Книги лжепророков - Александр Усовский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Максим Владимирович, вы давеча обещали рассказать, как это наш боеприпас оказался в руках у тех, что играют за чёрных?
Генерал удивлённо глянул на своего заместителя:
— Я? Обещал? Что-то не припомню…. Хотя ладно, расскажу.
Калюжный устроился в своём кресле поудобнее, докурил — и, чуть улыбнувшись, начал:
— Начало этой истории лежит во временах сугубо легендарных, о которых даже я, реликт холодной войны, уже начинаю подзабывать. Удумали наши верховоды в одна тысяча девятьсот семьдесят седьмом году заложить в недалёком расстоянии от гэдээровско-фээргэшной границы ядерные фугасы малой мощности. Килотонн по десять. Чтобы, значит, ежели удумает супостат повторить двадцать второе июня сорок первого года — то чтоб над его танковыми колоннами, лишь они пересекут рубеж обороны социалистического лагеря, немедля раскрылись бы зонтики зловещего вида. Задумано — сделано; в те времена, если ты помнишь, решение Политбюро было сродни воле Господа Бога — или, может быть, даже ещё и поглавней. Раз кремлевские старцы решили такую штуку врагу подложить — соответствующие НИИ тотчас эти фугасы разработали, и через два года двадцать один боеприпас мощностью по двадцать килотонн каждый был военному руководству страны явлен. Хорошо. В оперативных районах развёртывания наших войск в Восточной Германии, куда местным немцам вход был ограничен, были вырыты специальные десятиметровые колодцы, в фундамент которых были заложены обычные бомбы, на них установлены означенные фугасы, и в конце семьдесят девятого года поставлены были все эти ядерные ужасы на боевое дежурство.
А в восемьдесят пятом, как ты знаешь, произошли в нашей стране роковые события. Мы вдруг стали дико стыдиться своего прошлого, с чего-то решили быть демократами и общечеловеками — и для начала решили нашу непобедимую и легендарную вывести из Германии в пожарном порядке. Как войска выводились — не мне тебе рассказывать. За тогдашние дела народу бы стоило расстрелять — тыщ десять, никак не меньше. Но это так, между прочим. Слухай дальше.
Как-то, уже после всего этого бардака, судьба свела меня с генералом Зуйко, какой в начале девяностых, будучи полковником, командовал особым отделом инженерных войск Западной группы войск. И рассказал он мне тогда — а дело было в сауне, выпивали мы, помнится, закусывали, вели неспешные беседы — так вот, рассказал он мне тогда, под армянский коньячок, замечательную историю.
В числе прочего ядерного оружия — какого, сам понимаешь, в арсеналах Западной группы было немало — надо было эвакуировать и вышеозначенные фугасы. Инженерные войска их чин чинарём сняли, упаковали, и на железнодорожную станцию Фюрстенвальде доставили — с неё тогда шла эвакуация. А поляки, что б ты знал, поставили на той стороне Одера дозиметры стационарные — и следили, суки, чтобы в эшелонах не было превышения радиоактивного фона. За экологию свою якобы боролись — хотя ежу понятно, что американский заказ выполняли. Посему все ядерные боеприпасы упаковывались в специальные свинцовые коконы, чтобы, значит, не светиться перед бывшими братьями по оружию, в одночасье вдруг ставшими врагами.
Вот, а перед упаковкой обязанностью Зуйко было каждую такую хреновину обследовать на предмет её радиоактивности, и в паспорт фактическое гамма-излучение занести — чтобы, значит, знать, какую толщину стенок кокона предохранительного делать. Ну, и в числе прочих, предстояло ему проверить двадцать один фугас, о которых ранее шла речь. Проверяет он, стало быть, эти ящики — сам понимаешь, сторожко, ему ж ещё хотелось пожить нормальной жизнью, жена, опять же — и вдруг видит он чудо Господне. Двадцать фугасов, как им и положено, излучают что-то там — раза в три выше обычного фона — а один какую-то мелочь даёт на экране дозиметра! Не то девять, не то десять микрорентген в час, то бишь — естественный фон. Изумился этому факту Зуйко, но виду не подал. Или подумал, что тут не без вмешательства горних сил, или решил, что тут какие-то игры высшего командования — но отправил он всю эту партию единым махом, заверив своей подписью, что все фугасы в наличии и все, как один, дружно излучают — для чего их надо покрыть соответствующим свинцовым панцирем. Фугасы уехали, а Зуйко наш тотчас же к одному из старших офицеров штаба инженерных войск, какой их на станцию Фюрстенвальде отправлял, и подкатился. Дескать, дорогой товарищ полковник, объясни ты мне, Христа ради, один немыслимый физический феномен — двадцать ящиков с фугасами фонят, как сволочи, а один — как невеста на выданье, весь невинный и в белом. Причём, заметь, он сделать уже ничего не мог, а интересовался так, для общего развития.
А полковник этот инженерный пошёл в глухой отказ. Ничего, дескать, не знаю, ни о чём не ведаю, да и вообще — а не пошли бы вы, товарищ чекистская морда, отсюдова вон. Короче, не узнал ничего Зуйко, но в памяти у него это отложилось очень хорошо.
Вот, рассказал он мне эту историю — так, в порядке дружеского общения — и я о ней на пять лет забыл. А вспомнил аккурат неделю назад, когда Одиссей с украинско-польской границы прислал нам не совсем внятную депешу, про какие-то диковинные дела с радиоактивным арахисом. Сел я, крепко подумал, чаю черней чёрного выпил стаканов десять — и начала у меня одна интереснейшая схема вырисовываться. Но схема схемой — а всё равно нескольких звеньев не хватало. И тут вспомнил я рассказ Зуйко, и велел ребятам подполковника Загороднего найти одного отставника, какого он упоминал — ежели, конечно, тот был ещё по эту сторону. Нашли. Жив. Во славном городе во Владимире обретается. И, как ты помнишь, навострил я давеча туда лыжи.
Сначала разговор у нас с полковником Антоновичем не заладился. Не хочет, ты понимаешь, идти навстречу, хоть ты кол ему на голове теши. Не знаю, говорит, о чём вы тут мне гутарите, да и вся недолга. В общем, не получается разговора.
Тогда решил я тогда к нему с другого бока подкатиться. И честно, как на духу, весь расклад, какой к этому времени уже образовался — ему и выложил. Дескать, ни в чём вас, товарищ полковник, обвинять не хочу, но помочь вы Отечеству в данный момент обязаны; ибо, хочь и в отставке, а присяга — она завсегда присягой остаётся. И обязаны вы думки мои относительно некоего груза либо подтвердить, либо опровергнуть — потому как слишком сурьезные дела могут в ближайшее время произойти, тут уж об соре из избы и речи быть не может.
Рассказал он мне всё. Про своего офицера непутёвого, какой сначала халатность допустил, а потом к прямой измене скатился. Про другого своего офицера, который решил быстренько конвертировать имущество бывшей Родины в свой собственный рай на земле. Много чего интересного я в тот вечер услышал…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});