Роковое возмездие - Мэри Ройс

Демонстративно закатив глаза, я театрально протягиваю:

– Избавь меня от этого, Балдо! Лучше продолжи рассказ, как ты все-таки выкарабкался из той ситуации?

С минуту он смотрит в одну точку, вспоминая все, что с ним произошло. Однако его лицо по-прежнему не выражает никаких эмоций, словно выточено из гранита. Будто и сердце у него такое же. Интересно, как Балдо стал таким?

– Довольно паршиво. Я выпрыгнул из прицепа машины прямо на ходу и заработал себе пару переломанных ребер. Это был по-настоящему адский день. Я думал, что так и сдохну в том кювете. – Внезапно я замечаю, как черты его лица смягчаются. – Но потом появилась девушка. Не знаю, откуда, я уже находился на грани отключки, однако слышал ее голос. Даже сейчас он порой звенит в моей голове тихой мелодией. Мне казалось, что я просто бредил. А когда очнулся и открыл глаза, увидел ее. Девушку с медовыми глазами и обжигающе-черными кудрями. Мягкими, с запахом лаванды. – Балдо начинает шевелить пальцами, словно трогает невидимые локоны, но потом резко сжимает руку в кулак и убирает ее в карман, резко уводя разговор в другую сторону. – Как оказалось, я попал в небольшую деревню и прожил там две недели. Ее отец оказался врачом. Он поставил меня на ноги, дал возможность подзаработать, а после я отправился к Аллигатору, который помог мне выйти на Рафаэля. Босс поручил мне подготовить почву для их с Уго возвращения в Италию. Все считали вас мертвой, даже Моргана, поэтому обстановка была достаточно спокойная, и мне было не так уж и сложно в одиночку…

Не желая вспоминать пережитый ужас, я стараюсь как можно скорее поменять тему

– Та девушка, из деревни, она красивая?

Лицо киборга вновь меняется.

– Да, черт бы ее побрал. Самый настоящий ангел. Я бы женился на ней, не раздумывая. – Балдо впервые на моей памяти смеется. Искренне. У него замечательный смех. На секунду этот мужчина выглядит живым, однако вскоре все возвращается на круги своя. – Только вот ей не место в моем мире. Поэтому мы больше никогда не виделись. И не увидимся.

Настроение вновь портится. Мне бы хотелось, чтобы Балдо испытал простое человеческое счастье рядом с той девушкой. Чтобы она родила ему детей. А после долгих лет совместной жизни они бы вместе состарились. Но судьба – та еще коварная стерва. Поэтому такая роскошь для него недоступна. Как и для меня.

– Балдо, скажи, Рафаэль… – запинаюсь от того, что язык внезапно прилипает к небу, – он… ему можно верить? Я не могу понять, что творится в его голове. Порой я даже жалею, что заключила с ним сделку.

– Что тут скажешь, синьора. Рафаэль – человек себе на уме, не стоит пытаться понять его. У меня тоже никогда это не получалось. Ваша смерть, в которой он был искренне уверен, изменила все. Он тяжело перенес эту потерю. Жизнь для него утратила смысл. Рафаэль остался ни с чем. Запивал свою боль алкоголем. Он не мог ни есть, ни спать. Даже практически не разговаривал. Как будто не мог себе позволить жить без вас. Стремительно шел на дно. Если бы не Уго, его бы уже не было. Боль утраты и чувство вины – единственное, что сдерживало его от того, чтобы окончательно сдаться. Так что можете не сомневаться, Рафаэль любит вас, синьора. Настолько, что, боюсь, для него это опасно. – Покосившись на меня, Балдо забирает бутылку из моих рук и делает глоток. – Вы даже не представляете, что мне будет за этот разговор, но я хочу, чтобы вы знали: он боится. Боится вновь потерять вас. Боится быть отвергнутым. Боится, что вы больше не сможете его полюбить. Не сможете простить то, через что вам пришлось пройти. Видели бы вы его в день, когда ему стало известно о ребенке… тогда я узнал, что этот человек умеет плакать. – Солдат опускает взгляд на свои руки. – Да, он плакал. Взрослый мужчина стоял на коленях в церкви. Стонал от боли. Раздирал себя криками. – Балдо резко подносит бутылку к губам и надолго припадает к горлышку. – Грубость – единственное, что он может себе позволить, единственное, чем может скрыть свои переживания. Он аккуратен с вами, потому что наперед знает вашу реакцию. И свою тоже. Я думаю, вы и сами понимаете, что нервы у него ни к черту. Поэтому порой от него сложно получить нужную информацию, но только так он сохраняет хоть какое-то самообладание. Контроль. Он так воспитан. И вас он контролирует тем, что не дает то, чего вы требуете. Наверное, ему так проще.

На какое-то мгновение мы оба замолкаем, а я ощущаю, как мое горло сковывает волнение. Оно буквально душит меня невидимыми тисками, а глаза жжет от подступивших слез. Я отворачиваюсь, чтобы смахнуть капли с ресниц, а Балдо внезапно начинает говорить.

– Я уважаю этого человека, и служить ему – честь для меня. Не пытайтесь больше провоцировать. Как бы вы мне ни нравились, синьора, я не подведу Рафаэля, не заставлю усомниться в своей верности.

Боже, от этих слов в груди все сжимается, и дышать становится сложнее. Но, прочистив горло, я все же выдавливаю из себя:

– Спасибо за честность, Балдо, для меня это важно.

В ответ мне достается только немая улыбка, а после он оставляет на столе бутылку и выходит из кухни.

Оставшись наедине с собой, я запрокидываю голову и даю волю эмоциям, которые в итоге вновь заглушаю терпкой жидкостью.

– Распитие алкоголя в одиночестве – это звоночек, – вырывает меня из полудремы хриплый голос Гектора, и я тяжело поднимаю голову. Не знаю, сколько я уже тут сижу, но тело затекло, и мышцы неприятно покалывает.

– Черт, – шиплю, присаживаясь и свешивая с подоконника ноги.

– Сегодня я был груб.

– Ты вел себя как настоящий говнюк, – едва не рычу, растирая заднюю поверхность шеи.

Гектор неспешно сокращает расстояние между нами и уже через мгновение оказывается в непозволительной близости от меня.

– Прости.

Вздрагиваю, когда он проводит костяшками пальцев по моей щеке, вынуждая спрятать колючки.

– Все нормально. Балдо объяснил, что это из-за препаратов…

– Нет, я говорил вполне осознанно, потому что когда увидел вас…