Легенды Ереси - Дэн Абнетт

«В том и заключена сила религии, что ей не нужны доказательства. Достаточно просто поверить».

Он посвятил свою жизнь Богу и даже сейчас, понимая, что его судьбу изменил слепой случай, не испытывал сожалений, ведь со своей кафедры он всегда проповедовал любовь и милосердие, так что никакие мудрые словеса не заставят его пожалеть об этом.

Внутренний створ оставался открытым, и Император, пройдя мимо, распахнул внешние двери. В храм ворвались промозглый ветер и брызги дождя, и Урия поплотнее запахнул полы рясы, ощутив, как ночной холод тысячами ледяных игл впивается в тело.

В последний раз оглянувшись на алтарь, священник увидел, что ветер погасил последнюю свечу — ту, что освещала часы Судного дня. Храм снова погрузился во тьму, и старик тяжко вздохнул. Порыв ветра захлопнул двери, и Урия направился следом за Императором во тьму.

Он мгновенно промок под струями дождя, и лишь вспышка молнии позволила ему хоть что-то увидеть. В темноте перед храмом выстроились стройными рядами сотни закованных в броню воинов — тех самых великанов, которых Урия в последний раз видел под Гадуаром.

Не обращая ни малейшего внимания на грозу, они стояли неподвижно, и тяжелые капли выбивали дробь на сверкающей броне, а алые плюмажи безвольно повисли и липли к плечам. Урия отметил, что за прошедшие годы доспехи серьезно изменились, — их пластины теперь плотно прилегали друг к другу и полностью защищали все тело от внешней среды.

Излишки тепла выводились через прорези в массивных ранцах на спинах воинов, и над их головами постоянно клубился пар. В руке каждый из них сжимал факел, чье пламя шипело и искрило под дождем. Увидев выступающие над плечами солдат стволы, Урия поежился и с ужасом вспомнил грохот смертоносного залпа, унесшего жизни столь многих его товарищей.

Император набросил длинный плащ на плечи Урии в ту самую секунду, когда группа воинов направилась к храму, поднимая над головами факелы. Старик собирался было возмутиться, помешать им, но понял, что ничего уже не сможет изменить, и слова замерли у него на губах. Слезы потекли по его щекам, смешиваясь со струями дождя, когда он увидел, как огненные языки перекидываются на крышу и стены здания. Витражные окна разлетелись осколками, когда в них ударили гранаты. Внутри храма прогремели взрывы, а над куполом взвилось пламя.

Из оконных проемов валил густой дым, и даже ливень не был способен сдержать разрушительную силу пожара. Урии оставалось только оплакивать чудесные фрески и память тысячелетий, умиравшую вместе с храмом. Старик повернулся к Императору и вгляделся в лицо, озаряемое огненными всполохами.

— Как ты можешь так поступать? — требовательно вопросил Урия. — Вначале ты говоришь, что выступаешь на стороне разума и процветания Человечества, и тут же принимаешься уничтожать хранилище знаний!

— Кое о чем стоит забыть навсегда, — произнес Император, взглянув на священника сверху вниз.

— Мне остается лишь надеяться, что ты действительно осознаешь, что ожидает мир, лишившийся религии.

— Осознаю, — ответил Император. — И мечтаю об этом будущем. Империум Человечества, не полагающийся на помощь богов и вмешательство высших сил. Галактика, объединившаяся вокруг Терры.

— Единая Галактика? — спросил Урия, отведя взгляд от полыхающего храма и впервые полностью осознав весь размах притязаний собеседника.

— Вот именно. Теперь, когда объединение Терры завершено, пришло время восстановить империю, чья власть простирается над звездами.

— И полагаю, возглавишь ее ты? — произнес Урия.

— Разумеется. Ничто великое не может быть достигнуто без руководства сильного вождя, и тем более — если речь идет о покорении Галактики.

— Ты сошел с ума, — сказал Урия, — и слишком тщеславен, если веришь, что звезды покорятся такой армии. Быть может, твои воины и сильны, но даже им это не под силу.

— Вот тут я вынужден согласиться, — произнес Император. — Им не завоевать Галактику, ибо они всего лишь люди. Те, кого ты сейчас видишь, только предшественники могучих бойцов, рождающихся сейчас в генных лабораториях. Я создам воинов, обладающих достаточной мощью, силой воли и проницательностью, чтобы обеспечить победу в битве за звезды. Эти герои станут моими полководцами и возглавят Великий Крестовый Поход, призванный завоевать самые дальние уголки Вселенной.

— А разве не ты только что рассказывал мне о кровавой бойне, устроенной крестоносцами? — спросил Урия. — Скажи, чем ты лучше тех фанатиков, которыми пугал меня?

