Время Обречённых - Валидуда Анатольевич

Прошло ещё несколько минут и народу немного прибавилось. Рядом с Ириной и Елисеем стала нарядно одетая женщина лет сорока. Он бы, может, и внимания на неё не обратил, но ниспадающий на плечи домотканый платок со знаменитыми узорами, характерными для Вологодщины и Архангелогородщины, просто притянул его взгляд. На шее у неё Елисей заметил орден "Мать героиня", надетый на манер украшения на орденской ленте. В сущности, орден был красив и вполне мог служить украшением, не говоря уже о почёте и статусе владелицы. Когда женщина посмотрела на Елисея, он отсалютовал.

– Ох, милок! – весело сказала она. – Ежели б все наши бабоньки орденочки поначепляли, твоя б рука к голове приросла!

– Да пусть бы и приросла, – усмехнулся он.

Ирина засмеялась вместе с женщиной.

А на дороге в это время показался автобус.

Коктейль из мороженного и молока с вишнёвым сиропом приятно будоражил вкус. Они сидели за столиком в облюбованном в прошлые свидания кафетерии, что размещался на площади прямо напротив городской управы Сейн.

– Знаешь, Ир, – произнёс Твердов, когда очередная тема разговора сама собой иссякла, – там, в учительской мне показалось… показалось, что твои коллеги знают о тебе больше чем я.

– Почему ты так решил?

– Говорю же, показалось. Была одна… недомолвка.

Ирина опустила глаза, вздохнула, словно бы почувствовала себя в чём-то виноватой и, взяв его за руку, сказала:

– Елисей… Пообещай, что не станешь сердиться.

– Погоди, погоди… Как я могу такое пообещать? Ириш, если имеешь что сказать, то говори сразу. Или вообще никогда.

Она снова вздохнула и, будто на что-то решившись, сказала:

– Собственно, ничего страшного. А то, я вижу, ты в душе насторожился.

Он кивнул, и в самом деле ощутив в груди холодок.

– В общем, я скрыла от тебя одно обстоятельство… Я не знала, как ты отреагируешь. Поверь, ничего дурного я и не думала… В общем… в общем, я генеральская дочка.

Пауза длилась секунд десять. Ирина застыла, забыв, что держит в руке холодный бокал и, опомнившись, разжала замёрзшие пальцы.

– И всего-то?! – только и спросил Елисей. И прыснул.

– Тебя это забавляет?

– Откровенно: да!

– Но что же в этом смешного?

– Я-то уж бог весть что подумал… Даже нет! Готов был подумать чёрти что! Уже примерял на себя образ рыцаря из Ломанчи. А тут!…

Ирина почувствовала облегчение. Смеяться ей не хотелось, но весёлый настрой жениха (Елисея она давненько воспринимала именно так) заразил и её.

– Но почему? – спросил он. – Почему ты не сказала сразу? Постеснялась?

– Если серьёзно, то я ведь поначалу тебя совсем не знала. Решила изучить, – она прищурилась и с хитрецой в голосе добавила: – А вдруг бы ты добивался моей руки из расчёта?

– Ну, а теперь ты так не думаешь?

– Нет, конечно. Теперь я тебя как облупленного…

– Надо же! – он с улыбкой покачал головой. – Прям-таки как облупленного?

– А что? Кому как не тебе понимать, что умение разбираться в людях – издержки профессии? Положительные издержки. Да и потом, я сперва скрыла, а после уже и не ловко было говорить.

– Ну, ладно. Обо мне отец знает?

– Конечно, – живо кивнула она. – И уже давно хочет познакомиться.

– Вот оно как… Так мы же с тобою и сами не очень-то давно…

Ирина допила одним большим глотком коктейль и взяла быка за рога:

– Я считаю, откладывать ни к чему. Давай сейчас же поедем ко мне. Отец сегодня в гарнизоне, со службы после восемнадцати должен придти.

Елисей посмотрел на часы, про себя отметив, что Ирина назвала время как принято в армии, а не по цивильному "шесть вечера". Было пятнадцать тридцать две.

– Ещё почти полчаса до автобуса, – принял он решение. – Пошли потихоньку к автостанции.

Иринин дом стоял на краю частного сектора жилого городка гарнизона. От соседних домов он почти не отличался, всю улицу возвели по проекту типовой застройки. Хозяйка, Любовь Тихоновна, в общении оказалась женщиной приятной и сразу расположила Елисея к себе. Усадив его в гостиной, она вволю удовлетворила своё любопытство и провернула это так, что будущий зять ни на секунду не почувствовал напряжения или неловкости. Познакомился Твердов и с Ириниными братьями. Средние, Алексей и Лавр, вскоре умчались гулять с соседскими мальчишками, предупреждённые матерью, чтоб к ужину они были дома "как штык". Семнадцатилетний Вадим взялся нянчить трёхгодовалого Николку и вышел с ним во двор. А Ирину мать попросила помочь со стряпнёй, чтобы успеть к приходу отца.

