Пария - Дэн Абнетт

И в тот же миг судьба подбросила мне еще одно. Внизу, глубоко под землей, началось какое-то движение, заставившее задрожать все здание базилики. Пол завибрировал. Из-под земли донесся глухой звук удара. Громадные витражные окна задребезжали, лес органных труб закачался и задрожал; куча всякой мелкой дребедени — книжицы с церковными гимнами, освященные медали с изображениями святых, молитвенники — дождем посыпалась с похожих на ящики балконов, украшавших галерею, или попадала с пюпитров, укрепленных на спинках молитвенных скамей. Выпавшие из книжек страницы, кружась, летели вниз, как осенние листья. Раздался крик — голоса множества людей, исполненные уже не тревоги, а неподдельного страха; крик поднялся, словно плотный столб дыма, и заметался под куполом базилики. Толпа богомольцев — их по-прежнему было несколько тысяч — ринулась к выходам, они бежали все быстрее и все меньше разбирая дорогу. Паника распространилась по всему помещению — так же стремительно и неумолимо, как огонь по сухому кустарнику.

И в ту же секунду появился настоящий огонь. Яркий огненный поток, яростный, как пламя горящего прометиума, хлынул наружу из-под горних престолов и потек по переходу. Видя мощь этого горящего потока одни едва не попадали в обморок, а другие — сломя голову, рванули к выходам. На некоторых загорелась одежда. Волна пламени снова выплеснулась наружу, воспламенив тонкие занавеси и изукрашенные вышивкой драпировки, облекавшие стены и проходы вблизи от горних престолов. Спускающиеся до пола полотнища вспыхнули и в воздух взвился столб искр от пылающей ткани. Огонь охватил деревянные сиденья и перегородки исповедальных кабинок.

Новые волны огня, исходившие из неведомого источника, скрытого под землей, выплескивались на поверхность в алтарной части церкви, истекали из вентиляционных решеток, поднимались из подвалов, словно под большим давлением. Длинный ряд знамен, старинных штандартов, которые лучшие полки Гвардии Санкура пронесли через многочисленные войны, вспыхнул, залив все вокруг ярким светом, и превратился в факелы оранжевого пламени и черного дыма.

Я снова ощутила запах пси-магии. И увидела извивы варпова огня, которые, как молнии, змеились под самым куполом, раскалял железные перила и знаменные мачты так, что металл шипел, как раскаленная сковорода. От него микроатмосферные облака, клубившиеся под громадным куполом, сгустились и потемнели, словно небо в те дни, когда на смену осени приходит зима. Я не видела пси-проекцию, но знала — чувствовала — что сюда, на поверхность, поднимается Граэль Маджент. Он освободился из медной библиотеки, ушел невредимым от напавших на него Космодесантников Хаоса, и теперь пробивался из-под земли к свету — как когда-то это сделал герой древнего, изначального мифа об Орфее.

Свет, заливавший огромное здание, изменился. Он потускнел и потемнел — не от наполнявшего помещение пара, дыма или пыли, а от того, что сам воздух изменил цвет. За громадными окнами по-прежнему был ясный день — но внутри здания настала ночь. Нас окружила тьма — непроницаемая, наполненная запахом огня, пепла и псайканы. Ужас разбегающихся людей окончательно превратился в панику.

Я огляделась. Ветер, которого не могло быть в здании, трепал мои одеяния. Во тьме, сгустившейся под перевернутой чащей громадного купола, я увидела звезды, мерцающие в небе — в небе, которого я не должна была видеть, в небе, которого вообще не могло быть.

Стражи (благостное выражение их масок, изображавших лики святых, придавало им вид каких-то недотеп, оказавшихся перед лицом внезапной опасности), похоже, порастеряли свою решимость и больше не испытывали особенного желания преследовать меня. Я сбежала по ступеням, и, покинув алтарную часть, оказалась в главном зале базилики.

Вокруг меня с жужжанием кружились молитвенные автоматы — потерянные и запутавшиеся, они мерцали экранами с текстом, который никто не хотел читать. Пол вокруг был усеян вещичками, которые богомольцы оставили во время своего панического бегства: свитки со священными текстами, инфопланшеты, пуговицы, свечки, ладанки, карманные молитвенники или требники. Кто-то потерял ботинок. Еще я увидела перевернутую чашу для подаяний и костыль, свидетельствующие о том, что один из несчастных калек, просивших милостыню на лестнице, ведущей к алтарю, обрел чудесное исцеление, причиной которого стали ужас и внезапная тревога.

Я добежала до длинных рядов молитвенных скамей. Там было пусто, если не считать валяющихся тут и там потерянных вещиц. Я собиралась добраться до выхода на улицу, расположенного в заднем фасаде базилики. Сейчас там, наверное, была жуткая давка от пробивавшихся наружу толп беглецов, но я решила, что, к тому времени, как я доберусь туда, выход будет относительно свободен.

Рядом с одной из скамей я увидела детскую коляску. Это была отличная, добротная вещь, с черным лакированным корпусом, блестящими колесами со спицами из металлической проволоки и складным брезентовым верхом для защиты от солнца. В панике покидая собор, кто-то оставил в ней ребенка. Я слышала его громкий плач, доносящийся из коляски. Я остановилась в замешательстве. Разве могу я сбежать, оставив его здесь, в одиночестве и без помощи? Вид покинутого младенца всколыхнул в моей душе чувства, о которых я и не подозревала — чувства, которые уже давно были глубоко спрятаны в моем сердце.

Я продолжала быстро двигаться к выходу, решив, что сейчас я вряд ли смогу поручиться за свою дальнейшую судьбу, не говоря уже о том, чтобы нести ответственность за невинное дитя — но его плач надрывал душу, не давая уйти. Я остановилась и повернула назад.

Это было ошибкой.

Коляска была пуста. Плач доносился откуда-то еще, откуда-то сверху. Я прислушалась: теперь я отчетливо слышала, что это вообще не детский плач.

Я вернулась назад — и потеряла время, которого у меня и так не было.

Ко мне двигался один из людей Блэкуордса. Это был один из телохранителей, которые сопровождали Балфуса. Мужчина видел меня и уверенно приближался. Я поняла, что, когда началась всеобщая суматоха, Блэкуордс отправил своих холуев, чтобы они доставили к нему принадлежавший ему ценный актив — меня.

Он откинул в сторону полу своего черного плаща и я заметила блеск серебристой кольчуги, которую он носил поверх синего защитного костюма, как перчатка облегавшего тело. Из ножен под левой рукой он вытянул сегрюль. Это был тонкий клинок, немногим длиннее моего кутро, но — только с одной заточенной стороной; лезвие было слегка изогнуто и заканчивалось крюком. Сегрюль, уменьшенная версия салинтера, был оружием наемных убийц. Рукоять представляла собой изогнутую гарду, закрывавшую суставы пальцев.