Споры об Апостольском символе - Алексей Лебедев

Много страшного наговорил здесь Гарнак. Но нет никакого основания пугаться его страхов. Крайние протестанты всегда желали и желают видеть христианство, чуждое всяких форм. Но существует ли такого рода христианство, да и может ли существовать? Без сомнения, таково будет христианство в раю небесном, но ведь Гарнак говорит о христианстве земном, а не небесном.

Затем немецкий ученый подводит итоги достигнутого им изучения состояния Церкви II в. Он пишет: кто сравнит внутреннее состояние христианства начала III в. с тем, каково оно было 120 лет тому назад, тот почувствует себя преисполненным самых противоположных впечатлений и суждений. С одной стороны, он будет изумлен творчеством кафолической Церкви, ее всесторонней энергией и неустанной деятельностью, но, с другой стороны, с горестью найдет, что в ней нет уже многого из того, чем она обладала раньше, в ней поубавилась непосредственность отношений, свобода, внутренняя союзность. Он будет благодарен ей за то, что Церковь препобедила все попытки затереть самостоятельный облик христианской религии и превратить эту религию в сумму преходящих представлений, и за то, что она охранила себя от «острого эллинизирования» (речь идет о борьбе с гностицизмом), но он же не может не признавать, какой дорогой ценой куплено ею ее «самоутверждение». Изменения, какие претерпела Церковь, по мнению Гарнака, в рассматриваемое время заключаются в следующем:

1) Прежде всего потерпели ущерб свобода и самостоятельность в религии. Никто уже не мог теперь сознавать и считать себя христианином, т. е. чадом Божиим, кто наперед не подчинит своего религиозного опыта и вбдения контролю Церкви. За исключением отдельных случаев, каждый христианин должен пребывать в опеке и послушании Церкви, и он никогда не может сделаться совершеннолетним, оставаясь в зависимости от догматов, священника, культа и «книги» (Библии!!!).

2) Острое эллинизирование христианства было предотвращено Церковью, но греко–философская тенденция, что истинная религия есть собрание догматов, которое должно распростираться на весь круг знания (науки), все более и более встречает себе прием в христианском мире. Конечно, можно находить доказательство в пользу внутренней силы христианской религии, если обратить внимание на то, что эта вера «рабов и старых женщин» всосала в себя всю греческую философию с ее учением о Боге и мире, слила ее со своим собственным содержанием и соединила с проповедью об Иисусе Христе; но это важное обстоятельство имело своим следствием подмену главного интереса религии и ее чудовищное отягощение. Вопрос: «Что я должен делать, чтобы спастись?», вопрос, на который Христос и апостолы отвечали еще очень кратко, получал теперь (после II в.) протяженный и сложный ответ; и если еще встречались миряне, хотевшие довольствоваться кратким ответом на вопрос, то их признавали христианами несовершенными (о чем тут речь у Гарнака?! — А. Л.) и указывали им, что они должны быть в послушании у разумеющих истину лиц. Христианская религия приобрела ту склонность к интеллектуализму, которая сделалась ее достоянием в последующее время.

3) Церковное устройство получило в это же время особенную, самостоятельную ценность. Оно сделалось религиозным «величием» (Grosse). Первохристианское церковное общение, основанное на идее братства, а равно места и формы для общественного богослужения, — все это, представлявшее таинственный оттенок небесной Церкви, — теперь превратилось во что–то неизбежное в религии, стало «учреждением». Начали теперь уверять, что этому учреждению Дух Христов поручил все, в чем нуждается каждый христианин, и что поэтому этот последний привязан к указанном учреждению не только в делах христианской любви, но и в вере — и притом всецело. Дух действует, так стали учить, только здесь, и все Его благодатные дары только здесь и можно обретать. А коль скоро это случилось, все распоряжения, исходящие от этого учреждения, стали считаться священными. Религия начала терять свою свободу.

Но не одни пессимистические мысли (совершенно неосновательные) возбуждает у Гарнака состояние Церкви II в. Он находит в нем и много отрадного, о чем он тоже не считает себя вправе умалчивать. Церковь этого времени была исполнена глубокого чувства к тому, что составляет главное дело (Hauptsache) в Евангелии (т. е. что же это?), и отличалась хорошим (gute) знанием Евангелия (а впоследствии разве этого не стало?!). Не подлежит также никакому сомнению, что надежда на вечную жизнь, полная преданность Христу, самопожертвование и нравственная чистота, несмотря на все слабости, без которых тоже не обходилось дело, — еще составляли «действительные» признаки того союза, который именовался Церковью, пишет историк.

