Соблазнительный дьявол (СИ) - Идэн Вероника

— Хочешь хорошо провести время?

Джон ворчливо вздыхает. Он еще раз оглядывает меня. — Что ты предлагаешь?

Дерьмо. Я не набралась смелости, чтобы получить список услуг от других секс-работниц в середине моего безумия.

— А, все, что захотите. — Дышащий голос, который я использую, заставляет меня внутренне закатывать глаза. Я накручиваю прядь волос на палец. — Видишь что-то, что тебе нравится?

Он постукивает пальцами по своему бедру. — Я не видел тебя здесь раньше.

Перевод: моя бравада — притворись, пока не получится — не подходит. У меня на лице написано, что я здесь впервые.

Я по-девичьи хихикаю, хлопая в ладоши. — Я здесь постоянно. Но если это твой первый раз, я отлично подойду.

Вылить кислоту на мой язык было бы менее больно, чем произнести эти слова.

Джон скептически хмыкает. — Ты выглядишь довольно молодо. Сколько тебе лет?

Я не могу остановить расширение своих глаз. Мои ногти впиваются в ладони. — Двадцать один, — лгу я, хотя я не несовершеннолетняя. — Хочешь, сначала выпьем, чтобы расслабиться? Потом мы можем пойти куда-нибудь в уединенное место. Например, в отель.

— Точно. — Джон не верит в это ни на секунду. Он открывает свою дверь и выходит. Он высокий, с внушительной фигурой в рубашке, галстуке и угольных брюках. Опираясь рукой на крышу, он наклоняется ко мне. Я инстинктивно отступаю назад. Что-то меняется в его взгляде, и он кивает. — Я так и думал.

— О моем возрасте?

— Мисс, вы арестованы за вымогательство и проституцию.

У меня сводит живот. Что?! Я моргаю, изображая уверенный смех. — Держу пари, ты разыгрываешь это со всеми девушками. Слушай, если ты хочешь применить спецсредства, это дополнительная плата. — Теперь я в ударе, создаю целую историю. Я изображаю, как потираю запястья. — Последний раз, когда парень использовал на мне наручники, я разозлилась, как стерва.

Он смотрит на меня безразличным взглядом. — Я не шучу. Мне не очень хочется надевать на тебя наручники, но я это сделаю, если ты будешь сопротивляться аресту. Садись в машину.

Меня покидает еще один смех, гораздо менее уверенный, с оттенком ужаса. — Если ты полицейский, где твой значок?

— Не на службе. — Он проверяет свои часы, вздыхая, как будто я причинила ему огромное неудобство. — И опоздал на ужин со стейком, который я так ждал.

— Я хочу твой значок.

С ворчливым бормотанием он достает бумажник и открывает его, показывая мне значок. Бросив на него подозрительный взгляд, я выхватываю его, подношу поближе, чтобы проверить, не подделка ли это. Надпись «Полицейский департамент Ридживью» вверху и «Шеф» внизу, от чего мой желудок начинает панически бурлить.

— Он настоящий. — Он забирает ее обратно, засовывая бумажник в карман.

Чертов шеф полиции. О боже, мне конец.

— Я не пойду с тобой. — Неудобное сжатие садится на мои легкие. Я оступаюсь на шаг, теряя равновесие, когда мой каблук задевает шатающийся камень на дороге. — Мне нужно, ах!

Он ловит меня, прежде чем я падаю, большими, крепкими руками. Прежде чем я успеваю вырваться, он аккуратно сжимает мои руки за спиной и ведет меня в машину.

— Подожди, нет, пожалуйста, — бормочу я, когда он усаживает меня на кожаное сиденье.

Офицер блокирует меня, прислоняясь к крыше со вздохом. — Слушай, мы сделаем все быстро и легко, хорошо? Ты немного старше моей дочери, а я ненавижу, когда приходится арестовывать младших. Я не буду надевать на тебя наручники, но в обмен ты будешь сотрудничать. Договорились?

Комок размером с валун застревает у меня в горле, когда я пытаюсь сглотнуть панику. — Меня посадят в тюрьму?

Полицейский не отвечает. Он хмурится и закрывает дверь машины, садясь на переднее сиденье.

Пока мы едем к участку, я грызу ногти. Я облажалась. Горячие слезы скатываются по моим щекам.

