Сила ведлов - Александр Абердин

Поэтому, если кто-то изобрёл какое-то новое устройство или сделал открытие, то немедленно собирался совет ведлов и начиналось большое ведловство на предмет полезности. Больше всего в объективной оценке открытия или изобретения был заинтересован его автор. Никто из ведлов не желал надувать себе чёрный эгрегор бесполезности, вреда и опасности, а потому требовал от коллег напрячься, как следует, и постараться найти хоть что-то в его открытии-изобретении, что могло причинить вред. Порой такое ведловство длилось по две, три недели с перерывами и только тогда, когда всем становилось ясно, что же именно принесёт это изобретение – пользу или вред, его автор облегчённо вздыхал. К тому, что он изобрёл какую-то шибко опасную штуковину, ведлы-изобретатели относились даже с большим восторгом. Ещё бы, они нашли очередную дыру, в которую не следует совать свой длинный нос и теперь знали наверняка, почему именно. Ну, а если изобретение или открытие обладало целым набором полезных качеств, то начинался новый этап и десятки ведлов снова собирались для того, чтобы определить, а целесообразно запускать это изделие в серию? Не выйдет ли так, что на его изготовление уйдёт масса сил и материалов, достающихся за счёт огромных усилий множества ведлов-мастеров, а полезность будет минимальной и никогда не покроет расходов, что снова приведёт к раздуванию черного эгрегора ведла-изобретателя. Только тогда, когда выяснялось, что пользы будет хотя бы вдвое больше, чем затрат, за работу брались ведлы-конструкторы и они, иногда, за счёт уже своих собственных наработок, увеличивали норму полезности.

Честно говоря, сам Митяй вообще не имел никакого отношения к появлению самого этого термина – полезность, тем более к подробной расшифровке этого понятия. Более того, он позволял себе скепсис в этом вопросе и частенько говорил: – «Ну, да, конечно, эта вещица полезна в масштабах дома, квартала, района или целого города. Ребята, но ведь завтра кто-то может изобрести нечто такое, что не будет полезным жителям целого континента и, вообще, пригодится всего лишь раз для того, чтобы спасти всю нашу планету, но зато строительство этого устройства потребует от всех людей колоссального напряжения сил. Что тогда? Ведь ваше камлание сразу же всем покажет, что может пройти и сто, и двести лет, а эта огромная установка так и не будет приведена в действие. Как быть тогда?» Ему немедленно задали вопрос, а о чём, собственного говоря, идёт речь? Митяй подумал, а этот разговор состоялся совсем недавно, и ответил так: – «В космосе, далеко за пределами Земли, летает множество здоровенных глыб и мы не ведём за ними никакого наблюдения, а ведь однажды одна из этих чёртовых каменюк может упасть нам на голову и причинить очень большие неприятности. Более того, могут погибнуть сотни тысяч людей и это вовсе не шутка. Если мы соберём несколько сотен огромных горячих бриллиантов вместе и построим очень мощную тепловую пушку, а к ней ещё и приделаем телескоп в качестве прицела, то тепловой луч, который, как мне кажется, как и луч энтропии движется быстрее скорости света, если вообще не перемещается мгновенно, просто испарит этот объект далеко от Земли и он превратится в облако плазмы.»

Разговаривал Митяй не с кем-то, кому этого было не понять, а с добрыми тремя сотнями ведлов-учёных, собравшихся в Дмитрограде, чтобы подвести итоги прошедшего года, а потому ему тотчас стали задавать множество вопросов. Некоторые из ведлов-учёных даже сказали ему с обидой в голосе, что они наблюдают за небом с помощью своих говорящих камней. Митяй тоже частенько выбирался ночью на крышу, устраивался в удобном, поворачивающемся кресле и, установив Лариску и Зинулю на специальные штативы, расстегнув рубашку, чтобы Деду Максиму, так он назвал свой третий говорящий камень, тоже было всё видно, часами смотрел на звёздное небо. Увеличение этот ведловской телескоп давал просто колоссальное и в безграничную память Лариски уже было записано огромное количество снимков, на которых стояла дата, время и координаты, кресло ведь Митяй изготовил не простое, а астрономическое. Самым удивительным было то, что для его ведловского телескопа не существовало такой преграды, как атмосфера и он спокойно мог рассмотреть поверхность Венеры, Юпитера, Сатурна и других планет, имевших атмосферу. Плохо было только одно – днём звёзды виднелись едва-едва, мешал свет солнца, но зато само светило он видел прекрасно. Зинуля выступала ещё и в качестве фильтра.