Чтобы Елисей не скучал, Ирина предложила ему пока полистать последний номер альманаха "Изобразительное искусство". Особого интереса он у Елисея не вызвал, но дабы скоротать время, взял его подмышку и вышел во двор. И сел в кресло под навесом, пристроенном к флигелю. Листая альманах, он исподволь наблюдал, как терпеливо и увлечённо возится Вадим с малышом, и незаметно для себя погрузился в чтение и созерцание великолепных цветных вставок, выполненных на глянцевых листах, чтобы достовернее отобразить описываемые картины и гравюры.

– Вернер Грауль? – спросил Вадим, подойдя к Елисею.

Твердов улыбнулся Николке, послушно державшемуся за руку старшего брата, и ответил:

– Грауль. Пишут вот, что в Питере его выставка была.

– Я б не пошёл, наверное. Слишком мрачно.

– Так ведь он и время изображает мрачное. Средневековье, наверное, вообще самое мрачное время.

– Да, – согласился Вадим. – Хорошо, что мы родились в наше время.

– Кто знает, кто знает… Человек не волен выбирать, когда родиться. Во всяком случае, – Елисей улыбнулся, – не каждый человек.

– Но зато человек волен выбирать, когда ему умирать.

– Хм… Интересная мысль. Ты прав. Так и есть, если человек хозяин своей судьбы. Знаешь, честно говоря, не ожидал от тебя такого услышать.

– Потому что мне семнадцать? – засиял улыбкой Вадим.

– Да. Поэтому.

– Александр Невский не намного старше меня был, когда шведов разбил.

– Верно. Значит, говоришь, выбирать когда умирать…

– Да! – глаза юноши блеснули. – Умереть за добро – чести нет выше!

Эти слова буквально поразили Твердова. В его годы Елисей о многом задумывался, но чтоб вот так! О готовности пожертвовать собой и считать это честью… Вот она молодёжь растёт! С такой молодёжью и горы свернёшь. И хотя Твердов был согласен со словами Вадима, тем не менее, он возразил в частности, дабы поддержать нить разговора.

– Знаешь, добро – штука такая… Кому добро, а кому и зло. Тут всё многогранней. И мерить всё категорией добро-зло – значит слишком упрощать.

– Это понятно, – поспешил ответить Вадим. – Но я ведь про наше добро говорю. Наше добро – наша правда. Добро сильно правдой и поэтому всегда побеждает зло.

– Ну, нет, – не согласился Елисей. – Так не бывает. Побеждает тот, кто сильней. Если зло окажется сильней, оно и победит. Побеждает сила.

Вадим задумался, пробуя "на вкус" слова Елисея. И, наконец, спросил:

– А что будет делать зло, если победит?

– Как что? Навяжет свою правду побеждённым. Объявит себя добром. И со временем побеждённые станут искренне верить, что чужая правда – их собственная, что победившее зло и в самом деле добро.

Маленький Николка вдруг протянул руку к Елисею и курлыкнул:

– Дай!

– Что, дай? – не понял Твердов.

– Меч!

– Нет, меч дать не могу, – ответил Елисей, в угоду малышу назвав бебут мечом, и встретил одобрительный кивок Вадима.

– Дай! – вновь потребовал Николка.

Тогда Елисей расстегнул кобуру и вытащил ТТ. И проверив на всякий случай, на предохранители ли он, протянул пистолет. Николка взял его двумя руками и заулыбался.

– Я герой! – крикнул он и начал копировать звуки выстрелов, воображая, что стреляет куда-то вверх.

– С отцовским тоже играть любит, – сообщил Вадим.

– Слушай, а флюгер, что над вашим домом, кто сделал? – спросил у него Елисей.

– Я. В кружке моделирования научился. Нравится?

– Нравится, – кивнул Твердов.

Ему и в самом деле понравился флюгер в виде реалистичной копии истребителя И-16, детища знаменитого Поликарпова – ученика самого Сикорского. Однако расцветка у самолёта была не совсем знакомая, в небе Испании он привык наблюдать совершенно другую. И эмблемы были простые: чёрно-злато-белый триколор, как в строевых полках. В Испании русские лётчики всё больше предпочитали эмблемы популярные в Мировую Войну и Гражданскую: мёртвые головы либо древние коловраты.

– Хорошая детализация, – похвалил Елисей. – Только вот лопастей зачем аж шесть?

– Это ж ветряк! – расцвёл Вадим. – Как же он на ветру вертеться будет с двумя-то?

– Да, и правда… Лётчиком, наверное, хочешь стать?

– Да нет.

– А кем? Как отец, в пехоту? Или невоенным?