Война (сборник) - Подопригора Борис

Сомнения Обнорского относительно того, была ли Лена миражем, разрешились довольно быстро. Не доехав до виллы Аэрофлота метров сто, Андрей расплатился с таксистом и торопливо выбрался из машины. До восьми еще было минут десять, Обнорский закурил и, заставляя себя идти медленно, направился к двухэтажной вилле. Еще издали он увидел женщину, стоявшую перед воротами. У Андрея перехватило дыхание, и он подавился сигаретным дымом, – это была Лена, она вышла его встречать, сменив униформу на расклешенную джинсовую юбку и свободный серо-голубой хлопковый свитер. В этом наряде она показалась Обнорскому еще прекраснее, чем в стюардессовской спецодежде. Его ноги внезапно стали ватными, и он еле преодолел разделявшие их метры.

– Лена… Я… – Андрей запутался, не зная, что говорить дальше, вспомнил вдруг, что у него в руке недокуренная сигарета, и с жадностью затянулся.

– Здравствуй, Андрюша. – Ее громадные глаза смотрели на него с таким выражением, что у Обнорского начала кружиться голова.

– Здравствуй, Лена. Мы… как? Куда…

Он снова запнулся, она не дала ему договорить, взяла за руку и повела за собой на виллу.

На первом этаже особняка располагался аэрофлотский офис, который был уже закрыт. Над офисом было несколько жилых комнат, в них отдыхали члены экипажей советских самолетов, у которых в Триполи проходили пересменки, – в город самолет прилетал с одним экипажем, а возвращался с другим, оставшиеся в ливийской столице ждали очередного советского борта либо в Москву, либо в другие страны и города Африки. Экипаж мог задержаться в Триполи от трех дней по полутора недель – в зависимости от направления дальнейшего полета.

Лена, не отпуская горячей руки Обнорского, провела его по лестнице на второй этаж – вилла казалась тихой и абсолютно безлюдной, видимо, остальные члены экипажа либо уже спали, либо, что было более вероятно, отправились гулять по вечернему городу.

Они зашли в небольшую комнату, где Андрей снова начал мычать что-то невнятное, не зная, куда деть руки. Лена еле заметно улыбнулась и приложила указательный палец к его губам. Обнорский замер. Она приблизила к нему свое лицо так, что он начал тонуть в ее глазах, и спросила шепотом:

– Скажи мне… Тогда, в Адене, в сентябре… Это был ты?

Андрей с усилием сглотнул вставший в горле ком, глубоко вздохнул и кивнул:

– Я… Понимаешь, я тебе сейчас все объясню…

Она снова не дала ему договорить, только на этот раз рот Обнорскому закрыл не палец, а ее губы – мягкие, влажные, какие-то необыкновенно вкусные. Обнорский обомлел и понял, что его целуют, лишь тогда, когда язык Лены раздвинул ему зубы, а ее руки охватили его шею, – только после этого он прижал Лену к себе и почувствовал, как она дрожит…

Их поцелуй был долгим и нежным, точнее, это был не один поцелуй, а великое множество – Андрей и Лена, казалось, просто боялись разомкнуть губы и пили, пили, пили друг друга…

Постепенно Обнорский начал поглаживать ее грудь под свитером – Лена не сопротивлялась, не била его по рукам, наоборот, она стала отвечать на его поцелуи еще более страстно, а потом сама начала расстегивать пуговицы на рубашке Обнорского… До кровати они дойти не успели… как только Лена осталась в одних туфлях, Андрей вошел в нее прямо посреди комнаты, не чувствуя, как скользят по его бедрам на пол брюки… Он вообще перестал что-либо ощущать, кроме влажной теплоты внутри ее тела. Он словно вылетел за грань времени и пространства…

Спотыкаясь и путаясь в разбросанной на полу одежде, они, так и не размыкая объятий, добрели наконец до узкой кровати и упали на нее… Перед глазами Обнорского плыли какие-то звездочки и круги, откуда-то из подсознания выплыла фраза «небо в алмазах», смысла которой он раньше не понимал…

Чуть отдышавшись, они начали благодарить друг друга поцелуями, губы Лены перешли на его грудь, потом на живот, а потом «небо в алмазах» снова обрушилось на Андрея…

Они лежали абсолютно неподвижно, мокрые от пота и обессиленные. Но в этой обессиленности не было опустошенности – наоборот, они словно заряжали друг друга энергией и жаждой жизни. Окна комнаты, в которой они лежали, выходили в сад, там в теплой темноте еле слышно шелестели, словно переговаривались между собой, бугенвиллеи, агавы, пальмы и апельсиновые деревья. Сказочно хорошо было Обнорскому, пожалуй, ему никогда еще не доводилось так «уехать» с женщиной, и тем более с женщиной, которую он еще не успел толком узнать и изучить.