То же самое делали многие ведлы, астрономию ведь знали все, пусть и в общих чертах. Правда, даже они согласились, что постоянно за небом никто не наблюдает. Зато известие о том, что им в любую минуту может свалиться на голову из космоса здоровенная булыга, всех изрядно переполошило. Поэтому они попросили Митяя сразу после нового года появиться в Дмитрограде, чтобы провести большое совещание. Каких бы усилий не потребовало строительство даже четырёх тепловых пушек, их обязательно нужно было построить, чтобы обезопасить планету от подобной катастрофы раз и навсегда. О том, что астрономическую вахту нужно нести ежедневно и не с помощью дедовских ведловских средств, а построив для этого мощные телескопы и не простые, а из гигантских говорящих камней, такие уже имелись, но к ним никто не хотел и близко подходить, была охота таскать с собой эти громадины весом по две, три тонны. Митяй, который в общем-то об этом серьёзно ещё не думал, согласился. Такая проблема имелась практически ежеминутно, как в двадцать первом веке, так и в веке каменном, но сейчас у них имелись все возможности для того, чтобы построить достаточно компактную, но очень мощную тепловую пушку, чтобы с её помощью испарить и превратить в плазму любую каменную глыбу в космосе. Правда, тут имелась ещё одна немаловажная проблема, которая не давала Митяю покоя и требовала эксперимента.

Если тепловой луч не теряет своей энергии и для него не существует предела скорости, этого ведь ещё никто не проверял экспериментально, то он, пролетев мимо, где-то в невообразимой дали мог причинить кому-то множество бед. В общем думать было над чем, но ведь при этом было и кому думать. Ведлы-учёные на месте не стояли и двигали науку вперёд хотя и не семимильными шагами, но весьма ощутимо. Вообще-то, если честно, по большей части они всё же заполняли те прорехи, которые имелись в принесённых Митяем знаниях, а их хватало с избытком, но работа в этом направлении велась ежедневно. Как это ни странно, но мастера-ведлы не хотели останавливаться на достигнутом и, к примеру, изучив азы какого-то дела, начинали углублённо изучать эту область знаний, а затем и переходить к другим, новым для себя наукам м потому количество тех ведлов, которых можно было смело назвать талантливыми учёными-теоретиками и учёными-экспериментаторами постоянно росло. На месте никто не стоял и Митяй, который ежедневно поучал сводки от своих пятнадцати главных визирей, давно уже ставшими чуть ли не корифеями науки, узнавал о всё новых и новых открытиях. Он иногда даже диву давался, какой пытливостью ума обладали эти люди, которые ещё совсем недавно без малого влачили жалкое существование и попросту выживали в суровых условиях. А ещё его поражало то, с какой скоростью шли образовательные процессы и какие чудесные плоды они давали.

Взять хотя бы тот же Дагонград. Не прошло ещё и трёх лет с того момента, как он полностью отстроился, как на тебе, в нём уже были не только построены добрых три сотни предприятий самого разного назначения, но и появилась своя собственная генерация ведлов-учёных, которые успели сделать целый ряд серьёзных научных открытий. Да, все они больше года учились в Дмитрограде и там их обучали не абы как, а с помощью ведловских методик, но ведь головы на плечах они все имели задолго до этого и головы очень толковые. Так что у Митяя имелись причины для того, чтобы как можно скорее добраться до Дмитрограда и поработать там месячишко, прежде чем продолжить своё увлекательное путешествие, которое он хотел сделать полностью научно-исследовательским. Прогрессоров вполне хватало и без него, а теперь ещё и снеговиков, которые, нарастив ледники в Африке, уже двинулись в Аравию и далее. Там хотя и имелись ледники, всё же тоже требовалось перевести часть воды в третье агрегатное состояние, то есть превратить её в лёд и заскирдовать, поскольку на севере таяние ледников пусть немного, но ускорилось и это скорее всего было связано с тем, что теплые массы воздуха двинулись туда с большей силой.

Митяй просидел в кресле, наблюдая за тем, как «Виктория» стремительно несётся вперёд, часов девять. Он даже перекусил не отрываясь от этого, всё же не слишком увлекательного, зрелища. Всё это время он рассказывал своим спутникам о том, какие удивительные места и придётся вскоре посетить и какие чудеса они смогут там найти. Алмазы Голконды были лишь малой частью тех открытий, которые они обязательно сделают. Слушатели ему попались на редкость заинтересованные и в их глазах горел огонь настоящих путешественников и исследователей. Сам Митяй мечтал о куда больших открытиях, чем те, которые он описал, ведь многие существа сгинули с лица Земли бесследно, а некоторые считались вымершими десятки миллионов лет назад, как индрикотерии и эласмотерии, но вполне могли существовать на некоторых территориях, ведь человек ещё не вошел в полную силу, чтобы их уничтожить. Однако, даже того, о чём он рассказал, зная наверняка, что они это обязательно увидят, и так хватило с избытком для того, чтобы все, кто находился в рубке, включая Найдара, пришли от его рассказа в восторг. Лишь вечером, когда наступило время ужина, он отправился в свою каюту. Таню и Танюшку его тёще наконец удалось вытащить из их лаборатории и потому ужинали они все вместе. Ну, а после ужина, попрощавшись с детьми, Митяй нежно обнял жену за талию и они пошли прямиком в свою спальную.