Штамм. Начало - Гильермо Дель Торо

Наконец-то взяв себя в руки, Анна-Мария позвонила сестре Энсела Джейни, которая жила в центральной части Нью-Джерси.

– Они в полном порядке. – Джейни имела в виду детей, которых забрала к себе. – Ведут себя очень хорошо. А как Энсел?

Анна-Мария закрыла глаза. По ее щекам потекли слезы.

– Не знаю.

– Ему лучше? Ты дала ему куриный бульон, который я привезла?

Анна-Мария боялась, что дрожь нижней челюсти скажется на ее дикции.

– Я дам. Я… я позвоню позже.

Она положила трубку и через окно посмотрела на могилы. Два прямоугольника вскопанной земли. Анна-Мария подумала о лежащих там собаках. И об Энселе. О том, что он с ними сделал.

Она потерла руки, вновь прошлась по дому, правда, ограничилась только первым этажом. Выдвинула ящик буфета, стоящего в столовой, в котором лежали серебряные приборы – ее свадебное серебро, сверкающее, отполированное. Она дотронулась до каждой ложки, вилки, ножа, кончики пальцев летали от серебра к губам и обратно. Анне-Марии казалось, что она просто рассыплется в прах, если не прикоснется к каждой серебряной вещице.

Потом Анна-Мария направилась к двери черного хода. Остановилась, совершенно вымотанная, схватилась за ручку двери, постояла, набираясь сил. Помолилась, прося Господа помочь ей понять, что происходит, наставить на путь истинный.

Открыв дверь, она спустилась по ступеням во двор и двинулась к сараю. К тому самому сараю, из которого вытащила трупы собак на середину двора, не зная, что и делать. К счастью, под передним крыльцом нашлась лопата, поэтому ей не пришлось возвращаться в сарай. Она похоронила собак и поплакала над могилами. Она плакала по Герти и Папу… по детям… по себе…

Анна-Мария задержалась у боковой стены, где под маленьким окном в простом крестообразном переплете росли желтые и красные хризантемы. После короткой паузы она заглянула внутрь, ладонью прикрывая глаза от солнечного света. На стене висели садовые инструменты, плотницкие, столярные и слесарные – лежали на полках и на маленьком верстаке. Солнечный свет, проходивший сквозь окно, рисовал на земляном полу четкий прямоугольник. Тень Анны-Марии падала на металлический столб, вбитый в пол. Конец одной цепи, прикрепленной к столбу, – вторую сняли – терялся в тени. Земля по ту сторону столба была вскопана.

Она вернулась к фасаду сарая, остановилась перед дверью – ручки на створках обматывала та самая цепь, отцепленная от столба, – прислушалась.

– Энсел?

Только ее шепот, ничего больше. Некоторое время она прислушивалась, но, ничего не услышав, приникла ртом к щели между створками двери. Щель была узкая, сантиметра полтора, не более.

– Энсел?

Шуршание. Звук этот привел ее в ужас… и одновременно успокоил.

Он все еще в сарае. Все еще с ней.

– Энсел… я не знаю, что мне делать… пожалуйста, скажи, что мне делать… я не могу без тебя. Ты мне нужен, дорогой. Пожалуйста, ответь мне. Что мне делать?

Анна-Мария сунула руку за пазуху, достала из-под блузки короткий ключ, висевший на обувном шнурке. Взяв в другую руку висячий замок, закреплявший цепь в дверных ручках, она вставила ключ в замочную скважину и долго поворачивала, пока скоба не отщелкнулась. Сняла замок, распутала цепь, позволила ей упасть на траву.

Створки разошлись на десяток сантиметров. Солнце стояло высоко, свет в сарай попадал только через маленькое оконце, так что большая часть помещения пряталась в тени. Анна-Мария стояла на пороге, пытаясь разглядеть, что же там внутри.

– Энсел?

Она увидела, как в тени что-то шевельнулось.

– Энсел… ты не должен так шуметь… ночью. Господин Отиш, который живет на другой стороне улицы, звонил в полицию, думал, это собаки… собаки.

На глаза Анны-Марии навернулись слезы, она сдержала их с огромным трудом.

– Я… я почти сказала ему о тебе. Я не знаю, что делать, Энсел. Правильно ли я поступила? Я такая беспомощная. Пожалуйста… ты мне очень нужен.

Она уже взялась за ручки, когда услышала стон, сразу же перешедший в крик.

Энсел бросился на дверь… Он бросился на нее, Анну-Марию… Бросился, вылетев откуда-то изнутри. Только цепь остановила его, оборвав звериный рев, рвавшийся из горла.

Створки двери распахнулись шире, и она – прежде чем закричала, прежде чем захлопнула створки, как захлопывают ставни окна при приближении урагана, – увидела своего мужа, сидевшего на корточках на полу, с черным раззявленным ртом. Энсел был абсолютно голый, если не считать собачьего ошейника на шее. Большую часть волос он с себя сорвал – точно так же, как ранее сорвал с себя всю одежду. Его бледное, с синими венами тело было ужасно грязным, оттого что он спал – прятался – в земле как мертвец, получивший возможность самостоятельно вырыть себе собственную могилу. Энсел оскалил запятнанные кровью зубы и попятился от света. Демон, истинный демон… Закрыв створки, Анна-Мария трясущимися руками обмотала ручки цепью, навесила замок, заперла его на ключ, повернулась и убежала в дом.

Трайбека

Лимузин доставил Габриэля Боливара в офис его личного врача, расположенный в доме с подземным гаражом. Доктор Рональд Бокс пользовал многих нью-йоркских знаменитостей из мира кино, телевидения и музыки. Он не был «рок-доком» или доктором «Вам-будет-хорошо», функции которого сводились бы только к выписыванию рецептов, хотя ни в чем не отказывал пациентам. Дело свое он знал и пользовался высокой репутацией среди специалистов, занимающихся лечением наркотической зависимости, венерических заболеваний, гепатита С и других недугов, обычно сопутствующих славе.

Боливар поднялся на лифте, сидя в инвалидном кресле, одетый только в черный халат. Он весь ушел в себя и выглядел глубоким стариком. Его длинные, шелковистые волосы стали сухими и выпадали клочьями. Он закрывал лицо тонкими, скрюченными артритом руками, чтобы никто не мог его узнать. Горло распухло и так воспалилось, что Боливар едва мог говорить.

Доктор Бокс принял его сразу же. Он просматривал снимки, переданные по Интернету из клиники. Заведующий отделением томографии, который видел только результаты обследования, а не пациента, прислал записку с извинениями, пообещав завтра же починить томограф и провести новое обследование через день-другой. Но, увидев Боливара, доктор Бокс засомневался в неисправности оборудования. Вооружившись фонендоскопом, он уже прослушал сердце Боливара и его легкие. Попытался заглянуть в горло, но пациент отказался раскрыть рот, его черно-красные глаза горели болью.

– Как давно ты носишь эти контактные линзы? – спросил доктор Бокс.