Хэлло, дорогая (СИ) - Мишин

беззвучно открыла рот и завопила ему в лицо, и Хэл взбесился ещё больше. Он сломал ей и вторую руку, оставив торчать из-под кожи белую кость — а затем отрыл в ящике комода что-то очень подходящее. Розетка была внизу, у плинтуса. Достаточно наклониться. Кэндис увидела то, что держал в руке ублюдок, и забилась с большей силой, игнорируя пульсирующую боль от переломов.

Хэл с отвращением смотрел на неё. На колышущиеся полные груди, взлетающие то вправо, то влево от её рваных движений. На рот, разевающийся в немом вопле, как у рыбы. На юбку, сбившуюся так, что стало видно синтетические дешёвые стринги. Хэл тяжело задышал. Член у него был прижат к её бедру и собственному лобку, такой напряжённый, что на нём пульсировала вена. Кипяток в животе уже превратился в кислоту и сжигал внутренности Хэла. Тогда он почуял что-то противное в воздухе — запах мочи — и понял, что так пахнут трусы этой мрази, с которой он решил попробовать ради Конни.

Такой же запах был у Хейли на маяке, когда он начал её душить, не выходя из тесной дырки между ног. Она от удушья обмочилась, обмочилась прямо на член Хэла, и он резко вынул из неё и кончил уже на бедро — чувствуя себя обгаженным, обиженным, поруганным, совсем убитым. Ему тогда хотелось плакать, потому что он так хотел эту тварь Хейли, а когда почти достиг пика, она посмела пустить на него струю.

Воспоминания и ассоциации затопили сознание Хэла. Он опустил к промежности Кэндис конусовидную плойку, раскалённую настолько, что самому стало жарко от её близости к коже. А потом вошёл ею Кэндис между ног.

Пришлось стиснуть её шею до того, что посинела собственная рука, иначе Кэндис выла бы и визжала, как проклятая. Боль была такой силой там, в её влагалище, в её животе, что у неё вылезли из орбит глаза, ставшие алыми — в них полопались сосуды. Гримаса боли и ужаса, гримаса агонии и безумия исказили её черты. Хэл сунул раскалённую плойку ещё глубже в неё, и Кэндис задрожала всем телом, как от оргазма. На деле, от этой пытки вся её нервная система дала мощнейший сбой, а боль, объявшая каждую клеточку, стала невыносимой.

— Почему все вы думаете, что можете со мной так играть, — обронил Хэл и сильно ударил её затылком об стену. Снова. Плойку в ней он провернул, и Кэндис с переломанными руками, Кэндис с огнём внутри себя тонко захрипела. — Почему вы не умеете поступать со мной человечно?

Будто ты поступаешь человечно с ней, — хмуро заметил Другой Хэл и усмехнулся. Ладно. Кончай её. Ты не знаешь, когда здесь появится её соседка, помнишь, она говорила, что живёт не одна? Тебе не нужен шум. И ты не хочешь попасться ей на глаза.

Теперь этот голос был снова тем, кем приходил обычно — голосом разума и интуиции, железной, нерушимой логики. Голос, который велел Хэлу делать то, что спасёт его из любой задницы. Это был не иначе как его ангел-хранитель.

Хэл со стоном вонзил разогретую плойку так глубоко в Кэндис, что наружу торчала только ручка и провод, и бросил его, обхватив рукой свой член. Кэндис выгнулась дугой ему навстречу. Тогда-то Хэл сжал пальцы и сломал ей шею, тут же брызнув ей на живот и бедро семенем, обильно, густо, кучно. И устало расплакался, прижавшись лбом к плечу Кэндис, ещё подрагивающей в послесмертной агонии.

Он теперь знал, что чертовски опасен для Конни, и совсем не представлял, что делать дальше, кроме того, что будет убивать на этот Хэллоуин потому, что сопротивляться себе не способен.

========== Лекарство от сердечной боли ==========

Тридцатое октября, семь пятнадцать, а Конни была уже на ногах. Крепко зашнуровав рыжие ботинки и накинув дублёнку, она осторожно выбралась из дома, стараясь не шуметь, и сбежала по ступенькам к машине Стейси.

В ушах у неё неожиданно зазвучал отцовский весёлый голос:

«Эй, Конни, детка! Обещаешь влипнуть в какое-нибудь приключение?».

Констанс ещё вчера спросила у Стейси ключи от её Шевроле корвет. В ящике для перчаток лежал техпаспорт. Стейси лукаво улыбнулась — куда это ты навострилась на моей тачке? И Конни честно ответила:

— Нужно съездить по семейным делам. Кое в чём разобраться.

— А, ну, раз по семейным… — стало вмиг неинтересно. — Без проблем.

Стейси было достаточно того, что Тейлор остался дома и обещал помочь с украшениями для завтрашней вечеринки — с танцами, фильмами ужасов, пуншем и отличным настроением. Так что Стейси спокойно передала Конни ключи, зная, что та слишком аккуратна и порядочна, чтобы что-то сотворить с её тачкой. Слишком скучна. И всё в её жизни вообще идёт, как по накатанной. Стейси крепко спала в своей кровати, закутавшись в плед, и даже не подозревала, что своими руками помогла Конни по кирпичику мостить дорогу в персональный ад.

Она даже не подозревала, что в тот день Конни планировала проехать около ста двадцати миль и пересечь автомобильный мост Франклина через реку Делавэр, чтобы отправиться в Акуэрт, куда решила попасть во что бы то ни стало.

Конни устроилась за рулём, огладила кончиками пальцев оплётку и задумалась: сколько уже она не водила машину? Но руки помнили, что делать, и уже через несколько минут, разобравшись с Шевроле, Конни покатила по улице, а там уже выбралась на центральную дорогу Смирны, чтобы меньше чем через десять минут покинуть черту города и отправиться по шоссе навстречу приключениям, о которых она не просила, из одного штата в другой.

2

Семь тридцать: Хэл закончил утреннюю пробежку и свернул на дорожку к дому. Пот лил с него градом. Вчера он проделал нехилый крюк на Плимуте от Смирны до Ютаки, а оттуда, уже с телом, разделанным на куски и спрятанным в специальной нише под ногами, до Мыса Мэй.

Хэл припарковался возле дома около четырёх часов, когда уже светало, взял возле соседского мусорного контейнера просторную картонную коробку («Федекс, мы доставляем со скоростью света!») и переложил туда часть останков. За другой частью он пришёл с мусорным мешком. Хэл всё делал без суеты, но быстро. Без паники, но внимательно. Ему не впервой было возиться с расчленённым человеком, так что это он принял, в каком-то роде, за рутину. Не позволяя себе отвлекаться на мысли о Конни и Хэллоуине, он тщательно вымыл жестяное дно мокрой тряпкой, убирая следы крови, а затем деловито занёс свою ношу в дом.

На улице было пусто. Только мусоровоз шумел где-то