Час отплытия - Мануэл Феррейра

вообще нехорошо смеяться над покойником. Но получились вместо смеха слезы! Давайте оставим ньо Лусио Алфаму в покое, чтобы дух его не тревожил по ночам людей, дьяволу — фига, в испанское море, портулак, хвост черного кота, головой в море, спасение на земле». И, подняв правую руку, она сделала кукиш. Жожа открывает сумочку, достает флакончик с духами и душится — лицо, руки, за ушами, под мышками. «Подружка, мне все чудится, будто меня преследует эта вонь». Дона Жужу хвалит ее духи: «Какой приятный запах, Жожа! Очень тонкий аромат. Где ты такие достала?» — «Сестра Фаустина привезла из Америки. Витор обожает их. Этот парень тоже не выносит запаха чеснока и сырого лука и частенько берет у меня этот флакон, чтобы подушиться. Только скоро я это дело прекращу. Припрячу духи, не то Витор все на себя выльет. Кажется, он подцепил здесь, в Лиссабоне, беленькую девчоночку и так счастлив, что прямо весь светится. Уж этот Витор умеет показать товар лицом! Он теперь не выходит на улицу без тросточки, моется только хорошим мылом и душиться стал. Дона Жужу одобрительно кивает: «Ну и что же! Я сама неравнодушна к хорошему мылу. Впрочем, все женщины с ума сходят по хорошему мылу, хорошим духам, хорошей пудре и тальку — а уж этого добра на Саосенте хватает, контрабандисты доставляют сюда его в изобилии». Зеленомыски терпеть не могут дурного запаха, запаха пота. Они очень следят за собой. Их платья, шерстяные или нейлоновые, всегда выстираны, надушены. Ох уж эти ароматы! Дорогие духи, хорошее мыло — такое искушение для женщины, креолка на все готова, лишь бы раздобыть заграничное мыло. Прежде чем отправиться на вечернюю прогулку, она принимает прохладную или теплую ванну, припудривает кожу английским тальком, белье надевает самое тонкое, а платье — безукоризненно выглаженное и душится дорогими духами или одеколоном. Мои гостьи продолжают болтать. Нья Жожа возмущается: «В этих автобусах стало просто невозможно ездить, духотища, выхлопные газы». Настроение у нее снова изменилось, она уже больше не улыбается, не жестикулирует, перестала хвастаться и рисоваться. Нья Жожа разминает в пепельнице — изделие ангольского ремесленника — окурок сигареты, открывает сумочку и вынимает оттуда фотографию. «Вы только поглядите, что за причуды у глупого мальчишки». Дона Франсискинья берет фотографию, затем передает ее Валентине, Валентина — доне Жужу, а уж дона Жужу мне. Дона Франсискинья улыбается, и дона Жужу улыбается, и Валентина улыбается, и Жожа в свою очередь тоже не может удержаться от улыбки. Я с удивлением гляжу на фотографию. Женщины, все еще улыбаясь, обмениваются впечатлениями, а я разглядываю фото и никак не могу оправиться от изумления. С помощью черных чернил Витор превратил свою курчавую шапку волос в прямые, он старательно заштриховал волосы, и получилась пышная, как у европейцев, шевелюра. Потом, вероятно в другой раз, он решил подрисовать рот, и его пухлые, толстые губы стали тоньше — такими, как хотела Жожа: «Не забывай, Витор, поджимать губы!» Наконец, какое-то время спустя — неизвестно, сколько недель или месяцев успело пройти с тех пор, — он уже другими чернилами с яростью перечеркнул фотокарточку жирным крестом и с обеих сторон исчеркал фото какими-то завитушками, полосками, так что она была теперь непоправимо испорчена. А потом он швырнул фотографию в ящик письменного стола, даже не подумав о том, что она может попасться на глаза нье Жоже. «Подружка, вчера вечером я нашла эту фотокарточку у Витора в столе. Что за фантазии у этого парня и что мне с ним делать, скажи на милость? Конечно, он становится взрослым и подобные чудачества — естественное следствие, болезнь переходного возраста, это все, разумеется, пройдет. Но ведь этот дурачок не понимает, что теперь в цене как раз чернокожие, девчонки-португалки бегают за ними, потеряв всякий стыд. Все прямо помешаны на черных парнях и черных девушках. В Лиссабоне полно смешанных браков».

Я почти не прислушиваюсь к их болтовне. Из гостиной доносится аромат горячего кускуса, аппетитно пахнет кофе. Я мысленно представляю себе накрытый стол, посередине стоит кастрюля с кускусом, накрытая шерстяной тканью, чтобы не остыла, рядом — горячий кофейник под кашмирским матерчатым колпаком и молочник со сливками, на столе белеют японские фарфоровые чашки, тут же — конфеты, пирожные на меду, печенье с бананами, масло, пастила из гуаявы. Но вот Валентина поднимается со своего места. «Пойду сниму с плиты кускус, наверное, он уже готов. Посмотрим, удался ли он мне на сей раз?» А нья Жожа тем временем продолжает: «Нам давно пора знать себе цену. Я не понимаю, почему мы должны, к примеру, стыдиться своего цвета кожи, почему так боимся этих определений: черный, белый, мулат, квартеронец. Наши земляки словно стесняются своей расы, стесняются своих волос. А чем они хуже гладких или волнистых волос европейцев?» Коллоквиумы в Высшем институте колоний, что находился на площади Принсипе Реал, — бесконечные споры о цвете кожи, о типах лиц, реабилитация африканских ценностей. «Подожми губы, Витор. Он хоть и чернокожий, но парень что надо, и характер у него твердый, начал работать в мясной лавке и уже правая рука хозяина. Милые мои, вы бы только посмотрели, какие он пишет сочинения! Марио Кастрин даже обещал напечатать его интервью в «Спутнике юношества», он представит Витора на первой странице: «Внимание — Витор Мануэл до Розарио с Островов Зеленого Мыса», он черный, но может потягаться с любым белым».

Женщины трещат без передышки, болтают бог знает о чем, Жожа рассказывает, какая история приключилась у нее с английскими туристами. Она, смеясь, передразнивает их ломаный португальский язык. Уж она задала им перцу, будьте спокойны! Пусть лучше убираются к дьяволу, может, это и превосходные люди, но то, что они расисты, — нет сомнения. Я на минутку отлучаюсь, и Жожа, воспользовавшись моим отсутствием, продолжает болтать без умолку. «Нет, вы только себе представьте! — поминутно восклицает тетушка Жожа. — На Сан-Висенти сейчас происходит много такого, что кажется нам диким. Моя знакомая, Танья, написала мне об одном случае. Эти японские рыбаки обзаводятся подружками, оно и понятно, ведь они, бедняги, чувствуют себя такими одинокими вдали от семьи, а наши девушки готовы на все что угодно, лишь бы не умереть с голоду. Однако, если кто-нибудь из них на свою беду надумает обвести своего кавалера вокруг пальца, наставить ему рога, японцы ни перед чем не остановятся, чтобы отомстить. Вот, например, Дудуй, дочку ньи Жоанины из Ломбо, привезли в больницу всю окровавленную. Доктор Абилио прямо из сил выбился, пока остановил кровь. Представляете, это ее