Любовь и замки - Жюльетта Бенцони

«Меня тоже нужно понять. Эта таинственность, которой от меня требуют, не раскрывая полностью всех карт, заставляет заподозрить здесь ловушку. Конечно, если это ребенок короля, я возьму на себя заботу о нем, чего бы не стала делать столь безоговорочно для ребенка мадам Монтеспан. Нужно, чтобы мне приказали это сделать!»

Мадам Скаррон обратилась за советом к своему учителю. Это был бывший капитан кавалерии, на склоне лет наконец выслужившийся: несмотря на прискорбно ограниченный ум, нашел способ получить степень доктора в Сорбонне. Этот блестящий ученый в мудрости своей посоветовал сделать следующую вещь: попросить у короля аудиенции для подтверждения. Результат не заставил себя ждать: «Пусть передадут этой женщине, чтобы она делала то, что просят! Я не люблю женщин, которые слишком много думают», — заявил Людовик XIV.

Таким образом поставленная на место мадам Скаррон покорилась, и через несколько месяцев в маленьком парижском домике, принадлежавшем мадам Монтеспан, новая гувернантка, таясь, ожидала окончания родов, чтобы увезти ребенка в деревню Вожирар.

Она ожидала потом во многих разных местах: замке Сен-Жермен, поместье Женитой около Ланьи, замке Турне. Может быть, именно чтобы избежать этих разъездов Людовик XIV после рождения «мадемуазель де Тур» подарил мадам Скаррон замок Ментенон, где вскоре родилась «мадемуазель де Блуа», которая станет матерью регента и графа Тулузского.

Будущая маркиза сама описала подаренное ей жилище: «Большой замок на краю большого города, расположение как раз по моему вкусу. Вокруг — луга и река, протекающая по рву». Все, что нужно, жилище средневековое, но очень удобное для того, к чему оно предназначалось.

Построенный в средние века сеньорами де Ментенон, замок был перестроен Жаном Коттеро, суперинтендантом финансов при Людовике XII, потом его дочерью, которая вышла замуж за Жака д'Анженне: они были последними владельцами замка до мадам Скаррон.

Когда в 1776 году она становится маркизой де Ментенон, она решает кое-что изменить, найдя, что замок слишком суров. Она приказывает сломать одну стену, благодаря чему взору открылся восхитительный вид на деревню и акведук, построенный Вобаном и Лаиром, чтобы провести воду в Версаль.

Ее положение по отношению к королю теперь сильно изменилось. Однажды Людовик XIV пожелал познакомиться со своими тайными детьми. Он приказал мадам Скаррон и кормилице привести их в Сен-Жермен. Но вошла к королю только кормилица, гувернантка же меряла шагами галерею, спрятав руки в огромную муфту, чтобы согреться. Она не надеялась даже увидеть короля, однако он вышел к ней сам. В то время как она присела в глубоком реверансе, он произнес:

— Встаньте, мадам. Я доволен вами.

В тот день этим и кончилось. Но мало-помалу у Людовика XIV появилась привычка навещать детскую… и гувернантку. Его притягивала красота молодой брюнетки, хотя в первые дни она была ему даже несимпатична, так как он увидел в ней «красивый ум, интересующийся только высокими материями».

Всегда аккуратно одетая, сдержанно элегантная, любезная и мягкая в обращении, во многом явно противоположная энергичной блондинке Монтеспан, гувернантка постепенно поселилась в тайных мыслях великого короля.

В конце концов он дал понять, что добивается посещения ею, в свою очередь, королевского алькова, но, к его глубокому удивлению, молодая женщина отклонила приглашение. «Моя добродетель дорога мне, сир, и если Ваше Величество сохраняет ко мне некоторое уважение, оно не позволит сделать из меня посмешище двора. Я не достаточно сильна, чтобы защитить себя против всех, кто сможет задеть меня…»

Следствием этого добродетельного ответа было то, что Людовик XIV узаконил своих бастардов, а их воспитательнице даровал титул маркизы. При этом он питал заднюю мысль: устроив поблизости от себя новоиспеченную маркизу с ее маленькими подопечными, он, может быть, скорее сможет привести мятежницу к соглашению. Это было сделано и чтобы защитить ее от возможных предприятий мадам Монтеспан, ибо отношения между двумя женщинами накалились.

Мадам Ментенон плохо переносила вмешательство матери в строгую программу, которую она установила для воспитания детей. В свою очередь мадам Монтеспан находила, что гувернантка немного перебарщивает и боялась, что та помышляет вытеснить ее окончательно. Это вызвало резкую перебранку, свидетелем и невольным арбитром которой оказался король.

— Если бы вы хотели, — сказал он однажды после ухода мадам Монтеспан, — вы могли бы не бояться никого в этом мире.

