Современная французская новелла - Андре Дотель

В полдень, когда они все трое остановились перед домом, хозяйка предложила ей, если хочет, взять несколько книг. Лучик покраснела, не зная, что и сказать. Хозяин вошел в дом, и вынес три книжки.

— Вернете, когда прочтете. А если любите читать, имейте в виду — вы всегда можете прийти за другими. Книг тут хватает.

Она поблагодарила, как могла, до глубины души растроганная их доверием, и, прижав к груди бесценные сокровища, бережно понесла их домой. Провожали ее до калитки.

Она так растерялась, что забыла в библиотеке корзинку, где под свежими листиками салата прятались шесть свеженьких яичек. На следующий день хозяйка виллы принесла корзинку, и Лучик в благодарность угостила ее клубникой, положив ягоды на лист ревеня.

В следующий четверг, под предлогом покупки у нее овощей, пришел хозяин виллы. Он специально захватил пакетик карамели для маленькой Жозетты, сидевшей за уроками. А через три дня Лучик вернула на виллу одну из книг, которую прочла гораздо быстрее, чем предполагала. История, рассказанная в книге, так увлекла ее, что она не один раз засиживалась до ночи. Целый час проговорила она с новыми соседями о героях романа, словно это были их общие друзья, которых они давно знали.

Дойдя до этого места, Луиза Бюссе опустила книгу на колени и поднесла руки к глазам — она так жадно читала, что они заболели. Пальцы были ледяные, веки горели. Она почувствовала, что по носу стекает слеза, вытерла ее большим пальцем и тут же сунула его в рот, ощутив забытый с детства соленый привкус. Ее охватил озноб. Нет, она не замерзла, а разволновалась. Будто девушка, почувствовавшая на себе чей-то нескромный взгляд. Несколько минут она сидела неподвижно, закрыв лицо руками, и пыталась как бы пережить новое ощущение, что она больше не одинока. Книга, упавшая у нее с колен и утонувшая в складках юбки, стала вдруг такой невесомой, что Луиза даже испугалась: уж не потеряла ли она ее, а может быть, и вообще выдумала… Она быстро опустила руки и нашла книгу.

Когда она снова открыла глаза, солнце уже спряталось за большими деревьями, где ссорились вороны. Вдалеке слышался шум мотора — насос тянул воду из реки: Осень была сухая. Перед домом несколько кур и петух ковырялись в земле.

— Послушай-ка, Селестен, в этой книге о нас с тобой рассказывают. Ты, поди, ничего такого и вообразить себе не мог. Ты ж теперь знаменитость! Про тебя в Париже книгу напечатали. И о Краснушке тоже! Жаль, что она померла. Ей бы это понравилось. Ну, что скажешь?

Старый петух застыл на минуту, затем опустил голову, чтобы почесать шейку.

— Не строй из себя простачка, ты же все прекрасно слышал. Ну, иди спать, уже поздно. Кыш. Давай-ка уводи своих женщин на ночлег. Кш-ш!

Она встала со скамейки и, заложив большим пальцем нужную страницу, загнала, помахивая открытой книгой, птицу в курятник. Аккуратно закрыв дверцу от лисы, которая уже утащила у нее Краснушку и Хромоножку, она прошла к себе и зажгла лампу.

Пора было ужинать, но она даже не вспомнила об этом. Ей не терпелось узнать, чем кончится рассказ о женщине, так похожей на нее, что ошибиться было невозможно. Торопясь добраться до событий, ей неизвестных, она пропустила несколько страниц, однако снова увлеклась историей, которую хорошо помнила:

Февраль в тот год выдался очень холодный. Выпало много снега, и на дорогах было скользко. В один из вторников, когда она отправилась кое-что купить в поселке, Лучик слишком резко затормозила на площади и упала с велосипеда. Два свидетеля этого происшествия бросились поднимать ее, но она испустила крик, когда ее взяли за правую руку, и побледнела так, что всех перепугала. Ее довели до кафе, дали выпить водки и пригласили врача, чтобы он осмотрел ее. Тот посоветовал отправиться в больницу: у нее был вывих плечевого сустава.

— Нет, доктор, ни за что не поеду. Кто будет кормить моих кур и цыплят, если меня там оставят? Ну а потом, вы же сами можете вправить мне плечо.

Врач скривился, вправляя мощное плечо плотной женщине, а она стиснула зубы от боли. Ей прибинтовали руку вдоль туловища, и кто-то вызвался отвезти ее домой на машине. По счастливой случайности, соседи, несмотря на холодную погоду, вышли пройтись у себя в парке. Услышав необычный для этих мест шум автомобиля, они появились у калитки и, как только узнали в чем дело, изъявили готовность помочь. Прежде всего было решено, что питаться она будет пока на вилле, так как приготовить себе одной рукой ничего не сумеет.

