужном почти что месте.

Маленький отряд выехал из-под деревьев на большую поляну. Когда-то здесь не иначе была вырубка, но рудник забросили, тележные колеи заросли травой, а среди старых пней поднялись к небу молодые деревца. Возвышающийся впереди взгорок сплошь зарос мелколесьем, и Кристиан приподнялся в седле, пытаясь разглядеть дорогу.

– Проедем, ничего, – Отто ободряюще крякнул. – Вон до той каменюки нам, а там уж того… недалеко и до штольни, что под самый Небельберг ведет.

До каменюки? Это до той скалы, что торчит над верхушками елей и сосен? Ни дать ни взять – громадный кот залег посреди далекого леса и разглядывает путников из засады. Кристиан поежился, будто и впрямь ощутив злой, примеривающийся взгляд. Где-то внизу, в самом животе, похолодело от недоброго предчувствия. Стряхнув наваждение, он поднял руку, указывая на серую громаду…

Что-то прошелестело, рассекая воздух, толкнуло в плечо. Юноша услышал тупой и влажный удар, отдавшийся глухим звоном во всем теле. Что такое? Повернув голову, он с изумлением уставился на длинное тонкое древко, увенчанное серыми перьями. Там, где деревяшка пробила рукав, ткань уже набухала горячей влагой.

Это что же… стрела? Миг спустя в руку хлынула волна тошнотворной, одуряющей боли.

– Ох, Боже… – простонал Кристиан и, выронив поводья, повалился из седла.

Когда засвистели стрелы, Николас оказался рядом с послушником, но подхватить падающего юношу не успел – лошадь под ним внезапно дернулась, взвизгнула от боли и пьяно зашаталась на подламывающихся ногах.