Повесть о бедных влюбленных - Васко Пратолини

У мусорщика Чекки зазвонил будильник. Только еще шесть часов утра, а Марио не выходит раньше половины восьмого! Бьянка решила сделать ему сюрприз. Обрадуется он или разозлится? Но если Марио не воспользуется случаем, чтобы выпросить у нее поцелуй, потом еще один, еще и еще, как это было в первые дни, значит, он больше ее не любит и все кончено: другая женщина завладела им.

Бьянка поспешно и вместе с тем тщательно оделась, со всех сторон оглядела себя в зеркале. На лбу волосы не совсем хорошо лежат, от пудры лицо бледнее, чем всегда. Жакет топорщится на плечах. Она слегка подкрасила щеки и губы, сняла жакет: «В юбке и в блузке как-то приличнее!» На дворе довольно холодно, но ведь надо всего только перебежать через улицу. Это самое трудное: перебежать улицу, чтобы никто не заметил! Хорошо еще, что час совсем ранний. Однако кое-кто из соседей уже встал и готовится выйти из дому. Бьянка стояла на пороге и со страхом, с затаенным чувством вины озиралась по сторонам; точно так же озирался Джулио в тот день, когда он вышел, чтобы спрятать мешок в угольной лавке. Бьянке повезло: она в один миг пересекла полутемную улицу, едва освещенную двумя фонарями, взбежала, по лестнице, и вот она уже стоит у дверей комнаты Марио. Теперь надо отдышаться. Отчего так стучит в висках, словно у нее жар, как в дни болезни? Наконец она постучалась. Сначала тихонько, потом посильнее, а так как Марио не просыпался, Бьянка начала барабанить в дверь и кулаками и ногами. Ей казалось, что эхо ее ударов разносится по всей виа дель Корно и из всех окон уже высовываются головы любопытных. Наконец из-за дверей донесся сонный, немного встревоженный голос Марио: «Кто там?» Бьянка не в силах была сдержать смеха, веселого и шаловливого, как у ребенка. Она быстро отворила дверь и, увидев Марио в майке, в трусах, с голыми ногами, разразилась хохотом. От неудержимого смеха у нее подкашивались ноги, она прислонилась к косяку двери. Однако Марио встретил ее весьма нелюбезно.

— Ты с ума сошла! Что тебе надо? — резко спросил он.

— Пришла навестить тебя. Что ж ты не приглашаешь войти?

— Да ты сознаешь, что делаешь? Тебя наверняка кто-нибудь уже заметил. Иди домой!

В ответ Бьянка проскользнула в дверь. Она вошла в комнату и, стараясь говорить непринужденным тоном, с вызовом спросила:

— Может быть, ты не один?

Но от этих игривых слов кольнуло в сердце, и она бросила быстрый взгляд на пустую смятую постель. Комната была совсем невелика, и мебель только самая необходимая. Бьянка сразу же подошла к спинке кровати и, невольно ухватившись за нее руками, спросила тихим и нежным голосом:

— Ты здесь спишь, да? Марио затворил дверь.

— Конечно. Как это странно, не правда ли? — ответил он с иронией, обидевшей Бьянку. — Ведь ты же сама нашла мне эту комнату.

Повернувшись к ней спиной, он стал натягивать брюки. Пока он одевался, Бьянка притворялась, будто рассматривает потолок. Потом спросила:

— Я вчера огорчила тебя? Ты сердишься?

— Да, сержусь! — решительно ответил Марио. — У тебя куриные мозги. В этом все дело!

— Давай помиримся? — прошептала она, робко поглядев на него. Он зашнуровывал ботинки. Волосы у него были растрепаны, в комнате стоял запах табака.

— Худой будет мир! Так и прощай тебе все, даже такие выходки!

Бьянка подошла к нему и села рядом на край кровати; она чувствовала, что надо быть мягкой и покорной. Марио сидел, совсем близко, она даже касалась его плечом. Они были одни, и в комнате пахло крепкими сигаретами. В последнее время Бьянка жила в постоянном страхе, в ожидании несчастья. И сейчас она была в каком-то забытьи, ее страшило пробуждение. Нежным девичьим голосом Бьянка лукаво спросила у него:

— Ты так и не хочешь меня простить?

Она ждала: сейчас Марио обнимет ее и поцелует. Но он, не глядя на нее, поднялся с постели и, отвернувшись, сказал:

— Мне надо с тобой серьезно поговорить, Бьянка. Я все равно хотел это сделать сегодня или, в крайнем случае, завтра. Но раз ты уже здесь, тем лучше. — И он решительно повернулся к ней лицом.

Растерянность сменилась мучительной тревогой. Для этого Бьянке достаточно было лишь взглянуть ему в лицо и услышать его голос. Лицо у него стало хмурое, сердитое и растерянное. Тогда она спросила с напускной ребяческой наивностью:

— Ты, кажется, хочешь сообщить мне что-то нехорошее?

— Да, нехорошее! Я знаю, что причиню тебе боль. — Он отложил гребенку, которой причесывался перед зеркалом, и сел рядом с ней. Наклонив голову, с трудом подыскивая слова, Марио продолжал: — Видишь ли… В молодости можно ведь ошибиться, правда?

Закинув руки за спину, Бьянка крепко вцепилась в кровать. Потом ощутила за плечами странную пустоту, точно руки ее потеряли опору, и почувствовала, что вот-вот упадет. Слезы комком подступили к горлу, но она сразу же заставила себя иронически улыбнуться. Улыбка вышла горестной, словно крик о помощи. Даже сейчас Бьянка оставалась все той же Бьянкой.

