Джордано Бруно - Альфред Штекли

Если и прежде, до поездки в Англию, ученые собрания в Лувре не вызывали у Бруно энтузиазма, то как он мог относиться к венсеннским сборищам? Еще одна академия ослов! Дюперрону и близким к нему людям позиция Ноланца, похоже, не осталась неизвестной.

В предместье, сразу за городской стеной, посреди старого парка раскинулись постройки аббатства Сен-Виктор. Монастырь издавна славился своими учеными, богословами и философами. Многое вокруг напоминало о науках и искусствах: рядом дом Баифа, где собирались члены основанной им академии, а вот и пробитая в стене по особому разрешению калитка, через которую приходил на заседания Ронсар.

Библиотека аббатства считалась во Франции одной из самых древних и лучших. Сотни редких изданий и ценнейших рукописей составляли ее гордость. Монахи открыли свое книгохранилище и для мирян. Их библиотека стала первой публичной библиотекой Парижа с хорошим каталогом и читальней. Бруно часто приходил сюда. Гийом Котен, пожилой, общительный хранитель библиотеки, встречал его радушно. Они подолгу беседовали. Любознательность Котена была неистощима. Он поддерживал знакомство со множеством людей, расспрашивал о виденном миссионеров, вернувшихся из заморских стран, и находил удовольствие, в беседах со случайными посетителями. Котен обладал великолепной памятью и незаурядными знаниями. Он частенько хворал, мечтал поехать на воды, но не хотел оставлять библиотеку.

Когда он впервые увидел Бруно, то многое о нем уже слышал. Да и мог разве человек, всегда внимательно следивший за научными и литературными новостями, не приметить в Париже необыкновенно яркую фигуру Ноланца? Котен произвел на Бруно хорошее впечатление. Джордано охотно» рассказывал о своей работе, делился планами, приносил свои книги, читал страницы неопубликованных произведений.

В беседах затрагивались разнообразные темы, обсуждались достоинства различных изданий. Говорили о теологии и искусстве мнемоники, о современных писателях и об отцах церкви. Котен, помимо духовной музыки, очень любил церковное красноречие и расспрашивал о знаменитых проповедниках, Бруно отрицательно отзывался о многих писателях, ругал философию иезуитов и заявлял, что изучение словесности в Италии находится в упадке. Разносторонность Ноланца изумляла Котена. О чем бы ни заходила речь — о физике, политике или географии, — Бруно тут же засыпал собеседника массой интереснейших сведений. О климате Шотландии и Ирландии или о холодах Татарии он говорил с таким же знанием дела, как об итальянских книгах или древностях родной Нолы.

Джордано был очень доверчив. Еще в самом начале знакомства с Котеном он рассказал ему о причинах бегства из Италии, о злосчастном убийстве, о невежестве инквизиторов, которые не понимали философии и обвиняли его в ереси. Бруно совершенно не смущало, что его собеседник — набожный монах; он позволял себе неодобрительно говорить о папе, порицал религиозные распри, учение о таинстве евхаристии презрительно называл выдумкой схоластов.

При всей своей любви к ученым занятиям скромный Котен ничего не публиковал, писал для себя. Он вел дневник и заносил туда самое интересное из своих встреч и разговоров. В этом дневнике немало строк было посвящено Джордано Бруно.

Кардинал Монтальто, согбенный болезнями и возрастом, не расставался со своей клюкой. Он производил впечатление тихого и немощного человека. Жил скромно, помимо служения богу, знал только одну страсть: любил следить, как сажают плодовые деревья и подрезают виноградники. Он вступил на папский престол под именем Сикста V. Правление началось кровью: папа отправил на плаху дворян, давних своих обидчиков. Еще шли торжества по поводу его избрания, когда он показал свое настоящее лицо. Его молили помиловать нескольких осужденных. Он не пожелал выслушать прошения, велел их тут же повесить. «Доколь я жив, — сказал он сурово, — преступники будут умирать!»

Устрашение стало основой политики. Он-то, бывший консультант инквизиции, сумеет внушить людям ужас! Сикст V провозгласил, что намерен любыми средствами изничтожить всех злодеев и ослушников. Он покончит с бандитами и подавит движение фуорушити. Если у него не хватит собственных сил, то господь пришлет ему на подмогу легионы ангелов!

Не дожидаясь небесного воинства, Сикст энергично взялся за дело. Народ необходимо застращать — за малейший проступок карать смертью. Если скрылся виновный, то наказание следует обрушить на его близких. Сикст любил изрекать афоризмы: «Пусть пустуют тюрьмы и гнутся от трупов виселицы!» Милосердия он не ведал. Людей отправлял на казнь с циничной усмешкой. Некий юноша воспротивился стражникам, когда те отнимали у него осла. Суд вынес смертный приговор. Но ведь юноше так еще. мало лет? «Мало? — острит римский первосвященник. — Я охотно подарю ему несколько своих!»

Борьба с фуорушити приняла невиданный размах. Скупой Сикст предпочитал не истощать казну широкой вербовкой наемников. Папа выбрал иное: массовые расправы, поощрение предательств. Сеньорам и сельским общинам вменялось в обязанность устраивать облавы. За каждого обезглавленного фуорушити полагалась награда. Но выплачивали ее не из папской сокровищницы — раскошеливаться должна была семья убитого или его село. Объявленный вне закона или скрывающийся от властей заслуживал прощения и получал награду, если живым или мертвым выдавал сообщника. В Рим со всех сторон присылали головы известных фуорушити. Такие дары Сикст принимал с радостью. Наместник Христа оправдывал любые средства. Он пришел в неописуемый восторг, когда узнал о хитрости одного из своих любимцев. Тот не гонялся за фуорушити по горам — подбросил им отравленные припасы и сразу извел ядом целый отряд.

Казни совершались каждый день. Повсюду — на рыночных площадях и среди пашен, у обочин дорог и на лесных опушках — устрашающе чернели на шестах отрубленные головы.

Политика Сикста V возмущала Бруно. Немногим более полугода восседает он на папском престоле, а уже прославился на всю Европу жестокостью и коварством. Что он делает с Италией?! Джордано не скрывал своей ненависти. Беседуя с Котеном, он открыто порицал Сикста.

В декабре 1585 года вдали от столицы скончался Ронсар. Там его и похоронили. Два месяца спустя в Париже состоялись траурные торжества. В одной из часовен, принадлежащих университету, была сооружена мемориальная плита. Почтить память великого поэта собралось избранное общество: придворные дамы, знатные господа, профессора Сорбонны, важные сановники, епископы, кардинал.

Часовня была убрана черными драпировками. Музыканты исполняли изысканные мелодии. Величественно звучала латынь: в длинных речах именитые доктора прославляли Ронсара. Верная католичеству Сорбонна торопилась наложить лапу на духовное наследие поэта. Ронсара всячески приглаживали. Его, мол, взгляды никогда — не противоречили богословским и философским традициям университета.