— Суть в том, что я, в отличие от них, прав, — ответил Император.

— Говоришь, как заурядный тиран.

— Урия, ты просто не понимаешь, — покачал головой правитель Терры. — Мне довелось узреть, сколь тонка та грань, что отделяет Человечество от гибели, и сегодня мы делаем лишь первый шаг на пути к спасению.

Старик снова оглянулся на храм, над которым в ночное небо взметывалось яркое пламя.

— Ты выбрал тернистый путь, — произнес Урия. — Запомни, нет ничего, чего бы человек жаждал сильнее, чем то, что для него запретно. Ты никогда не думал, что твои грандиозные мечты могут осуществиться? Что будешь делать тогда? Как бы твои подданные не узрели бога в тебе самом.

Говоря это, Урия всматривался в глаза Императора, пытаясь пробиться сквозь прекрасную, великодушную маску практически бессмертного существа, прожившего тысячу жизней и бродившего по Терре куда дольше, чем мог представить старик. И тогда Урия увидел кипучие амбиции и бурлящий поток жестокости, текущие в самом сердце Императора. Увидел и понял, что не желает иметь ничего общего с этим человеком, сколь бы ни были благородны его намерения.

— Во имя всего святого, очень надеюсь, что ты прав, — сказал Урия. — Но я страшусь будущего, которое ты уготовил людям.

— Я не желаю своему народу ничего, кроме добра, — заверил Император.

— Думаю, ты и в самом деле веришь в это, вот только я не хочу иметь к этому отношения, — произнес Урия и, скинув в грязь плащ Императора, направился к храму, гордо подняв голову.

Струи дождя безжалостно избивали его тело, но старик приветствовал их, как воды крещения.

За спиной раздались тяжелые шаги, но потом прогремел голос Императора:

— Оставьте его. Пусть идет.

Ворота были распахнуты, и Урия вошел в них, ощутив жаркое дыхание пожара, охватившего все вокруг. Статуи были объяты огнем, взрывы гранат сорвали с петель внутренние двери…

Не задержавшись даже на мгновение, священник вошел в пылающий храм. Прожорливый огонь поглощал дерево скамей и шелк занавесов, все вокруг заволокло дымом, и фрески скрылись в клубящемся темном облаке. Урия посмотрел на часы, стоявшие на алтаре, улыбнулся — и пламя сомкнулось вокруг него.

Воины продолжали стоять под стенами храма, пока крыша не обрушилась, разбросав снопы искр и угольков, и здание не начало разваливаться на части. Солдаты Императора терпеливо дожидались, пока первые лучи солнца не позолотили скальные вершины, а дождь не затушил последние очаги огня.

Прохладный утренний ветерок развеял дым над руинами, и Император, повернувшись к ним спиной, произнес:

— Идем. Нас ждет Галактика.

Воинство зашагало вниз по склону горы, и вскоре над руинами воцарилась тишина, в которой прозвучал тихий перезвон старых, давно остановившихся часов.

Мэтью Фаррер

ПОСЛЕ ДЕШ’ЭА

— Ты не обязан этого делать, — произнес Дрейгер, нарушив длительное молчание.

И не надо было обладать чутьем Астартес, чтобы ощутить, что сказанное заставило остальных Гончих Войны немного расслабиться.

Кхарн обвел взглядом собравшихся вокруг него воинов и отметил чувство облегчения на их лицах. Наконец-то хоть кто-то осмелился взять на себя ответственность и высказал то, о чем думали все они.

— Ты не обязан этого делать. — Дрейгер ни за что бы не осмелился встать между Кхарном и дверями, но голос его прозвучал достаточно твердо. — Ты не должен этого делать.

Впрочем, отдельные признаки позволяли понять, что спокойствие Дрейгера напускное. Кхарн не мог не видеть, что дыхание капитана участилось так, словно тот собирался броситься в бой. На шее и гладко выбритых висках воина вздулись вены, изменилось выражение его глаз, плечи начали слегка подергиваться — десантник явно разогревался перед дракой, присутствовали все признаки подготовки к сражению. И хотя от Дрейгера исходил резкий аромат пилингового геля, даже он не мог заглушить запахи адреналина и прочих гормонов, выделяемых телами Астартес перед лицом опасности.

И он такой был не один — все собравшиеся здесь были взвинчены; Кхарн также не мог не понимать, что и сам начинает отдаваться во власть собственных инстинктов. Сколь бы ни были мощны системы очистки, но его ноздри до сих пор обоняли кровь, запах которой проник в зал, когда двойные двери отворились в последний раз.