— Но я должна еще бояться Бога, сир, угрызений моей собственной совести, и королевы, которая так добра ко мне.

Это было верно, во всяком случае, в отношении Марии-Терезы, избыток же добродетели был подкреплен тонким расчетом. Понадобились годы, работа ядов и смерть королевы, чтобы король смог уложить упрямицу в свою постель. По крайней мере, «официально», ибо тайком это, конечно, могло произойти и раньше.

Чтобы устроить мадам Ментенон при дворе, а заодно и детей, которых она воспитывала, ее сделали фрейлиной дофина; отныне она чувствовала себя необходимой. Король не мог более обходиться без нее, без ее присутствия. Мало-помалу это вылилось в тайный брак, который был объявлен, несмотря на противодействие министров. Дошло до того, что Лувуа бросился в ноги королю, умоляя его «не бесчестить себя». Ему удалось одно: нажить себе смертельного врага в лице мадам Ментенон. Ибо жребий был уже брошен: январской ночью 1686 года, в Версале, архиепископ Парижский Арле де Шамваллон объединил перед лицом Бога и четырех свидетелей короля Франции и Наварры с бывшей воспитательницей его незаконнорожденных детей: с той, которую отныне прозвали «Мадам де Мэнтенан»4.

Однажды поселившись в Версале, она больше не вернулась в Ментенон. Не было и речи о том, чтобы удалиться от короля, разве только отправившись в Сен-Сир, дом для воспитания благородных девиц, который она основала, где и умерла.

Ее племянница, Фрасуаза д'Обиньи, с почти королевскими почестями выданная замуж за герцога Ноай, наследовала замок и земли, которые с той поры стали собственностью семейства Ноай, несмотря на ужасный удар, нанесенный этому семейству Революцией, когда почти все они поднялись на эшафот. К счастью, один человек выжил…

МИНАРД. Капризы Паолины

Между женским «да»и «нет»и иголка не пройдет.

Его и замком-то нельзя назвать с уверенностью. Скорее, это просто небольшая усадьба, домик на природе, какие во множестве воздвигаются щедрыми фермерами, финансистами и князьями. Дом золотисто-медового цвета утопает в прекрасном душистом саду, какие встречаются, пожалуй, только в Провансе.

Неизвестно, когда он был построен, хотя скорее всего — во второй половине XVII века. Неизвестно и кто его построил. Первое из дошедших до нас имен владельцев — имя Габриеля Минара. Ничего общего он не имел с известным живописцем! Этот Минар был художником особого рода, а именно ординарным кондитером монсеньора герцога Виллара, губернатора Прованса «. Кондитер был, видимо, талантлив, ибо у его сына с именем Совер5 нашлись средства превратить некогда простой, хоть и очень милый деревенский дом в драгоценное жилище, которым до сих пор еще можно любоваться, путешествуя около границ Эксан-Прованса. Совер Минар провел каналы для воды, увеличил парк и был инициатором крупных преобразований, в которых, видимо, принял участие великий архитектор Клод Никола Педу.

Увы, строительство оказалось слишком дорогим, и Совер разорился. Он был вынужден продать дом некоему господину с заурядным именем Сегон6, который однако оказался смелым человеком, ибо в 1790 году он приютил в своем доме контрреволюционера Паскали. Этот последний покинул Минард, отправившись на эшафот.

В 1804 году Минард купил Жан Батист Рэ, главный комиссар императорских войск, и он послужил прибежищем любовных похождений Паолины Бонапарт, принцессы Боргезе, и Огюста Форбена. А также местом, где случилась одна из редчайших вспышек гнева ловко обманутого мужа, супруга Паолины принца Камилло Боргезе.

Приключение началось летом 1807 года. Принцесса Паолина, красивейшая женщина своего времени, провела тяжелую зиму в Риме, во дворце своего супруга, в течение которой грипп и не менее губительная скука сменялись у ее изголовья. Когда вернулись солнечные дни, она сперва решила вернуться во Францию, а потом посетить модные в то время воды Пломбьера. Там она поселилась с мадам де Барраль, своей любимой фрейлиной.

Однажды после полудня, когда обе дамы прогуливались в парке неподалеку от бассейнов с целебными водами, к ним приблизился красивый и элегантный молодой человек лет около тридцати и с изысканной вежливостью попросил позволения приветствовать ее императорское высочество, уточнив, что уже имел честь быть представленным предыдущей зимой. Его имя Огюст де Форбен и он принадлежит к старому дворянству Прованса, он кавалер Мальтийского ордена, но к тому же еще поэт, живописец, романист, архитектор. Он обладал такими прекрасными манерами, что Паолина спросила себя, как это она могла не заметить этого молодого человека при своем дворе в течение отвратительной римской зимы.