Вдали от рая - Олег Рой

Господи, какой он глупец, зачем продолжает допытываться?! Что-то первобытное, куда более мудрое, чем он сам, удерживало и предостерегало Волошина, твердило ему: «Отступись, замолчи! Она права – тебе не нужно этого знать!» – но он не в силах был остановиться, хотя инстинкт самосохранения и пытался увести его прочь от этой темы, от этого места, от этой женщины… Тем более что было-то, собственно, уже поздно: она уже начала говорить, даже не пытаясь увильнуть от ответа, потому что увиливать было больше некуда:

– Я была ассистентом… работала… на одного человека. Он, видишь ли… он научился использовать чужую вину и чужую беду в своих собственных, низменных и корыстных целях. Слышал ты что-нибудь об энергетических вампирах? Это, разумеется, совсем не научное их наименование; но если говорить по-простому, по-обывательски, то мой… мой хозяин и есть такой вампир.

Волошин оцепенел, потом пристально глянул на Веру – и неуверенно засмеялся. Она что, шутит?! Ее слова звучали так нелепо, что он никак не мог принять их всерьез. Энергетические вампиры, надо же!.. И, может быть, уловив в его взгляде невысказанное презрение, женщина заторопилась, путаясь в словах, догоняя ускользавшие от нее мысли и с отчаянием взглядывая ему в лицо.

– Поверь, это не так глупо, как тебе кажется! Понимаешь, мы все существуем в едином энергетическом поле и все друг от друга зависим, особенно в том случае, если связаны кровно и принадлежим к одной семье… Если кто-то из людей совершил что-то нехорошее – покончил с собой, убил кого-то или заставил безвинно страдать, – в его энергетике возникает черная дыра. И не только в его. Такая же дыра появляется и у близких ему людей, у его родственников. И если научиться этой черной дырой пользоваться…

Заинтересованный против своей воли, Волошин подался вперед, ближе к ее испуганным глазам, ее прерывистому голосу, ее нервным пальцам, уронившим вдруг бокал на белоснежную скатерть – и рубиновое вино расплылось на ней ярким пятном. И он поторопил ее, замолчавшую и бледную какой-то уже совершенно безжизненной, потусторонней бледностью:

– Да-да, так что же? Что может произойти в таком случае?

Вера пожала плечами и аккуратно вытерла забрызганные пальцы салфеткой.

– Это очень трудно понять неподготовленному человеку. Даже не знаю, как тебе объяснить… В общем, существуют методики работы с чужим энергетическим потенциалом. Это не гипноз, не психотропное воздействие, не НЛП…

– Что такое НЛП? – перебил он, слушавший так внимательно, как никогда в жизни.

– Нейролингвистическое программирование – способ, помогающий заложить в поведение человека некую «программу действий»… Я потом расскажу подробнее, если тебе интересно. Но мой… хозяин… Назовем его Профессором… Он работает другими методами. Он не программирует чужую личность, он «заходит» в ее энергетическое поле, ослабленное, например, присутствием в семье неизлечимо больного и брошенного человека, – и забирает ее энергию, силы и молодость себе. Он никого не убивает в прямом смысле слова; он просто лишает человека сил и желания жить, выхолащивает его душу, оставляя пустой и незаполненной его телесную оболочку.

– Выхолащивает душу, – как завороженный, повторил Виктор. Его мозг не в силах был принять и осмыслить все произнесенное ею, но что-то подсказывало, что Вера говорит о вещах совершенно реальных. Еще несколько месяцев назад такие россказни показались бы ему полнейшей галиматьей – но разве они не были объяснением того, что еще совсем недавно происходило с ним самим? Разве меньшей галиматьей были все его мысли и поступки, совершенные за последние недели, и разве не подходило ему как нельзя лучше описание, данное Верой, – человек, не желающий жить, выхолощенная душа, пустая внешняя оболочка?..

И, встрепенувшись вдруг, как будто еще надеясь, что сейчас она рассмеется и скажет, что просто подшучивала над ним, Волошин вновь пустился в настойчивые расспросы:

– Постой, но как же это возможно? Разве это не фантастика – пользоваться чужой энергией, отнимать чужую молодость? И забирать это себе, самому становясь молодым и сильным? Ч-черт, какие-то прямо молодильные яблоки получаются!

Она усмехнулась, довольная найденным им образом.