— Вы очень любезны, и я не отказываюсь. Но меня беспокоит не то, что я буду есть, а что будут есть мои куры и цыплята. Как же мне управиться, если я такое чучело?

— Не волнуйтесь, мы поможем.

Они и вправду помогли. Поскольку Лучику было не под силу и огонь в печи развести, для нее устроили спальню в одной из гостевых комнат, и она оказалась в доме на полном обеспечении. Трижды в день хозяин виллы ходил с ней к дощатым курятникам и раздавал синтетические гранулы белым цыплятам и дробленое зерно огненно-рыжим курам. Лучика очень смешило, что парижанин вместе с ней шлепает по помету.

— По такому делу свои красивые туфли замараете. Надо бы вам сапоги купить. Ну и повезло же мне с любезными соседями.

В марте стало теплее. Лучик уже оправилась от шока, но с прикрученной рукой была наполовину беспомощна. Продав несколько сотен трехмесячных цыплят, новых она не взяла, так что теперь у нее было меньше хлопот, и она почти справлялась сама со своим хозяйством. Правда, жила она все еще у соседей, и радуясь их дружескому участию, и огорчаясь, что стала для них обузой. Не в силах толком помочь хозяйке виллы, она часами просиживала у камина, читая книги, которые выбирала в библиотеке. Лучик упорно дочитывала каждую книгу до конца, даже если не все в ней понимала.

— Что-то очень запутано, — говорила она, — вот и приходится до конца добираться, если хочешь понять, что к чему. Ну, а под конец, глядишь, и правда разберешься.

Часто на вилле бывали гости. Это приезжали парижане, они оставались к обеду, а иногда и ночевать. Ей представляли гостей, и она присматривалась к ним. В основном это были художники, одевались они как-то чудно, громко говорили и всех на свете ругали. Остальные были похожи на служащих, каких она видела в субпрефектуре, эти с нежностью говорили о любимых книгах. Большинство гостей, как только ей их представляли, тут же делали вид, будто не замечают ее, боясь встретиться с ней глазами, но некоторые, наоборот, сочувствуя ее несчастьям, старались чаще к ней обращаться. Она охотно отвечала на их вопросы, ей было очень приятно, что такие образованные (а может, и знаменитые) люди ею интересуются. Некоторые даже были так любезны, что провожали ее через дорогу к птичнику.

Однажды хозяева представили ей американского профессора с женой и приехавшего с ними японца, про которого сказали, что на родине он считается одним из самых талантливых писателей. Лучик была страшно разочарована, когда за столом заговорили на иностранном языке, и она сначала не понимала ни единого слова. Впервые с тех пор, как жила на вилле, Лучик почувствовала себя там совершенно чужой. Хозяева дома, правда, время от времени обращались к ней по-французски, предлагая хлеба или еще кусочек жаркого, но тут же переходили со своими гостями на какую-то несусветную тарабарщину. Это было тем более неприятно, что всем им было очень весело и они хохотали.

Тем временем Лучик украдкой поглядывала на того, кто был так похож на китайца и, к ее крайнему изумлению, лучше всех одет. Он один был в белоснежной рубашке и при галстуке. Когда его представляли ей, он очень низко поклонился, а теперь сидел за столом удивительно прямо, положа руки на скатерть. Иногда она встречалась с черными, пронзительными его глазами, и он слегка склонял голову, обнажая очень белые и, конечно, очень крепкие зубы. Лучик была смущена, потому что все это совершенно переворачивало ее представления о желтокожих, которые, по ее разумению, хоть и не такие дикари, как африканцы, но все же вряд ли могли быть культурными людьми. А этот — первый, кого ей суждено было увидеть, — просто восхищал ее своими хорошими манерами и живостью взгляда. А кроме того, это ведь был писатель!

Постепенно ухо ее привыкло к мелодике речи, и ей показалось, что то там, то тут она различает несколько английских слов, которые она учила вместе с Жозеттой, когда та ходила в первый класс коллежа. Она прислушалась и узнала еще несколько слов. Это было откровением: то, что учила племянница и что, казалось ей, не имеет решительно никакого применения в жизни, имело это самое практическое применение. Вот ее соседи, ведь тоже наверняка учили английский в школе, а теперь могут разговаривать не только с американцами, но даже с японцем. Она решила, что попросит Жозетту, которая теперь уже стала взрослой и работала, позаниматься с ней английским, и жалела, что не догадалась сделать это раньше.