Семь лет за колючей проволокой - Виктор Николаевич Доценко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вскоре меня доставили в районное отделение милиции, с Начальником которого мне так хотелось встретиться. Там меня уже поджидал следователь прокуратуры — молодой, розовощёкий, холёный, с весьма наглыми глазами парень по фамилии Истомин…
Только после освобождения мне удалось выяснить причину его наглого поведения. Оказывается, следователь Истомин вёл себя так нагло не только потому, что мой арест был санкционирован Органами Госбезопасности, но и потому, что отец Истомина служил то время в московской городской Прокуратуре…
— Расскажите со всеми подробностями, как вы провели сегодняшний день, — задал следователь Истомин первый вопрос.
— Прежде чем отвечать на ваши вопросы, я хотел бы знать, в чём меня обвиняют, это во-первых. Во-вторых, хочу подать жалобу на имя Прокурора города на незаконный арест и, соответственно, на незаконный обыск!
— Что, знаток законов? — ехидно усмехнулся он. — А с чего это вы взяли, что арестованы? Во-первых, вы — задержаны! Во-вторых, что касается обыска по месту вашего жительства, то вот постановление, подписанное Прокурором, на проведение у вас обыска!
— И в чём же я обвиняюсь?
— Есть заявление от гражданки Ивановой о том, что вы её ИЗНАСИЛОВАЛИ! — Следователь продолжал ехидно улыбаться…
Откровенно говоря, я ожидал от Органов чего угодно, но только не ТАКОГО: обвинить режиссёра, человека, у которого просто по определению не могло и не может быть проблем с дамским полом?!! Это ли не самое гнусное и изощрённое злодейство Комитета Госбезопасности?
Все годы, проведённые «за колючей проволокой», я мечтал отомстить этой подленькой женщине, причинившей мне такое страшное зло, но постепенно пришёл к выводу, что её накажет сама жизнь. А потому, описывая эти страшные для меня события, не называю её настоящей фамилии, чтобы не травмировать её родственников, которые могли и не знать, что она работала на Контору, и я уверен, что родственники ни в чём не виноваты…
— Я? Изнасиловал? Кого? — Мне пришло в голову, что меня самым элементарным образом разыгрывают. — Кто такая Иванова?
— Послушайте, Доценко, в комнате, кроме нас, никого нет! Микрофонов, как видите, тоже нет — разрешаю самому всё проверить. — Он обвёл рукой комнату.
— Допустим, верю, и что дальше?
— Я даю листочек с текстом, который вы подписываете, и всё в полном ажуре! Всем хорошо! Все довольны! — Он был сама любезность и буквально излучал искреннее дружелюбие, казалось, ещё немного, и он объяснится мне в любви и набросится с поцелуями.
— А листочек этот с «чистосердечным признанием»? — ехидно ухмыльнулся я.
— Ну, зачем же так? — Истомин брезгливо поморщился. — Зачем нам лишний уголовник? Вы НАМ нужны как писатель, как режиссёр, наконец…
— Вам? — с некоторым недоумением переспросил я.
— Да, НАМ… честным гражданам нашей страны! Прочитайте, подумайте о сыне своём, о родителях и… подпишите…
— Если это не признание, то что?
— Заинтересовались? Вот и прекрасно! — Следователь самодовольно улыбнулся, вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный лист бумаги. — В этом ВАШЕМ заявлении речь идёт о том, что вы просите принять вас на работу в качестве внештатного сотрудника Органов Государственной Безопасности!
— Проще говоря, вы мне предлагаете стать сексотом?
— А чем это плохо? Сексот — просто «секретный сотрудник»! Звучит здорово, не так ли?
— Может быть, для кого-то и звучит, однако для меня это звучит пошленько! Я хочу быть не «сексотом», а писателем и режиссёром, а художник, представьте себе, должен быть вне политики!
— Не спешите отказываться, Виктор Николаевич! Посидите, хорошенько подумайте, а потом продолжим нашу беседу… — Истомин нажал кнопку.
Меня отвели в КПЗ — малюсенькую заплёванную камеру без мебели, без окон, со спёртым воздухом. Посередине двери находился глазок для наблюдения. У дальней стены — небольшой помост. Если бы все размеры камеры увеличить, то можно было бы с изрядной долей сарказма сравнить этот помост с театральной сценой.
Трудно сказать, сколько мне пришлось там сидеть: в закрытом пространстве время течёт совсем по-другому и всё зависит от того, какие мысли посещают твою голову. Мне тогда показалось, что прошла целая вечность, пока я лихорадочно пытался отыскать выход, пытался понять хотя бы какую-нибудь логику ареста. До меня конечно же сразу дошло, что там, наверху, меня решили сломать, и сломать психологически. ОНИ пошли по пути наименьшего сопротивления — взять меня на элементарном чувстве страха.
Пришла мысль о том, что мне нужно просто перетерпеть, не сдаться и они в конце концов отстанут.
Каким же я был наивным! Придумывая в своих книгах острые детективные сюжеты, я описывал нечто подобное, но когда нечто подобное приключилось со мною, я почувствовал себя персонажем какой-то детективной истории. Все мои произведения имели счастливый конец, и я не сомневался, что всё обязательно закончится благополучно.
Отчасти поэтому, а более всего потому, что я не мог предать самого себя, клянусь самым дорогим для меня на свете, что даже на миг не посетила меня мысль — махнуть рукой, подписать, чтобы пресечь этот кошмар.
Нет, не для этого я на планете,
Чтобы рыком зверя укреплять свой вес…
Наконец загремели запоры, и я вновь предстал перед следователем Истоминым.
— Ну что, подумали?
— Подумал…
— И?..
— Да!
— Что — да? Подпишете заявление?
Истомин так обрадовался, что его глаза буквально засветились от такой удачи. Он наверняка был уверен, что со мною придётся долго повозиться…
— Нет, — возразил я и поправил: — НАПИШУ заявление!
— Сами напишете? — Он ещё не понял, о чём я говорю.
— Да, на имя Прокурора о творимом со мной беззаконии и безобразии!
— Та-а-ак! — В голосе звучало такое разочарование, что при других обстоятельствах я его даже пожалел бы. — Значит, ты ничего не понял! — Тон моего визави мгновенно изменился, и он перешёл на «ты».
— Почему же, я ВСЁ понял, и то, что я понял, меня не устраивает! — Я старался сдерживаться изо всех сил.
— Хорошо, спрашиваю в последний раз: ты что, хочешь сесть в тюрьму… лет этак на пять или семь?
— За что?
— За изнасилование гражданки Ивановой!
— Повторяю: я понятия не имею, о какой гражданке Ивановой вы мне говорите!
— О той самой Ивановой, которую ты обманом заманил к себе и, пользуясь тем, что
