Ас Третьего рейха - Валентин Егоров

Дальше моя память сохранила лишь отдельные эпизоды своей борьбы за жизнь. Мой старенький BF109E падал к земле каким-то странным способом, хвостом к земле. Я пытался глазами на небе отыскать истребитель Динго, но кроме черных пятен ничего на небе не разглядел. Настала пора подумать о своем собственном спасении. Опрокинув истребитель на спину, рванул рычаг аварийного сброса фонаря. Фонарь унесло воздушной струей, и сильный ветер ворвался в кабину. Когда истребитель полностью опрокинулся на спину, то я вывалился из кабины обреченного самолета.

Небо, земля, деревья, вертящиеся «Спитфайеры» и «Тандерболты», собственные сапоги замелькали в безумном калейдоскопе, когда я падал к земле. На грани автоматизма рванул кольцо парашюта, и последовал шелест шелка и строп, а затем хлопок раскрывшегося парашюта. Резкий толчок чуть не вывернул все мои суставы, когда я повис на парашютных стропах. До земли оставалось около пятисот метров. Для немецкого пилота было немыслимым обстреливать спускающегося на парашюте вражеского пилота, ведь это было убийством человека, а не боем солдат. В эпоху современных войн исчезли рыцарские традиции проведения поединков между сильнейшими рыцарями. Я ожидал, как поведут себя мои противники, несколько секунд падения могли бы превратиться в последние секунды моей жизни. Я не смотрел на землю, так как не мог оторвать глаз от вражеских истребителей. Вот один из Р-47 начал пикировать с явным намерением обстрелять меня, североамериканский истребитель с ревом промчался всего в нескольких метрах от купола моего парашюта.

4

Я бы не сказал, что встреча ног с землей произошла неожиданно. Все время пребывания под куполом парашюта мои глаза были устремлены вверх, я даже не замечал, сколько метров оставалось до земли, поэтому не успел правильно и вовремя сгруппироваться перед касанием ног с землей. Ничком упал на землю, а купол парашюта наполнился ветром, еще раз перевернул и потащил по слегка заснеженному полю. Все мои попытки ухватиться за куст, чтобы прекратить волочение и подняться на ноги, были напрасными. По пути не встретилось ни одного кустика, даже самого маленького, чтобы ухватиться за него руками, а купол парашюта продолжал волочить меня с довольно приличной скоростью. Я делал все возможное, чтобы уберечь лицо и тело от серьезных ссадин, ушибов и повреждений.

Так же внезапно, как и начал, купол парашюта прекратил меня волочить. Резко ветер исчез, и парашют потерял свою парусность. Теперь я мог, опираясь на руки, подняться на ноги, избавиться от парашюта и осмотреться кругом. Купол парашюта обмяк прямо перед небольшим строением, рядом с которым возилось несколько человек. Я знал, что меня сбили над территорией рейха и я, по всей очевидности, сейчас упал рядом с крестьянской фермой. Оставалось совсем немного: с помощью хозяев фермы добраться до ближайшего телефона и созвониться с полком, чтобы за мной прислали связной «Шторх». Люди у строения, разумеется, заметили полотнище парашюта, и, видимо, они были хорошо знакомы с его устройством. Они моментально сложили купол в тюк и сейчас, идя вдоль его строп, направлялись ко мне. Я хотел поприветствовать крестьян, но, увидев их одежду и лица, понял, что глубоко ошибался, принимая этих людей за немецких крестьян. Одного взгляда на их одежду и на нагрудные номера хватило, чтобы понять, что я попал в руки военнопленных. Совершенно машинально я потянулся к кобуре на поясе, но пистолета там уже не было. Рядом стоял белобрысый парень в рваной телогрейке и шапке-ушанке на голове, который держал в руках мой «Вис 35 Радом». По его лицу было понятно, что он хорошо знаком с этим оружием, но стрелять ему в меня сейчас было нельзя.

Предысторию этой встречи я узнал гораздо позднее. Оказывается, одна немецкая семья на месяц наняла нескольких военнопленных из концентрационного лагеря для выполнения сельскохозяйственных работ. В это утро семья четверых военнопленных отправила дособирать брюкву на одном из дальних полей, именно с этой четверкой военнопленных меня и столкнула судьба.