Внезапно Андрей нахмурился: ему вдруг подумалось, что вот он балдеет в жаркой постели с прекрасной, удивительной, до одури желанной женщиной, а Илья лежит один в холодной земле на Домодедовском кладбище… Обнорский закусил губу и потянулся за сигаретами к валявшейся на полу рубашке.

Закурив, он отошел к приоткрытому окну и оглянулся – Лена разметалась на кровати поверх простыней, ни капли не стесняясь своей наготы, и пристально смотрела на Андрея. Он кашлянул и, снова отвернувшись к окну, глухо сказал:

– Тогда, в Адене… Понимаешь, мы не могли…

Легко встав с кровати и подойдя к Обнорскому, Лена вынула у него из руки сигарету и затянулась. Положив голову ему на плечо, она вздохнула и прошептала:

– Не объясняй ничего. Я потом все поняла… У вас было специальное задание?

Андрей осторожно пожал плечами и погладил ладонью ее волосы:

– Можно, наверное, сказать и так… Хорошо, что мы на вас тогда натолкнулись…

– Судьба, наверное, – кивнула Лена. – Там, на этой площади, все так быстро случилось, что я даже испугаться толком не успела… А второй парень, который с тобой тогда был, он тоже – наш?

– Был наш, – вздохнул Обнорский. – Назрулло его звали, он в Йемен из Душанбе приехал, как и я, – на стажировку… Убили его в тот же день, вечером… Мы на засаду нарвались, он меня успел на землю толкнуть, а сам… Хорошо хоть, не мучился – пуля ему точно между глаз вошла…

Андрей почувствовал, как Лена начала мелко дрожать – то ли от прохладного ночного воздуха, вливавшегося из приоткрытого окна в комнату, то ли от воспоминаний…

– Слушай, – спросил Андрей, – с тобой тогда еще одна девушка была, кажется, ее Тамарой звали… Как она?

– Уволилась из авиаотряда, как только добрались до Москвы. Долго в клинике неврозов лежала… Сейчас замужем, сынишке два года… Мы редко перезваниваемся…

Обнорский кашлянул и искоса глянул в полузакрытые глаза Лены:

– А ты… Ты не замужем? Я ведь даже фамилии твоей не знаю…

Она улыбнулась и подняла голову с его плеча.

– Ратникова моя фамилия. Насчет мужа… – Она немного запнулась, но быстро продолжила: – Я не замужем.

– Официально или по жизни? – Обнорский, естественно, заметил ее заминку и с удивлением ощутил легкий укол ревности. Для него это было нехарактерно – и Виола, и разные его любовницы просто бесились от того, что Андрей ни капли их не ревновал, они считали, что это показатель того, насколько ему было наплевать на них. Когда-то он, кажется, ревновал Машу… Но это было очень давно.

– В обоих смыслах, – ответила Лена и взглянула на Обнорского с легким прищуром. – А как твоя супруга поживает? Ее, кажется, Виолеттой зовут?

Андрей от неожиданности обжегся сигаретой, которую как раз решил забрать у Лены. Чертыхнувшись, он швырнул окурок в сад, тряся обожженными пальцами.

– Ни фига себе… А откуда, собственно, товарищ Ратникова, вы знаете мою жену? Кстати, бывшую… Хотя мы еще не развелись официально. А по жизни разошлись год назад…

Лена взяла ладонь Обнорского в свои руки и медленно провела языком по обожженным пальцам. Андрею еще никогда прежде женщины руки не целовали, и потому он был не в курсе того, что они у него эрогенная зона, – на прикосновение ее язычка к пальцам немедленно отозвалась совсем другая часть его тела. Лена, прижимавшаяся крутым бедром к его животу, почувствовала это, подняла голову и улыбнулась:

– В восемьдесят восьмом я была в Ленинграде – к дальней родственнице заезжала. Решила зайти на твой факультет – узнать хоть что-нибудь про тебя. В твоем деканате секретарша – кажется, ее звали Женей – все мне подробно рассказала… Даже более чем – очень эмоциональный разговор получился…