Возвращайся, сделав круг - Александр Трофимов

– Почему не стучишься? Может, я не одна.

– Я знал, что ты не одна. И что?

– Не ревнуешь?

Я обернулся на сверлившую меня взглядом невзрачную девушку. И что только Оми в ней нашла? Да нет же, пригрела сиротку, еще в постель к себе затащила. Впрочем, это тоже вполне в ее духе.

– Нет. А должен?

Принцесса надула губки и сложила руки на обнаженной груди. Когда проследила мой взгляд, обиделась окончательно и отвернулась к своей любовнице.

– Ну что мы с ним будем делать, Ванда?

Неказистая девушка зашипела, замахнулась растопыренной ладонью. Ки-Саоми обиженно молчала. Я не радовался ее новой игрушке!.. Хотя нет, Ванда для нее не игрушка. Она не шутит такими вещами и вроде бы абсолютно серьезно обещала протекторат их странной деревенской планетке. Они там вроде как мутанты, а Ванда эта – вообще куст. Угораздило же Оми… Может, это такое извращенное садоводство, флорофилия…

Я подхватываю Принцессу и несу обратно на кровать – там легче мириться. Ванде я говорю: «Кыш» и она неохотно слезает с кровати, нарочито медленно натягивает платье, бредет к двери. Ки-Саоми кричит ей: «Пока», и сиротка бормочет что-то в ответ, но мы уже не слышим.

Целуемся, вдыхаем друг друга, впитываем всем телом – мы так долго этого ждали. Потом она вырывается, садится сверху и прижимает мои руки к кровати. Я смотрю ей в глаза, она опускает голову и струи ее белых волос падают мне на лицо. Я фыркаю и чихаю, она смеется. Да, Оми, у тебя получится остаться вечно юной и прекрасной. А рядом с тобой – получится у любого. Даже у такого прагматичного старикана, как твой брат.

Она прогибается, откидывая волосы назад, потом прижимается ко мне своим горячим упругим телом, которое пахнет травой, другой девушкой и слабо, почти неуловимо – ею самой, моей Принцессой – вязкий сладковатый аромат. Она шепчет:

– Зачем ты с ней так? Она очень хорошая.

– Она не ты.

– Это причина?

– Это причина.

– Не надо так. Я хочу, чтобы ты всех любил. Всех-всех, весь мир.

– А тебя?

– А меня просто чуть-чуть больше.

– Чуть-чуть?

– Ну да. Совсем капельку. Просто чтобы не путаться.

– Хорошо. Я буду любить всех-всех, а тебя – намного больше.

– Не надо намного. Мне хватит чуть-чуть.

– Ладно, Оми. Вот тебе для начала твое чуть-чуть.

Я скинул ее с себя, завернул в одеяло и поволок получившийся куль к распахнутому окну. Она визжала и пыталась меня пнуть. Без толку. Я вытряхнул ее у самого окна и забрался на подоконник. Она пробурчала что-то, но потом запрыгнула ко мне, положила голову мне на грудь и обиженно засопела. Все как в детстве, Оми. Пока я с тобой, мы и есть в детстве. Прямо в том самом вечере, когда ты впервые полезла ко мне целоваться, а я чихнул тебе в лицо, потому что твои волосы щекотали мне нос. Как мы потом ревели на пару…

– Ты злой. Ты обидел Ванду. А она хорошая, и мне с ней хорошо.

– Она умеет что-то, чего не умею я?

Моя улыбка стала совсем шкодливой.

– Дурак. Я не про это. А если тебя интересует только это – да, умеет. И показать тебе это у меня не получится, ты не девушка.

– Избавь меня… Ты уже жалеешь, что я не девушка. Может, еще пожалеешь, что я не куст?

– Мон, я серьезно.

Она продолжала сжимать меня в объятиях, но тон изменился. Чему всегда поражался, так вот этой ее способности перескакивать с игр на серьезные темы… И говорить на эти темы, не отстраняясь, не меняя позы…

– Так какого черта ты прогнал Ванду?

– Ну знаешь! Всяк цветок знай свой горшок… Ты хотела, чтобы я обрадовался ей, как тебе… И мы бы вдруг стали одной дружной семьей, и я проникся к ней глубокими чувствами, и мы бы дождались шторма и убежали купаться…

– Нет, я бы попросила ее уйти. Сегодня. А потом – кто знает, может, и семья… Почему бы нет, не делить же мне постель с вами по очереди. Это глупо.

Она снова стала игривой. Вот так всегда… Только я настроился на серьезный разговор… Ее пальцы уже как-то неуловимо стянули с меня рубашку, теперь бесшумно и ловко избавляли от всего остального.

– Она тебе нравится?

– Очень.

– Ну и спи с ней в свое удовольствие. Я-то тут при чем?

– Ладно, я спишу это на криоген. Ты еще не отошел. Но завтра…

Она пробежалась пальчиками по моей взмокшей спине…

– Ты будешь любить всех-всех, и Ванду. Ее можно даже побольше, чем всех.