Ребята стояли и раздумывали, что со мной делать. Они моментально догадались, что перед ними сбитый немецкий летчик. Все утро над головой слышалась такая плотная пушечно-пулеметная стрельба, что военнопленные даже подумали, что союзники высаживают десант на побережье. Затем с неба стали валиться самолеты, только на их поле упали два самолета. А затем парашют приволок меня прямо к ним в тот момент, когда они в сарайчике прятали кое-какое оружие, забранное у убитых пилотов. Мое появление для них не стало подарком с неба, так как это были смышленые парни и хорошо понимали, что рано или поздно сбитого летчика хватятся и начнут искать. Немецкая полиция отлично знает свое дело и непременно свяжет загадочное исчезновение сбитого летчика с пребыванием военнопленных в этом месте. А тогда для них открывалась прямая дорога к расстрелу, потому что все следы моего пребывания в данном месте уничтожить было невозможно.

Еще раз подумав, белобрысый парень вернул пистолет в мою кобуру и широким жестом пригласил следовать за ним. Видимо, он был лидером в этой группе, потому что оставшиеся трое военнопленных безмолвно пошли за нами. В тот момент я многого не понимал, но сердцем чуял, что мимо меня прошла большая беда. В этот момент со мной мысленно связался Динго, он сильно беспокоился по поводу того, куда я пропал. Я коротко сообщил ему, что нахожусь на заснеженном поле и четверо военнопленных меня куда-то ведут. Динго успокоился и попросил срочно узнать и сообщить ему точный адрес того места, где я сейчас нахожусь, он готов в любую минуту вылететь за мной. Пока я мысленно общался с Динго, то остановился и не трогался с места до завершения обмена мыслями, военнопленные собрались вокруг меня. Они не понимали, что происходит со мной, почему я не следую за их вожаком, который стал с каким-то новым интересом в глазах приглядываться ко мне.

В стороне от дороги, по которой мы шли, я заметил дымящуюся кучу обломков, похожую на разбитый самолет. Не обращая внимания на своих сопровождающих, я перескочил через канаву, отделяющую дорогу от поля, и быстро зашагал к обломкам. Если бы не европейская зима, в которую выпадает не так уж много снега, то до этого самолета я бы не сумел дойти и никогда не узнал бы тайну «Тандерболта» с бортовым номером 109-99-9 US Army, еще на середине пути мне попался лист дюралюминия от хвостового стабилизатора с частью номера «999-9». Подняв с земли этот кусок дюралюминия, я внимательно его осмотрел и понял, что иду к останкам сбитого мною таинственного североамериканца. Я не помнил, как сбил этот Р-47 «Тандерболт», и не помнил, как он падал к земле, но сейчас этот североамериканский истребитель лежал передо мной грудой искореженного металла, в которой было трудно что-либо разобрать. По всей очевидности, кабина пилота этого истребителя должна была находиться в этом месте, но сейчас невозможно было даже сказать, что груда бесформенного материала когда-то была кабиной пилота истребителя.

В этот момент ко мне приблизился белобрысый парень со своими товарищами, и я, чтобы не испачкать и не порвать свой летный комбинезон, показал рукой на кучу изогнутого и покореженного материала и по-немецки приказал, что бы они ее разобрали.

— Будет исполнено, господин обер-лейтенант! — вытянувшись по-солдатски в стойку смирно, доложил белобрысый.

Я только удивился его превосходному знанию немецкого языка, но не понял, почему он меня назвал «господин обер-лейтенант», но тут вспомнил, что на мне летный комбинезон без знаков различия. Военнопленные занялись растаскиванием железа в разные стороны и делали свою работу быстро качественно и очень профессионально. Я никогда раньше не сталкивался с военнопленными и не имел с ними дела, это был мой первый опыт. Но работали они споро, и вскоре фюзеляж с кабиной пилота начал появляться из-под обломка и вырисовываться на виду. Мне что-то не совсем понравилась конфигурация фонаря этого истребителя. Я несколько раз видел эскизы и рисунки Р-47, фонарь пилотской кабины был более узким и более совместимым с общим силуэтом «Тандерболта», а сейчас он выпирал могучим горбом и смотрелся чуждым предметом, несовместимым с общими обводами истребителя. Пока военнопленные работали, я наблюдал за их работой и одновременно размышлял о том, почему белобрысый ошибся в моем воинском звании. При этом, хотел бы заметить, что белобрысый парень своим типичным овалом лица кого-то мне напоминал. Мысль мелькнула и пропала, это дала о себе знать память Зигфрида Ругге, по которой пришелся основной удар энергетического излучения при первой моей встрече с этим истребителем. Так вот, эта память говорила о том, что этого парня зовут Иван и мы неплохо провели с ним неделю в Киеве в ожидания прибытия новых истребителей для моей эскадрильи.