Красный Адамант - Юлия Винер

Таню уже могли бы и выписать, но держат ради Галки, для моральной поддержки. И я просто дрожу, что будет, куда они обе пойдут, неужели к нему, но поговорить с Таней не решаюсь, слишком она слабая и грустная. Смотрит на меня часто и думает что-то все время, но не говорит о чем. Мы вообще мало все это время разговаривали, и все больше о дочери. Девочка замкнулась в себе, лежит и молчит, послушно делает, что врачи велят, отвечает на вопросы, а так все молчит. С одним только гинекологом разговаривает охотно. Плохо, что плакать не может. И что мы будем с ней делать? Или она отгорюет и со временем это постепенно пройдет само. Такого типа разговоры. Один раз только Танечка улыбнулась, говорит, будет у нас еще один внучонок.

— Арабчонок, — говорю.

— Арабчонок-еврейчонок-русачок.

— Да, — говорю, — а может быть, внучка.

Смотрит на меня недоверчиво:

— И ты ничего?

— Я? Я ничего, — говорю. — Пусть.

Вхожу в палату с твердым намерением сказать Йехезкелю спасибо и всего хорошего целиком и полностью.

Надо только сделать так, чтобы Таня не слышала. В палате просто поздороваюсь, а когда соберется уходить, выйду провожать и скажу.

Занавески вокруг обеих моих больных задернуты. Хороший знак, значит, за ночь ничего плохого не случилось. Сначала, когда обе были очень плохие, велено было держать всегда отдернутыми, чтобы сестры, проходя мимо, сразу видели. И состояние было такое, что им было все равно. А как стало немного получше, начали просить задернуть, особенно Галка, и разрешили. Теперь у них есть некоторый пратиют, что в больнице особенно ценно.

А за занавеской у Таниной кровати разговаривают.

Обычно я еще с порога говорю им всем здравствуйте, как тут мои дамы, а в этот раз, сам не знаю почему, вошел тихо. И остановился.

Голос у Йехезкеля негромкий, разобрал только конец:

— …больше меня не хочешь?

А Танин чуть погромче, но такой больной, такой печальный, что у меня руки похолодели:

— Ангел мой небесный, Хези… я лучше тебя человека не знаю… И большего счастья представить себе не могу… Почему мы не встретились раньше, давно-давно…

— О-о, Таня…

И молчат. И я замер. Горько мне прямо до слез, что она так с ним говорит, однако разговор, кажется, в мою пользу!

— …но только не могу я с двоими быть… никак это нельзя…

— Нельзя…

— Должна с одним…

— Вот и будь со мной…

— Он мне муж, Хези… всю жизнь прожили…

— Да…

— А у тебя есть жена… нехорошо это…

— Ты же знаешь, Таня, кто у меня есть. Она бы простила…

Я тогда еще не знал, что жена у него навек не человек, и подумал: ну и ну, еще и женатый, вот так верующий!

— Она бы простила, Бог не простит… ты видишь, как всё… это всё из-за нас…

— Нет! Нет! Не думай так!

Я тоже считаю, что так думать нельзя. Разговор определенно в мою пользу, но мне нужна моя Таня, а не такая, которая будет вечно оглядываться на Бога и замаливать свои грехи. Не говоря уж о том, что не из-за них всё это, я-то лучше всех понимаю из-за чего. И в нужный момент я ей это разъясню, сниму с нее вину.

Слышу, плачет. Или, может, это он, трудно разобрать.

Осталось только мне зареветь…

А она дальше:

— И ты сильный, Хези… тебе не будет плохо…

— Таня… Таня…

— Ты и без меня не пропадешь, а он… ему…

— Мам… а мам…

Это Галка. Неужели и она все это слушает? А впрочем, пусть, может, это ее от своей беды отвлечет.

Тихонечко вышел из палаты, подождал минуту и вошел нормально, с громким приветствием. Разговор их все равно прервался, а я и так понял главное: Таня вернется ко мне!

Хотя странно, конечно, как она сказала: ты сильный, а он… Я думаю, это чтоб Йехезкелю было не так обидно.

Мы теперь в моей двухкомнатной квартирке живем впятером.

В спальне на нашей с Таней кровати лежат Таня и Галка. В салоне на тахте лежу я. А по вечерам Йехезкель раскладывает в салоне у другой стены раскладушку, и на ней спит его сын-аутист. А самому Йехезкелю Алексей дал спальный мешок, и он спит в кухне на полу.

Доктор Сегев был прав, и меня-таки подкосило. В день, когда их выписывали, я почувствовал не какую-нибудь, а настоящую боль в бедре. Мне даже показалось, что там хрустнуло что-то. Ничего там не хрустнуло, сказал мой врачишка, но хватит фокусов. Либо ты с сегодняшнего дня и на ближайшие две недели соблюдаешь полупостельный режим в сочетании с легкой гимнастикой и короткими прогулками по квартире, либо твой костный мозоль нарастет не так, как надо, и ходить как следует ты никогда сможешь.

