Утренняя песня - Кимберли Кейтс

Но это ничего не изменит.

Что бы ни сулило будущее, они с Ханной встретят его вместе.

– Ханна, мне нужно тебе кое-что сказать. Это касается Пипа.

– Пипа?

– Через несколько дней после твоего падения прибыл полицейский и сказал, что они начали поиски законного опекуна мальчика. Этот опекун назначен согласно завещанию Буда.

Ханна побледнела.

– Но Лиззи отдала его мне. Она... – Голос ее дрогнул. Ханна замолчала, и Остен ощутил ее боль.

Ханна слишком умна, слишком рассудительна, чтобы не смотреть правде в глаза. Она всю жизнь пыталась спасти свое небольшое семейство от катастрофы, предвидя любую угрозу его безопасности. Неужели ее так изменила любовь? Неужели она не понимала, что гибель Буда не останется незамеченной и повлечет за собой определенные последствия?

– Господи, Остен, они не могут забрать Пипа! Мы не должны этого допустить!

– Я написал отцу и попросил его встретиться с этим капитаном Берком, рассказать ему историю Пипа и предложить любую цену.

– Почему ты мне ничего не сказал?

– После всего, что ты выстрадала? К тому же это ничего не изменило бы.

Она судорожно сглотнула и оперлась о его руку. Им казалось, что они шли до дома целую вечность. Остен услышал отца раньше, чем увидел, – это были звуки рояля.

Неужели это та самая тарабарщина, которую записала Ханна в те дни, когда они полюбили друг друга?

Остен сжал руку Ханны, когда шел навстречу человеку, которого не видел так много лет, – навстречу отцу, в чьих руках сейчас находилось будущее Пипа.

При виде отца у Остена болезненно сжалось сердце. Казалось, время повернуло вспять, Джозеф Данте почти не изменился. Он склонился над клавиатурой, глаза сверкали, темная прядь упала на лоб, только виски посеребрила седина.

На лице Джозефа Данте отразились чувственность, страсть, боль художника, а также тоска по родной стране, от которой он отказался ради жены и сына. И надежда. Сердце Остена взволнованно забилось.

– Отец!

Джозеф Данте встал и медленно повернулся. В это мгновение исчезли годы, омраченные обидой, горечью и неприятием, в отцовских глазах осталась лишь любовь. Джозеф Данте внимательно смотрел на Остена. За те годы, что они не виделись, сын превратился в настоящего мужчину.

Отец с трудом сдерживался, чтобы не заключить Остена в объятия. Видимо, боялся, что тот не ответит на его порыв. Остен хорошо его понимал.

– Остен, – произнес он. – А вы, наверное...

– Ханна. – Ханна подошла к нему, взяла его руки в свои. – Я так долго ждала встречи с вами.

Джозеф Данте с нежностью смотрел на Ханну.

– Я нашел капитана Берка и поговорил с ним на борту его корабля. Берк остался сиротой и воспитывался в Буд-Холле, пока в четырнадцать лет не ушел в море. Он назвал корабль «Избавление». Догадайтесь, почему?

– Нет. Я просто... Пип... Он собирается забрать Пипа?

– Капитан Берк уже подписал документы, передающие право опекунства над ребенком Остену.

– Слава Богу! – выдохнула Ханна.

Остен обнял ее.

– Но почему... как тебе удалось его убедить?

– Буды – дальние родственники капитана Берка, они взяли его на воспитание, когда тот остался круглым сиротой. Будучи ребенком, Берк пережил все те ужасы, которые, должно быть, выпали на долю вашего малыша. Отец сэра Мейсона бил его мать, а маленький Мейсон вымещал ярость на Берке. Капитан назвал корабль «Избавление», потому что море дало ему возможность бежать.

Они с Будом так сильно ненавидели друг друга, что он был потрясен, когда его назначили опекуном Пипа. А когда я рассказал ему о вашей смелости, Ханна, о том, как сильно вы любите мальчика, капитан сказал, что вы заслуживаете того, чтобы ребенок был с вами. Он сказал, что будет вечно благодарить Бога за то, что вы смогли положить конец страданиям Пипа, дорогая моя.

У Ханны текли слезы. Остен подумал, что она никогда не была так прекрасна.

– Как мне отблагодарить вас за все, что вы для нас сделали, мистер Данте?

– Девочка моя, я увидел сына впервые за много лет. Думаю, это ваша заслуга.

– Она не давала мне ни минуты покоя, отец. Даже находясь в моих объятиях, когда я был в ужасе оттого, что она может умереть, она заставила меня обещать, что я встречусь с тобой, что скажу тебе...

Остен замолчал. Ханна поднялась на цыпочки, поцеловала его в щеку, после чего покинула комнату.

– Должно быть, ты презирал меня за то, что я не отвечал на твои письма.

Отец печально улыбнулся.

– Как я мог тебя винить? У меня даже не хватило смелости признаться твоей матери, что я их писал. Я просто надеялся, что однажды ты меня простишь.

– Я не получал этих писем. Аттик их сжигал.

– Я понимаю твою обиду, сын мой. Я часто бывал к тебе несправедлив.

– Но я не поэтому их не читал...

Остен осекся.

– Остен, в чем дело? Ты можешь рассказать мне все?

– Помнишь тот день, когда погиб мой друг Чаффи Уоллис?

– Помню.

– Ты был так зол на меня, так разочарован. Упрекал меня в том, что я пошел на пастбище, зная, что там находится бык. Ты никогда этого не говорил, но я знал, что ты винишь меня в гибели Чаффи.

– Мальчишки делают глупости – пытаются доказать свою смелость совершенно сумасшедшими способами. Так повелось издревле. Я знал, что ты привязан к другу и очень переживаешь случившееся.

– Отец, я не знал, что на пастбище есть бык.

Джозеф Данте изумленно поднял брови.

– Но по всей изгороди были развешаны предупредительные знаки.

– Я не мог их прочитать.

– Хочешь сказать, что не обратил внимания...

– Нет, – перебил его Остен. – Чаффи единственный знал правду. Между нами было заключено соглашение. Я защищал его от обидчиков в Итоне, а он читал мне уроки, чтобы я мог пройти курс. Он знал, что я не умею читать. Я был на полпути к дереву, когда бык погнался за мной, но было уже поздно – он меня увидел. Чаффи выбежал на пастбище и принялся размахивать плащом, пытаясь отвлечь его.

– Но как же так? Ты всегда был самым умным из моих детей.

– Отец, я не умею читать. – Сказав это, Остен почувствовал огромное облегчение, словно раскрыл ужасную тайну. – Я всячески это скрывал, не хотел, чтобы ты считал меня тупицей.

– Тупицей? – ошеломленно переспросил отец. – Да как ты мог такое подумать? Я постоянно удивлялся, что ты создаешь такие удивительные вещи буквально из ничего, а это, оказывается, потому, что ты не мог прочесть, что делали другие! В твоем воображении не существовало границ.

– Но, отец, я...

Невозможность происходящего потрясала – его величайший недостаток мог стать его величайшим даром.

– Это я был тупицей! – перебил его отец. – Как я мог не замечать твоих страданий? Это все моя гордость, я был уверен, что ты забыл меня, отверг ради деда, достойного восхищения мальчишки, – любитель лошадей, охотник, богатый и властный человек, а не тихий музыкант. Ты так редко навещал нас, хотя дома были через дорогу. А когда приходил, избегал меня.