— Отставка по всем правилам, не так ли? — И она разразилась слезами, точно девочка, которую в наказание поставили в угол. Марио положил ей на колено руку и ласково, но твердо сказал:

— Я тебя люблю и говорю это не для того, чтобы тебя утешить. Ты первая девушка, в которую я влюбился. Но потом я понял, что настоящая любовь это совсем не то. Я и сейчас тебя люблю, но только по-другому.

Бьянка уже подавила слезы и тихо сказала:

— Такая уж у меня судьба!

Тогда Марио поднялся и, словно правда была на его стороне, стал ее упрекать:

— Какая может быть судьба в восемнадцать лет! У тебя вся жизнь впереди! Если ты будешь откровенна сама с собой, то признаешься, что и ты меня по-настоящему не любила. Ведь в мечтах любовь представлялась тебе совсем другой.

Бьянка тоже поднялась и, стараясь не плакать, но все еще всхлипывая, спросила:

— Ты так думаешь? — Потом добавила: — Я не буду тебе помехой. И не спрашиваю — кто она.

Она протянула ему руку. Марио задержал ее руку в своей, но Бьянка резко вырвалась и бросилась к двери — пусть он не видит, что ее глаза снова полны слез. Сбежав вниз по лестнице, она перелетела через улицу раньше, чем Антонио вышел из дому с новой лопатой на плече. Он ее не заметил. Когда супруги Квальотти, раздобыв денег в долг, счастливые, вернулись домой, они застали Бьянку в лихорадке.

«Второй приступ», — испуганно подумали они.

Глава восемнадцатая

«Новой эре» едва пошел пятый год. Прогорели последние угли, и вот наконец мы живем как должно. Виа делла Роббья и другие похожие на нее улицы Италии могут спать спокойно. Порядок восстановлен. А вместе с порядком восстановлена, разумеется, и законность. На насилие пришлось отвечать насилием. Это неприятно, но что же поделаешь! Когда в селение забегают волки, надо браться за дубины. Даже Христос поднял плеть на осквернителей храма, посему кардинал Мистранджело, у которого глаза добрые и невинные, как у ребенка, благословил знамена черных банд. Мудрый король и сын просвещенного народа спасли устои общества и духовные ценности, которым угрожал взбунтовавшийся плебс. «Они спасли, — сказал сто-то без малейшей иронии, — и козу и капусту». Кто там еще говорит о терроре? Оставьте, пожалуйста! Вы живете вне времени и пространства. А вернее всего, чувствуете за обой кой-какие грешки. Настала первая подлинно прекрасная послевоенная весна: деревья в цвету, трамваи и автобусы ходят по расписанию, в кино и в театрах царит полнейший порядок. Спокойно торгуют магазины, работают фабрики, устраиваются парады, в церкви служат воскресные мессы. «Революция» течет, как течет жизнь — спокойно и размеренно. Следуя своему правилу, полиция приноравливается к новым порядкам, она обещала гражданам, что наряду с действиями, которые в силу недавно принятых чрезвычайных законов позволяют выловить и упрятать под замок все «зловредные элементы», будет проведена широкая кампания по борьбе с преступностью и проституцией.

Бригадьере, который надеялся, что его произведут в следующий чин, а вместо этого получил лишь благодарность в приказе, вызвал к себе содержателя гостиницы «Червиа». Бригадьере официально сообщил Ристори, что должен лишить его своего покровительства. Во всяком случае, на некоторое время. И действительно, в эти последние дни отряды полиции нравов «чистят панели». При этом они прибегают к тактике птицеловов, когда те, спрятавшись за кустом, подкарауливают жаворонков. До сих пор Элизе удавалось ускользнуть от агентов, но Киккона, попалась и была выслана на свою родину, в Лукку; попалась и Ада, у которой тюремный врач обнаружил сифилис второй стадии, и даже такой ветеран, как Розетта: она — закоренелая рецидивистка, так что теперь ей на шесть месяцев обеспечен хлеб в тюрьме Санта-Вердиана. А вместе с ними забрали и многих других. Для проституток это был настоящий погром, одно из тех общественных бедствий, которые, с тех пор как существует мир, сопутствуют каждой смене правительства. Но подобно евреям, за долгие века преследований проститутки приобрели опыт. Они только чертыхаются, но не сдаются. Они прибегают ко всяким уловкам, чтобы не попасть в расставленные для них сети. Ведь надо лее что-то есть, хотя бы один раз в сутки, — и нам и тем, кого мы должны кормить. Более молодые и привлекательные решаются на трудный шаг, который означает для них потерю свободы и кандалы на ногах, совсем как в тюрьме. С такой участью вот уже несколько месяцев мирится Олимпия — после той Ночи Апокалипсиса, когда она, боясь мести Освальдо, ушла из гостиницы «Червиа», а Уго исчез без следа. Теперь она живет в Южной Италии и время от времени пишет Ристори открытки — просит его сообщить что-нибудь «о нашем друге». Но у Ристори никогда не находится времени для ответа. «Этого еще не хватало! — думает он. — В такое время, как сейчас, писать о неблагонадежном человеке!» Пусть даже только для того, чтобы сообщить о нем их общей приятельнице! Впрочем, Ристори, кроме адреса, почти ничего не знает об Уго.