Наконец-то у меня закончились фокусы. На этот раз не получится сбежать без проблем.

42. БЛЭР

Свет в полицейском участке Риджвью слишком яркий, что не позволяет скрыться от моего провалившегося плана. Я мельком взглянула на себя в зеркало, когда шеф полиции привел меня сюда. У меня свело живот от того, как я выглядела — беззащитная, нищая, отчаявшаяся.

Вот что я получила за продажу своей души.

Ночь в камере предварительного заключения в одиночестве, слишком холодная, усталая и без вариантов.

Одна из моих кутикул кровоточит от того, что я грызу ноготь, но я продолжаю ковыряться в ней. Жжение напоминает мне, что я здесь и жива, в то время как время, кажется, идет то медленно, то стремительно, все одновременно. Я никак не могу определить, который сейчас час. Как в казино, здесь нет ни окна, ни часов.

Пусть идут хорошие времена…

Но все, что это делает, это оставляет меня с моими мрачными мыслями.

Девлин назвал бы это психологическим дизайном, тактикой, позволяющей преступникам тушиться в клетке, пока они не будут готовы сломаться под давлением.

Насмехаясь, я свернулась калачиком на жесткой скамье, подтянув костлявые колени к груди. Я прислоняюсь к ним лбом и бьюсь головой, крепко зажмурив глаза. Это не меняет моего окружения, когда я открываю глаза.

Бетонная стена и железные прутья с облупившейся белой краской смыкаются со всех сторон, создавая ощущение, что выхода нет. В поле зрения нет ни одной пластиковой ложки.

Пустой смех вырывается из меня, сотрясая мои плечи. Я потираю руки, жалея, что охранник не разрешил мне оставить свитер. Этот прозрачный топ не помогает мне согреться.

Сжавшись, я беспокоюсь о маме. Что я буду делать? Клинике нужны деньги к завтрашнему дню, чтобы сохранить ее место. Черт возьми, не надо было идти на улицу, клетка Девлина была гораздо мягче.

Если бы только я не была так полна упрямой гордости, злясь на контракт.

Единственный шум в гулкой комнате исходит от меня. Если я напрягу слух, то не смогу уловить никаких звуков, проникающих через тяжелую дверь, отделяющую помещение камеры от лабиринта станции за коридором. Я представляю, что именно так выглядит чистилище. Жесткое флуоресцентное освещение, жесткие сиденья, вакуумная герметизация помещения, которая оставляет тебя наедине со своими мыслями и умоляющими криками, когда отчаяние укоренится.

Колеблющийся всхлип застревает в моем горле, вырываясь на поверхность из ниоткуда. Глубокое чувство безысходности наполняет меня, когда я ищу какой-нибудь выход из этой ситуации.

Ну же, звезды. Хоть раз, пожалуйста, просто… сделайте свое дело.

Я заправляю свои нежные, обкусанные ногтями пальцы под согнутые колени, желая, чтобы волна эмоций утихла и в голове всплывают слова отца. Плач — это для тех, кто сдается. Мои губы кривятся в яростном оскале.

Я ни хрена не бросаю. Это он бросил.

Нет времени для слез. Если я не уберусь отсюда в ближайшее время, у мамы будут проблемы. Я смогу плакать, когда выберусь из этой передряги.

Что ты будешь делать?

Этот знакомый, язвительный голос должен убраться из моей головы. Вместе с его голосом приходят мысли о других вещах, таких как форма его полных губ, когда он доволен, то, как он обхватывает меня в постели, и то, как его поцелуи крадут мое дыхание.

— Ах, ты, чертов урод, — бормочу я, склонив голову к безвкусному потолку.

Все мои жалкие мысли постоянно зацикливаются на Девлине. Я сижу в тюремной камере, столкнувшись с тем, от чего бежала все это время, и все равно не могу перестать думать о нем. Я жалкая, или как? Просто смешно, как легко кто-то может пустить корни в твоей голове и сердце.

Лучше бы я никогда не находила контракт в его шкафу. Горло перехватывает от следующей мысли — жаль, что я не обсудила с ним это с чистой головой, вместо того чтобы предполагать, что это значит. Я никогда не давала ему шанса объясниться.

Единственный путь вперед — это проглотить свою гордость, терпя все время колючки кактуса в горле.