Невроз и личностный рост: борьба за самореализацию - Карен Хорни

у этого типа личности, мы обретем не только более точное понимание действующих в ней сил, но, возможно, изменим весь наш взгляд на нее. До тех пор пока мы фокусируемся в основном на том, как он ведет себя с людьми, мы можем описать его поведение как высокомерное, эгоцентричное, садистское, хамское – сгодится любой пришедший в голову эпитет, описывающий враждебную агрессивность. И любой из них будет точен. Но когда мы поймем, как крепко он застрял в тисках своей гордыни, какие усилия он должен прилагать, чтобы его не раздавила ненависть к себе, мы увидим в нем несчастное существо, измученное борьбой за выживание. И эта картина будет так же точна, как и первая.

Получается, одна из сторон медали важнее, существеннее другой? Трудно ответить на этот вопрос. Да, пожалуй, и вовсе нельзя, но его внутренняя борьба – вот за что может зацепиться психоанализ и добраться до него в то время, когда он отказывается копаться в проблемах своих отношений с другими и когда эти его проблемы действительно где-то далеко. В этом плане до него даже легче достучаться, потому что его отношения с людьми так бесконечно хрупки, что он тревожно избегает касаться их. Но по объективным причинам в процессе лечения следует затронуть в первую очередь внутрипсихические факторы. Мы видели, что они многими путями вмешиваются в его внешнюю тенденцию, высокомерную мстительность. Нам сложно фактически понять размах его высокомерия, не приняв во внимание его гордости и ее уязвимости, или понять силу его мстительности, не учитывая его потребность в самозащите от ненависти к себе, и т. д. Но наш следующий шаг это не только отягчающие обстоятельства, это факторы, делающие его враждебно-агрессивные склонности компульсивными. Это и есть решающая причина того, что все попытки без обиняков взяться за враждебность будут (и должны быть) неэффективными – бесполезными в сущности. У пациента нет заинтересованности в том, чтобы увидеть ее, и еще больше в том, чтобы ее исследовать, до тех пор пока данные факторы продолжают свое действие (проще говоря, пока он не может ничего с ними поделать).

Например, его потребность в мстительном торжестве точно является враждебно-агрессивной тенденцией. Компульсивной ее делает потребность оправдать себя в собственных глазах. Изначально это не невротическое желание. Он пробует подход издалека, начиная с общечеловеческих ценностей, с того, что должен оправдать свое существование. Но далее потребность восстановить гордость и защититься от скрытого презрения к себе делает это желание императивным. Примерно так же его потребность вечно быть правым и вытекающие из нее высокомерные требования, хотя бы и воинствующие, агрессивные, становятся компульсивными в силу необходимости предотвратить появление любого сомнения в себе и самообвинения. И наконец, широкий диапазон его придирок и поиска виноватых, масштаб его установки на осуждение и наказание по отношению к другим (или, по крайней мере, то, что придает этим установкам компульсивность) проистекают из крайней необходимости экстернализовать ненависть к себе.

Как мы и указывали в начале, мстительность может действовать в полный рост, если не срабатывают силы, обычно ей противодействующие. И здесь также основной причиной бездействия сдерживающих начал являются внутрипсихические факторы. Процесс подавления нежных чувств, начавшийся в детстве и описанный нами как набирающий мощь, был вызван действиями и установками других людей и предназначен для защиты от них. Уязвимость его гордости требует от него быть бесчувственным к страданию и, всячески подгоняя его к этому требованию, достигает высшей точки – требования неуязвимости. Он бы желал давать и получать человеческое тепло и дружбу, но изначально эти чувства пресекались окружением и затем, принесенные в жертву потребности в торжестве, окончательно замораживаются приговором ненависти к себе, и теперь на нем клеймо недостойного любви. Таким образом, по отношению к другим ему, собственно, нечего терять. Как любил повторять римский император Калигула: oderint dum metuant, то есть «пусть ненавидят, лишь бы боялись». Кроме того, его полное пренебрежение к себе сводит к нулю его здоровую заинтересованность в собственном благополучии, которая в противном случае сдержала бы мстительные порывы. И даже едва дающий о себе знать страх перед другими подавляет его гордость своей неуязвимостью и неприкосновенностью.

Если говорить об утрате связей с людьми, один фактор заслуживает нашего особого внимания. Он мало сочувствует другим, если вообще кому-то сочувствует. Это отсутствие симпатии лежит в основе его враждебности к другим и в нехватке сочувствия к себе самому. Но, вероятно, зависть к другим делает его особенно черствым по отношению к ним. Это горькая зависть не к чему-то конкретному, а ко всему вообще, и рождена она чувством исключенности из жизни[56]. Словно находясь за колючей проволокой, он отрезан от всего, что наполнет жизнь смыслом, – от радости, счастья, любви, творчества, роста. Но что, если мы спросим: не сам ли он повернулся к жизни спиной? Разве не предмет его гордости тот аскетизм, благодаря которому он ничего не хочет и ни в чем не нуждается? Разве он не отталкивает от себя любые позитивные чувства? Зачем бы ему тогда завидовать другим? А он на самом деле завидует им. Естественно, без психоанализа высокомерие не позволит ему прямо назвать свою зависть завистью. Но по мере прогресса в лечении он может высказывать предположение, что, конечно же, кто угодно лучше него. Или же он может осознать, что в ярость его вводит какой-то человек только потому, что тот всегда весел или чем-то искренне увлечен. Косвенным путем он сам дает этому объяснение. Он считает, что такой человек хочет злобно унизить его, беззастенчиво предъявляя ему свое счастье. Воспринимая таким образом положение дел, он не только взращивает в себе мстительные импульсы, такие как желание убить радость, но и стимулирует характерный род бессердечия, задушив сочувствие к чужим страданиям. (Ибсеновская Гедда Габлер – прекрасная иллюстрация такого мстительного бессердечия.) Пока что его зависть все равно что собака на сене. Его гордость задета, если кто-то обладает тем, чего нет у него, – неважно, насколько ему это необходимо.

Но это поверхностное объяснение. При психоанализе постепенно выясняется, что виноград жизни хоть еще и зелен, по его мнению, но все еще желанен. Мы не должны забывать, что он не по своей воле отвернулся от жизни, и то, на что он променял жизнь, – жалкая замена. Другими словами, его любовь к жизни угасла, но не умерла. В начале психоанализа мы только надеемся на это, но наши надежды оправдываются в гораздо большем числе случаев, чем это обычно признается. Надежда – залог успешного лечения. Как мы могли бы помочь ему, если бы в нем не