В остальной части своей книги Гарнак рассматривает и обсуждает историческое состояние главнейших христианских Церквей: Греко–Восточной, Римско–Католической и протестантского общества. Наша речь об этой части его исследования будет сравнительно коротка. Это потому, что сам автор вопросам, касающимся указанных Церквей, уделяет сравнительно немного места. Всем им в совокупности отводится не более 1 / 3 книги. Да и рассуждения его здесь не представляют большого интереса и не особенно оригинальны. Мы обстоятельнее всего остановимся на воззрениях относительно Греко–Восточной церкви: ведь это наша Православная Церковь. Рассмотрение перечисленных Церквей подведено у немецкого историка под одни и те же рубрики, что в полной мере способствует ясности его представления. Гарнак, при изучении этих Церквей, задает себе следующие вопросы: «Чем ознаменовала она себя в истории? Как ее следует характеризовать? Насколько модифицировалось в ней Евангелие и в чем она осталась верна ему?»

Те же самые вопросы ставит Гарнак и при рассмотрении ГрекоВосточной церкви, которую он, в отличие от римского католицизма, именует греческим католицизмом. Свою речь об этой Церкви он начинает следующими неожиданными словами: я прошу вас перешагнуть со мной через много столетий и взглянуть на Греческую церковь, какая она есть теперь и какой она без существенных изменений остается уже более тысячелетия. В церковной истории Востока в течение времени между III и XIX вв. нигде мы не встретим никакого перерыва. Поэтому (!) за исходную точку зрения на предмет возьмем, замечает Гарнак, современное состояние этой Церкви.

Что касается вопроса, чем ознаменовала себя Греко–Восточная церковь в истории, то Гарнак отвечает на него так. Можно указать на двоякую ее заслугу. Во–первых, в обширной области, какую она занимает, в странах восточного Средиземного моря и до Ледовитого океана, она положила конец язычеству и политеизму. Решительная победа в этом отношении совершилась от III по VI в. и привела к тому, что боги Греции действительно исчезли. Это, впрочем, случилось без всякого сопротивления с их стороны, они умерли вследствие бессилия. Что ранее этого они же значительную часть своей силы передали церковным святым (!), об этом заметим лишь мимоходом. Вместе с богами, и даже в большей мере, чем они, был преодолен также и платонизм, это последнее проявление греческого философского духа. Церковная философия оказалась сильнее этой философии. Победа над эллинизмом была героическим делом Восточной церкви, которое еще и позднее сохранило в ней свой след. Во–вторых, эта Церковь сумела настолько слиться с народностями, среди которых она утвердилась, что для них религия и Церковь стали национальным палладиумом, и даже палладиумами. Обратимся ли мы к грекам, к русским, к армянам и т. д. — везде мы найдем, что Церковь и народ здесь нераздельны и что первый элемент может существовать только в другом и рядом с ним. Ради своей Церкви адепты этих национальностей, если нужно, пойдут на самую мучительную смерть. И это явление не есть следстрие насилия со стороны враждебной силы — ислама; то же встречаем у русских, которые не испытали на себе власти ислама. Насколько сердечно и крепко отношение между Церковью и народом у русских, несмотря на секты, в которых среди них тоже нет недостатка, об этом свидетельствует не только московитская (т. е. русская) печать, но хотя бы, например, «деревенские истории» Толстого (конечно, Л. Н.), — читайте их, и вы убедитесь в вышесказанном (к сожалению, я не понимаю, о каких «деревенских историях» или рассказах гр. Толстого (Die Dorfgeschichten) здесь идет речь. — A. Л.). Читая их, мы убеждаемся, как глубоко Церковь с ее проповедью о Вечном (?), о самопожертвовании, о милосердии и братстве проникла в народную душу. Низкое состояние, в каком находится здесь клир, и то неуважение, с каким к нему часто относятся, не должны вводить нас в обман: на самом деле здесь клир, являясь представителем Церкви, занимает необыкновенно высокое место, а идеал монашества глубоко проник в умы восточных народов.