Постельный режим! Когда на мне теперь две больные женщины, одна из них в трауре, да и вторая с душевной травмой, и все хозяйство!

Нам, правда, дали на месяц няньку, на два с половиной часа в день, кроме субботы, любимый мой Битуах Леуми подарил, но это же капля в море. А кто будет… а кто… и как…

Вот тут-то натура Йехезкеля и проявилась во всю свою ширь. Правильно Таня сказала, ангел небесный, и нет ему другого названия.

Домой нас отвезли в такси-микроавтобусе — Йехезкель заказал. Женщины полулежали на передних сиденьях, Алексей рядом с водителем, а мы с Йехезкелем сзади. И по дороге он мне говорит, причем так, как будто это он меня о чем-то просит, а не наоборот:

— Позволь мне побыть немного с вами у вас дома. Вам всем необходим постоянный уход и лечение.

Вот это да. Сразу решились бы все проблемы. И ухаживать бы стал, и иголками, я думаю, колоть, и капельки давать. Я ведь в это теперь отчасти даже верю.

Но просто не знаю, как и отвечать. Надо же помнить, кто он такой и чем для меня является. Гордо отказаться, проявить свое мужское достоинство, спасибо, мол, без тебя обойдемся? Наверное, здоровый именно бы так и поступил. Но девочки мои такие слабенькие, недолеченные совсем… И от меня толку сейчас мало… А человек искренне предлагает, я это слышу, и обижать его — хорошо ли?

Но… он — и Таня?

А он это понимает и говорит:

— Я говорил с Татьяной, она сказала — как ты скажешь.

Все равно, дико это как-то, чтобы он и за ней, и за мной ухаживал, да еще у нас дома…

— Ничего плохого не будет, — говорит. — Мы с Таней расстались навсегда.

— Ничего себе расстались, — говорю. — В одной квартире жить.

Молчит.

Я знаю, что он говорит чистую правду, и мне на самом-то деле очень хочется, чтобы он с нами побыл, но что же это за ситуация? Совсем не по-людски…

— Ты бы, — говорю, — хоть прощения у меня попросил, что ли.

— Прощения? — говорит и смотрит на меня. — За что?

— Здравствуйте, — говорю. — Ты жену у меня уводил, забыл?

— Нет, прощения я у тебя просить не буду. Это не я ее увел, а ты ее отпустил. А прощения нам обоим у Тани надо просить. Но она этого не захочет и не примет, а простить… может, и простит когда-нибудь.

Ну, это уж он, по-моему, слишком. В конце концов, не надо забывать, кто здесь оскорбленная сторона. Но я согласен простить и не вспоминать. Погуляла с ним, вернулась ко мне, он согласен, я согласен, все более-менее уладилось. Таня не против, чтобы он за нами поухаживал, короче, я принял его предложение.

Да, таким вот странным образом все проблемы вроде как разрешились.

И ко мне возвращается чувство, что я опять хозяин своей жизни, и можно подбить кое-какие итоги.

Итак:

1. Таня вернулась ко мне.

2. Женщины мои хотя и медленно, но выздоравливают.

3. Арабский вопрос в личном нашем семейном плане сошел с повестки дня.

4. Я приобрел друга, какого у меня никогда не было.

5. Мне предстоит снова стать дедушкой (тут, видимо, арабский вопрос снова встанет, поскольку бабка с той стороны, не говоря о четверке дядьев, но это еще нескоро, к тому времени решим как-нибудь).

6. Кармела, кажется, переключила свое внимание с меня на Йехезкеля.

7. Текущие дела (помириться с Ирис, связаться с заказчиком насчет панно, а там и докончить его, сделать коврик доктору Сегеву, повседневные хлопоты и т. п.).

8. О камнях в большей их части можно не беспокоиться.

9. Теперь остается только одно. Расстаться с Красненьким?

Постепенно опять образуется порядок и намечается план жизни.

Разумеется, когда все упорядочишь, оно выглядит гораздо лучше и проще справиться. Легче вроде бы разобраться, а разобраться необходимо. Но когда начнешь разбираться…

Например, интересная ситуация с Кармелой.

Она и в больнице много помогала, и сейчас продолжает, но с тех пор, как мы помирились перед Йом-Кипуром, больше ничего у нас с ней ни разу не было. Сколько она меня по вечерам домой возила и ни разу даже не намекнула, а я инициативы, понятно, не проявлял.

По-моему, она просто перекинулась на Хези.

Она еще раньше, когда увидела его в первый раз, сказала мне: у твоей Тани губа не дура, ну, прямо твой брат. Брат, брат, немного надоели они мне с этим братом. А потом говорит, как похожи, и какая разница. И что, спрашиваю смехом, кто лучше? Нет, говорит, не скажу лучше или хуже, но разница огромная.