– Действительно, молодильные яблоки – только ворованные… Я думаю, если бы Профессор, о котором я говорю, смог обнародовать свою методику, Нобелевская премия была бы ему обеспечена. Никто – слышишь? – никто в целом мире не добился таких успехов, как он, скромный врач, один из тысячи, из десятков тысяч, не имеющий ни крупного финансирования, ни доступа к сложному оборудованию, ни развитых связей с зарубежными коллегами… Никто другой не владеет его секретом, никто не сумел продвинуться в его области так далеко! Но цели, в которых он использует свое изобретение, слишком далеки от человеческих представлений об этике, и потому он никогда не откроет, не опубликует своей методики. У него собственная мораль и свои представления о совести, вот и все. Он считает, что все, что происходит с его жертвами, – это возмездие. Наказание им за равнодушие, за предательство близких, за то, как они живут. Он ощущает себя не только всесильным, но и справедливым. Он как волк, санитар леса… И поскольку Профессор собирается жить вечно за счет этой ворованной энергии других людей, он надеется, что возмездие его будет вершиться еще долго, очень долго, и он успеет покарать всех, кто этого заслуживает.

«Бред какой-то! – пронеслось в сознании Волошина. – Неужели у Веры не все в порядке с головой? Хотя вроде бы она совсем не похожа на сумасшедшую…»

– А… ты? – невразумительно спросил Волошин, но решив, что Вера может не понять его, уточнил: – Какова в этом во всем твоя роль? Ты помогала ему в этом?

Вера кивнула с несчастным лицом.

– Но как ты могла? Ты же врач, должна людей спасать, а не губить. Что тебя вообще заставило на такое пойти? Господи, как вспомню лицо Васильцова, каким он был в тот вечер в «Зеленой двери», – у меня все внутри немеет. Он что-то понял, почувствовал – и поэтому так упорно искал тебя, называл ведьмой, дрался, требовал ответов на свои вопросы… А потом умер под твоими окнами, так и не сумев добраться до истины…

Вера вызывающе, почти запальчиво вскинула голову – и в этой запальчивости была какая-то сатанинская гордость, очевидно, долгое время бывшая ей защитой от застарелой боли, горечи и чувства вины.

– Каждый из этих людей заслужил то, что с ним сталось, – повторила она явно чужие, заученные ею слова. – Они сами пробивали бреши в своей ауре, например, отдавая детей-инвалидов в интернаты и детские дома… Этот самый Васильцов сдал племянницу в наш интернат после того, как умерла ее мать и некому стало за ней ухаживать. Он сам виноват!

– А я? Я тоже сам виноват? – жестко поинтересовался Волошин.

– Ты…

И она замолкла, не зная, что ответить.

– И как же, как он это делает?.. – спросил после паузы Виктор.

Вера устало пожала плечами.

– Не все ли тебе равно? Разве дело в технических подробностях?

Он глянул на нее в упор, и глаза его вдруг показались женщине такими темными и жесткими, что она поспешила ответить на его вопрос:

– В общем-то, схема всегда одна и та же, – бесстрастным, точно у автомата, голосом объясняла Вера. – Сначала мы стараемся как можно больше узнать об объе… о человеке. Следим за ним, собираем информацию о нем в прессе и в Интернете, пытаемся понять его интересы, вкусы, привычки. Потом я знакомлюсь с ним и стараюсь обязательно оказаться вместе за столом – неважно где, в клубе, в ресторане или дома. Главное, чтобы были какие-то напитки с выраженным вкусом, лучше всего кофе, но подойдет и спиртное, скажем, коньяк. Я добавляю в него заранее приготовленное средство, которое в сочетании с дымом моих сигарет…

– Так это все-таки особые сигареты? – перебил Волошин. Черт, ему же сразу показались странными и их аромат, и то, что она ни разу за обе их предыдущие встречи не угостилась сигаретой из его пачки…

Вера посмотрела на него со странным выражением – в ее взгляде было и чувство вины, и печаль, и одновременно снисходительность знающего к невежде.

– Конечно, особые. Под их влиянием человек теряет волю, забывает обо всем, легко поддается любому воздействию. Как иначе, ты думаешь, я заставляла бы намеченных жертв делать, что мне нужно? Как усыпляла бы их настолько крепко, чтобы они не слышали голоса в ночи, не почуяли моего влияния, не обратили внимания на мои действия – мы называем их обрядами?

– Обряды? Что ты имеешь в виду? А, я, кажется, понял. Все эти средства наведения порчи, да? Свечи, заклинания, отрезанные волосы, магические круги?

– Не смейся, – поморщилась она. – Со стороны это действительно кажется диким… Но на самом деле очень серьезно.

– Да уж куда серьезнее, – улыбка сползла с его лица. – Знаю, на собственной шкуре испытал…

Вера подняла на него взгляд, полный боли, и снова опустила глаза.