Зазеркалье. Записки психиатра - Наталия Юрьевна Вико

хорошо помню тот вечер, 12 апреля. С мужем как раз на эту тему разговор был. Сложный. Я расплакалась и к окну отвернулась, вдруг вижу – за домами свет необычный. В тот день на небе полная луна была, – пояснила она, – но свет этот не от нее исходил. Да и другой он был. Голубоватый и яркий. Будто подтолкнуло меня что. Бросилась к двери на улицу. Уже потом заметила – муж за мной побежал. Прошла несколько домов и оказалась перед храмом Девы Марии. Смотрю, там уже люди собрались, кричат, на небо показывают. В глазах одних страх, других – восторг. А я сама, когда шла, только на небо смотреть и могла.

Она снова замолчала. В ее глазах словно появился отблеск того света. Легкая улыбка коснулась губ, морщины разгладились.

– Вижу, над куполом, в свечении, женская фигура в широком покрывале. Сначала неподвижная была. А потом качнулась и как-то в сторону поплыла. Двигалась, как живая. Только стояла как на полумесяце. Чувствую, муж меня за руку схватил, вот здесь, – она показала на худенькое запястье. – Так крепко схватил, синяк потом был. Смотрю я на это чудо, и такое на душе происходит… – Она смахнула рукой слезу, выступившую в уголке глаза. – Я же без матери росла. Умерла она, когда мне было всего пять лет. А здесь будто мать свою вижу. Такое тепло внутри, такой покой наступил. И счастье огромное. Люди все больше и больше подходят, шум вокруг, а я смотрю и пошевелиться боюсь. Не знаю, сколько мы так стояли. Времени словно не было. Я возьми и прошепчи: «Сына я хочу. Очень я сына хочу. Помоги мне». Слезы по щекам текут, – женщина провела ладонью по лицу. – Долго мы там стояли. Потом показалось, голубь над ее головой появился. Такой же свет от него исходил. Дома не помню как оказались. А через месяц, – ее лицо озарилось улыбкой, – врачи сказали мне, ребенок у меня будет… Не я одна такая. Чудеса со многими она, Богородица Зейтунская, сделала. Больных излечила. Фарух, тот, кто первым Богоматерь увидел, на следующий день пошел к врачу, и обнаружилось, что палец его, пораженный гангреной, ампутировать не нужно. Главное же – Богоматерь веру дала, – рассказчица перекрестилась. – Вера ведь самое главное. Верить надо. После того дня еще много раз Она являлась. Тысячи людей видели. Со всего мира приезжали, – она улыбнулась. – Мы с мужем приняли христианство. А в январе сын родился…

– Пойдем в храм? – спросила журналистка, выходя из дома и протягивая Александре предусмотрительно приготовленный головной платок. – Отсюда недалеко. Как говорят, лучше один раз увидеть, чем…

– У нас тоже есть такая поговорка, – кивнула Александра.

«Почему именно над зейтунским храмом? – спрашивала она себя по дороге. Хотя, наверное, когда речь идет о чуде, вопрос «почему именно здесь?» звучит неуместно. Богородица испокон веков во всех христианских странах покровительница и защитница. А слабые и немощные всегда верят в чудеса и ждут их. Почти все чудесные явления предполагают исцеление, защиту либо сбывшиеся пророчества. Этим, собственно, и пользуются шарлатаны, делающие деньги на слабых. Продавцы небесной благодати. Точнее, спекулянты».

Накинув платок на голову, она вошла в храм Девы Марии, подняла голову вверх и замерла… Время перестало существовать. Александра сидела на старой церковной скамье и не могла оторвать взгляд от купола. «Я есть все, что было, все, что есть, все, что будет», – вспомнилась прочитанная когда-то фраза о богине Исиде. С купола храма в обрамлении звезд на нее смотрела Великая Мать…

* * *

Соловьев шел в пустыню. В длинном черном английском пальто, цилиндре и с тросточкой в руках. Шел, не оглядываясь, туда, где «хатар», «мот» и «сер», которые, по словам Жака Нурье означали «опасность», «смерть» и «тайну». Шел туда, где Фаворский свет и где ждала его София. Встреченному утром в гостинице герою кавказской войны генералу Фадееву – человеку по-военному бойкому, развязному и самоуверенному, любителю каламбуров и острот сомнительного свойства, прибывшему в Каир по собственной воле еще в начале года для преобразования армии Хедифа на случай войны с Турцией, – сказал, что направляется в Фиваиду, на родину монашества, для посещения аскетов-подземножителей. Не сказал только, что пешком, опасаясь, что Ростислав Андреевич станет отговаривать или, того хуже, насмехаться над его неожиданным решением преодолеть одному более двухсот верст не по железной дороге.

Он вышел из гостиницы рано утром, когда солнечные лучи ласково пригревали левую щеку, и шел бодро уже несколько часов, за это время успев выбраться из Каира и углубиться в песчаную бескрайность. Правда, предместья Каира он преодолел верхом на надменном верблюде с видавшим виды сиденьем на спине, поверх которого был наброшен цветастый коврик. На него он и был усажен добрым египтянином, который отгонял от него шумных мальчишек, дергавших его за полы и рукава пальто и требовавших «бакшиш». Но на окраине города феллах забеспокоился и остановил верблюда, указывая рукой в сторону пустыни и встревоженно повторяя слова «хатар», «морт» и «бедуан».

– Ялла! Ялла! – попробовал подбодрить его Соловьев, показывая вперед, однако хозяин верблюда был непреклонен.

– Халас! – подытожил он дебаты и протянул руку. – Бакшиш.

– Какой тебе бакшиш? – возмутился Владимир. – Бросаешь меня посреди дороги – и бакшиш тебе? Ничего не получишь! – строго сказал он, но все-таки положил в темную ладонь несколько монет, чтобы унять собравшихся вокруг феллахов, которые, размахивая руками, о чем-то возбужденно кричали, то ли сердились, то ли спорили между собой.

– Хатар! Бедуан! – напоследок встревоженно сказал ему провожатый, словно прощаясь навсегда, и даже недолго еще шел следом на отдалении, видимо, рассчитывая, что путешественник одумается и запросится назад.

– Инша-ала! – беспечно помахал ему рукой Соловьев, сообщив, что полагается на волю Аллаха, и дальше пошел один. Идти было не очень легко – ноги вязли в песке, но это его не расстраивало. Главное, он был один, и никто не мешал размышлять. Время от времени, чтобы не сбиться с южного направления, он поглядывал на низкое ноябрьское солнце, которое хотя и поднялось совсем невысоко, но, кажется, уже собиралось покатиться вниз за Нил, к западной кромке горизонта. Несколько раз он останавливался и, сделав маленький глоток воды из прихваченной с собой небольшой бутыли, оглядывал окрестности.

«Пустыня… – думал он. – Оглушающая тишина застывшего мира. Это песок или морские волны? – спросил он сам себя, глядя на дюны, уходящие к дрожащей кромке неба, с