Восхождение денег - Ниал Фергюсон

Восстановить старый добрый рынок капитала в межвоенный период так и не удалось, хотя банкиры и прилагали титанические усилия, пытаясь, например, мобилизовать силы для оплаты немецких контрибуций. Валютные кризисы, дефолты, споры о выплате репараций и военных долгов, а потом и начало Великой депрессии вынуждали одну страну за другой вводить валютные ограничения, возводить торговые и финансовые барьеры в бесплодных попытках защитить свой рынок за счет ограничения движений товаров и капитала. Китайское правительство объявило себя банкротом в 1921 году, что привело к дефолту по всем китайским внешним долгам. Это лишь одно звено в цепи дефолтов того времени – от Шанхая до Сантьяго, от Москвы до Мехико. К концу 1930-х даже те страны, где еще сохранялись политические свободы, возвели торговые, инвестиционные и миграционные барьеры. Некоторые из них достигли почти абсолютной автаркии, самодостаточности, идеала деглобализированного мира. В мирное время все правительства, сознательно или бессознательно, ввели те же самые экономические ограничения, которые они впервые опробовали во время войны 1914 года.

Причины Первой мировой войны стали очевидны, лишь только она началась. Тут же вождь большевиков Владимир Ленин признал в ней неизбежное следствие империалистической конкуренции. Тут же американские либералы додумались, что тайная дипломатия и вся конструкция европейских союзов и альянсов были основными причинами войны. Британцы и французы, естественно, винили во всем немцев. Немцы – англичан и французов. Историки спорят об этом девяносто лет кряду. Кто-то из них ищет причины в гонке вооружений на море 1890-х годов. Кто-то усматривает корень бед в Балканских событиях 1907 года. Но если и сегодня объяснениям причин войны нет числа, как современники не могли разглядеть приближающегося Армагеддона? Возможно, их сбили с толку обилие денег и спокойствие предыдущих лет. Взаимозависимость мировых рынков плюс новые финансовые инструменты заставили инвесторов поверить в безопасность мира, в котором они жили. Со времен последней большой европейской войны, к тому же совсем недолгой, между Францией и Германией прошло целых тридцать четыре года. Конечно, с точки зрения геополитики, мир вовсе не был безопасным. Любому читателю газеты Daily Mail должно было быть ясно, что европейская гонка вооружений и борьба империй за рынки рано или поздно может привести к большой войне. В популярной литературе появился целый жанр, кормившийся идеями гипотетической англо-германской войны. Но пока не разразился гром, на всех перекрестках финансовых дорог горел зеленый свет.

В этом есть урок и нам. Целое поколение трудилось над строительством первой глобальной экономики. Уничтожена она была за несколько дней. Двух поколений не хватило, чтобы починить мир, разрушенный пушками 1914 года.

Экономические киллеры

С 1930-х по конец 1960-х международные финансовые рынки и идея глобализации были скорее мертвы, чем живы53. Американский экономист Артур Блумфельд писал в 1946 году:

И ученые и банкиры, в общем, согласны, что прямой контроль над движением капитала, особенно над спекулятивным капиталом, на долгие годы будет желательным для многих стран. Эта смена доктрины – прямое следствие разрешительных последствий движений капиталов в межвоенные годы54.

В июле 1944 года в местечке Бреттон-Вудс в американском штате Нью-Хемпшир будущие триумфаторы Второй мировой войны приступили к созданию финансовой основы мирного времени. В послевоенном мире торговля становилась свободнее, но ограничения на движения капитала никто не отменял. Обменные курсы были зафиксированы, но привязывались теперь не к золоту, а к международной резервной валюте – доллару. Впрочем, сам доллар оставался, пусть почти только на бумаге, привязанным к золоту, запасы которого величественно лежали в хранилище Форт-Нокс в штате Кентукки. По словам одного из создателей новой финансовой системы, Джона Мейнарда Кейнса, “контроль над движением капиталов” должен был стать “неотъемлемой частью послевоенного устройства мира”55. Даже туристы могли почувствовать это на себе: если у правительства не было достаточно средств для обеспечения конвертируемости валюты, то в отпуск люди отправлялись с полупустыми карманами. Крупные суммы пересекали границы лишь в рамках правительственных расчетов. Пример тому – план Маршалла, поставивший на ноги разрушенную войной экономику Западной Европы в 1948–1952 годах[67]56. В столице “свободного мира”, в Вашингтоне, поселились два ангела-хранителя новой финансовой системы – Международный валютный фонд и Международный банк реконструкции и развития, после объединения с Международной ассоциацией развития названный Всемирным банком. “МВФ был призван регулировать обменные курсы. Всемирный банк должен был помочь восстановлению разрушенных войной стран. Свободная торговля должна была быть восстановлена, но свободное движение капитала – нет”, – поясняет нынешний глава Всемирного банка Роберт Зелик. Таким образом в течение семидесяти пяти лет правительства были вынуждены выбирать два из трех вариантов экономической политики:

1) полная свобода движения капитала;

2) фиксированный обменный курс;

3) независимая монетарная политика, направленная на решение внутренних проблем57.