Теперь ее рука плавала у меня в волосах. Я заурчал… Как-то не к месту вспомнилось, что я так и не успел зайти в питомник, к скуфу. Он же тоже соскучился… Оми уже раздела меня и теперь тащила обратно к своей кровати. Я рванул ее на себя и повалил обратно – на горячий пластик подоконника.

– Здесь красивее.

Она кивнула. Вулкан Миядзаки высился вдалеке, почти сливаясь с верхушками деревьев, второй – поменьше и поближе к дворцу – был виден во всем своем великолепии. Все грани казались четкими, острыми, я жадно впитывал каждую деталь пейзажа, словно картинки в памяти срастались с тем, что я вижу сейчас, – будто заживлялась какая-то глубокая рана. Оказывается, я соскучился куда больше, чем думал…

– Почитай мне, Мон.

Она всегда простит об одном и том же. Словно пытаясь наверстать то время, что провела в криогене, дожидаясь меня. Только для того, чтобы встретить меня такой же юной. Чтобы мы взрослели одновременно… Глупая, мы же поклялись, что не будем взрослеть. А сколько лет нашим телам… Так ли уж важно?

Я оседлал подоконник, уселся поудобнее, а Оми закинула руки за голову и теперь водила мягкими пальчиками ног по моей груди. Я притворно заворчал:

– Они все скучные. Знаешь же – я не умею писать письма…

Ки-Саоми покачала головой. Не отвертишься.

– Ну, привет, сестренка. Как всегда скучаю – куда без этого?..

> Resume playback from the last scene

Я вдохнул. Воздух проходил в легкие с трудом. Сухой, вымороженный воздух. Мне и самому зябко, но я чувствую, как расходится по венам горячая, почти кипящая кровь, как обжигает пальцы идущее отовсюду тепло. Глаза слиплись, заморозились, я разлепил их с трудом и тут же зажмурился, потом снова открыл, подслеповато щурясь на свет. То, что держало меня все это время – поле или ремни, – исчезло, и я почувствовал, что оседаю на пол, скольжу по теплой и влажной стенке. Кто-то подхватывает меня под мышки, тащит. Мои ноги волочатся по полу, я вижу их – темные пятна на светлом фоне. Слишком светлом. Я снова зажмуриваю глаза… Шорох, чьи-то шаги.

Вдохнув поглубже, я потряс головой и снова разлепил тяжелые веки. Неясные силуэты, неясный шепот… Передо мной – раскрасневшееся лицо Брока. В дверях замерли две фигуры в лиловых летных комбезах. Один – низенький и бородатый – выходит, второй – высокий, с длинными вьющимися волосами – поворачивается и смотрит на меня.

– А ты симпатяга, Мон…

– Исчезните.

Они выходят, Брок поворачивается ко мне.

– Доброе утро.

Я пытаюсь улыбнуться в ответ. Слова плавают в голове, как дохлые шквачи, стекают по пересохшему горлу вниз…

– Здравствуй, Мон.

Он ухмыляется этой своей противной ухмылкой, но сейчас она кажется мне даже милой. Я оглядываюсь, осторожно, словно опасаясь, что сломается шея.

Рекреационный зал, к стенам прикурочены три… четыре, пять криогенных камер. Вокруг вьются провода, рядом стоит массивный агрегат – какая-то медицинская машинка, следящая за состоянием замороженных людей за мутным стеклом. В первой кабине – незнакомый мужчина с сильными ожогами, в следующей – смуглая черноволосая женщина со странными татуировками, у нее нет левой руки… Потом – еле влезшая в двухметровую кабину оглобля ар-хоттунца, дальше… В следующей кабине лежала Ванда. Ниже пояса мелькали редкие вспышки, восстанавливая ткани. Ее ноги кончались чуть выше колена. На полу перед ее кабинкой сидел, привалившись к холодной дверце, Дикий. Он спал.

Последняя кабина была пуста. Оттуда меня только что достал Ти-Монсор, доволок до кресла, усадил и теперь ждет, пока я приду в себя…

– Тим…

Глаза у меня наверняка мутные и полные красных прожилок. Я облизываю пересохшие губы, пытаюсь что-то ответить. Не выходит, глупо киваю.

– Мы опоздали? На вечеринку?

Он засмеялся.

– Нет, не волнуйся. Это была только репетиция. Сейчас мы как раз накрываем на стол и шьем карнавальные костюмы.

Попытка посмеяться вызвала приступ кашля – легкие еще не отошли от криогена. Я попытался дышать ровнее, потом прошептал:

– Можно я наряжусь зайчиком? Мне пойдет, как думаешь?

– Почему нет?

Мы снова засмеялись.

– Что происходит, Мон?

– Уже и пока – ничего, Тим. Расслабься.

Я откинулся на спинку кресла, зажмурился, помассировал глаза. Тело слушалось плохо.

– Теперь вставай.

Опершись о подлокотники, я попытался встать на ноги. Не вышло.

– Давай, Тим, я сотни раз оживлял это тело после заморозки. Нужно разогреть мышцы.

С третьего раза у меня получилось подняться. Держась за спинку кресла, я сделал пару мелких шагов. Мон, которого все время хотелось назвать Броком, прыгал вокруг меня и боксировал с воздухом.