По Бреттон-Вудским соглашениям западные страны выбрали последние два пункта. Более того, контроль над перемещениями капитала скорее усилился. Хороший тому пример – принятый правительством США в 1963 году Акт равновесия обменных курсов. Его основной целью было ограничение американских частных инвестиций в другие страны.

Но в самой Бреттон-Вудской системе крылся принципиальный изъян. Попытки воспроизвести план Маршалла в виде межправительственной экономической помощи потерпели полное фиаско в развивающихся странах. Со временем американская помощь обросла требованиями военного и политического характера, предъявляемыми Вашингтоном странам-получателям, что вовсе не всегда служило интересам бедных стран. Даже если бы этого не было, маловероятно, что такие впрыскивания капитала помогли бы решить проблемы большинства стран Африки, Азии и Латинской Америки. Действительно, в рамках программ помощи, представлявшихся Уолтом Ростоу[68] и другими экономистами, бедные страны получили немало средств, но львиная доля денег была пущена на ветер или попросту украдена58. Насколько Бреттон-Вудская система помогла экономическому восстановлению стран Запада, настолько она разочаровала инвесторов, стремившихся вкладывать капитал в заграничные проекты. С одной стороны, она позволила правительствам поставить во главу угла полную занятость, подчинив этой цели монетарную политику. Но, с другой стороны, она же создала потенциальные конфликты между вторым и третьим пунктами означенного выбора. По сегодняшним меркам дефицит американского бюджета в 1960-х годах был крайне малым. Однако и его хватало, чтобы вызвать недовольство и упреки со стороны французов. Вашингтон, по мнению Парижа, вел себя как средневековый монарх, имеющий возможность чеканить монету и, соответственно, снижать ее стоимость. Франция пеняла США на то, что те получают выгоду от печатания долларов, злоупотребляя положением страны с резервной валютой в обращении. Гвоздь в гроб Бреттон-Вудской системы забило решение администрации Никсона (1971 год) полностью отказаться даже от формальной возможности золотого покрытия доллара59. Когда арабские страны объявили Западу нефтяное эмбарго после Войны Судного дня 1973 года, центробанки большинства стран ответили на скачок цен ослаблением кредитной политики. Это привело к кризису инфляции, то есть ровно к тому, о чем предупреждал генерала де Голля его экономический советник Жак Рюфф60.

Валюты пустились в свободное плавание, расцвел рынок внешних заимствований (в том числе еврооблигаций), и в 1970-е годы частные капиталы свободно потекли через границы. Западные банки наперегонки бросились осваивать поток нефтедолларов, обрушившийся на арабские страны. Банки решили вкладывать арабские доллары в старую добрую Латинскую Америку. Латиноамериканские страны увеличили внешние заимствования в четыре раза – с 75 до 315 миллиардов долларов за период с 1975 по 1982 год. (Восточноевропейские страны тоже вышли на рынок внешних займов, что было явным признаком заката социализма.) В августе 1982-го Мексика объявила, что более не в силах обслуживать свой долг. Весь континент оказался на грани банкротства. Но времена, когда банкиры могли надеяться на отправку линкоров к берегам страны, не платящей по долгам, ушли безвозвратно. Теперь роль финансовых полицейских играли МВФ и Всемирный банк. Их девизом стали “условия” – без реформ не будет денег. Их любимым лекарством – программа структурных реформ. Курс лечения стран-должников – впоследствии прозванный “Вашингтонским консенсусом” – состоял из десяти пунктов, которые грели бы душу любому правительству Британской империи[69]. Первым в списке стояло требование соблюдения бюджетной дисциплины (для снижения дефицита). Налоговая база должна была быть расширена, а налоги снижены. Обменный курс и процентные ставки отдавались на откуп рынку. Границы открывались для торговли и, что особенно важно, иностранного капитала. “Горячие” деньги, бывшие почти под запретом при Бреттон-Вудской системе, вернулись к жизни.