Бегство от волшебника - Айрис Мердок

Она подошла к дверям дома Питера Сейуарда. А так ли все ясно? — пронеслось у нее в голове. Она поглядела на дверь, потом повернулась и бегом направилась домой. Не мертвый ритуал, а живое действие — вот чего она все яростней жаждала! Она позвонила мисс Фой и спросила ее, не согласится ли та присмотреть за Хантером. После чего на такси помчалась к вокзалу Виктории.

Когда поезд выезжал из Неаполя, Розе подумалось, что, возможно, не надо было оставлять Хантера. Но эти сомнения сменились уверенностью, что сейчас она делает то, что будет очень полезно именно для Хантера; и в самой глубине души какой-то голос нашептывал ей, что то, что сейчас заставляло ее двигаться почти вслепую вперед и вперед, исходило не только от ее воли, но и от воли Хантера. О том, что будет дальше, она не думала вообще. На Мишиной вилле она никогда прежде не бывала и не встречала никого, кто там бывал, но различные истории об этом поместье слышала. Адрес почему-то навсегда отложился у нее в памяти, так что Кальвин мог и не стараться. Теперь ей казалось, что эта мысль была с ней всегда: вилла Миши Фокса — то место, куда она непременно когда-нибудь приедет.

Скорость поезда изменилась; и чем тише ехал он, тем сильнее билось Розино сердце. Она не предупредила

Мишу о своем прибытии. Как она доберется до виллы и что ее там ждет? Трудно даже представить. А может, подумала она, прибыв на место, сразу же сесть в поезд, обратный! Может, так и сделать? Она еще вольна, даже сейчас еще вольна поступать как вздумается. Ничего непоправимого еще не случилось. Роза взяла чемодан и вышла в коридор. С этой стороны за окошками пробегали поросшие оливковыми деревьями холмы, по бокам которых тянулись глубокие расселины, как следы от огненных слез. За холмами высились горы, коричневые и пурпурные в догорающем свете дня; их мягкие контуры ватными комьями громоздились над зубчатой линией, проходящей внизу. Поезд начал останавливаться.

Кроме Розы, на крохотном, затерянном в глуши полустанке никто не вышел из поезда. Если не считать крашенного охрой квадратного здания самой станционной конторы, вокруг не было никаких строений. Роза стояла на усыпанной щебнем дорожке, возле пыльной рощицы олеандров, ожидая, пока проедет поезд и можно будет перейти на другую сторону. Состав гусеницей потянулся вдаль, к холмам, и она вдруг оказалась среди безмолвия. Хрустя подошвами по щебню, пересекла путь и отдала билет. Вышла за калитку и оказалась на проселочной дороге. Ноги ее тут же утонули в мягкой белой пыли. Она огляделась по сторонам.

И замерла от неожиданности. Чуть в стороне от дороги, посреди жары и молчания стояла запряженная одной лошадью элегантная коляска на высоких рессорах, с колесами красного цвета и белым, украшенным бахромой, балдахином, изрядно накренившимся над местом, предназначенным для кучера. А на этом самом месте, низко свесив голову, сидел не кто иной, как Кальвин Блик. Он крепко спал. И лошадь, судя по тому, что носом едва не касалась земли, кажется, тоже дремала, через равные промежутки времени вздувая вокруг ноздрей крохотные облачка пыли. Прижав руку к груди, Роза расхохоталась.

От ее смеха Кальвин вздрогнул и открыл глаза. И тотчас же лошадь проснулась и вскинула голову, отчего оглушительно затрезвонили пять подвешенных под дугой колокольчиков. Роза продолжала смеяться. Впервые при виде Кальвина она почувствовала самую настоящую радость.

— Дорогая моя! — воскликнул Кальвин. — Вот и вы! Ну, наконец-то приехали! Сегодня уже третий поезд встречаю! Едем скорее, не то это бедное животное не выдержит.

— Но как вы сюда попали? — весело спросила Роза. — Я же с вами только что говорила в Лондоне! — Она чувствовала громадное облегчение.

— Вы когда-нибудь слышали о самолетах? — в свою очередь поинтересовался Кальвин. — Стрелы Амура, уверяю вас, летят медленней. Я прилетел на самолете Британских Европейских авиалиний.

Роза забралась в коляску, опасно накренившуюся, когда она поставила ногу на ступеньку. Кальвин поправил свою съехавшую на бок широкополую соломенную шляпу, дернул поводья и крикнул: «Avanti!»

Лошадка, наверняка еще не вполне проснувшаяся, толчками двинулась вперед, вместе с ней такими же толчками поехала и коляска. Колокольчики на дуге мелодично позвякивали, железные гвоздики на хомуте посверкивали. Облако пыли поднималось из-под колес, и сквозь него Роза видела разворачивающийся перед ней довольно суровый сельский пейзаж — белесые камни да пыль; даже оливковые деревья и виноградники на склонах холмов, и те казались серыми, словно лето, не успев еще толком начаться, уже утомило их своей жарой. Между светло-коричневых изгибов холмов, сквозь голубую дымку белели, как обглоданные кости, хижины, а за ними темной линией обозначалось море. Пронзительный вечерний свет красил далекие вершины гор и стягивал небо вниз, как шелковую скатерть. Роза вдыхала теплый воздух. Она уже и не помнила, когда в последний раз была на юге.

Розе хотелось вот так ехать и ехать, бесконечно. Так близко к Мише и вместе с тем так свободно она еще никогда себя не чувствовала. Посреди бедности и красоты этого обнаженного края она не могла понять, почему раньше Мишина Италия виделась ей похожей чуть ли не на тропический рай, а на самом деле оказалась совсем другой, и только такой и могла быть. Коляска проехала через небольшой поселок, и местная детвора с криками окружила ее. Мелькнули белые ворота церкви и исчезли за поворотом. Затем мимо проплыл караван тяжело груженных тележек, которые тащил один-единственный ослик, крохотный, словно только что родившийся. Коляска вновь оказалась на открытой местности и поехала гораздо быстрее. Роза сидела, подавшись вперед. Пахло пылью, и морем, и какими-то неведомыми цветами, и югом.

Свернули с дороги, предстояло одолеть небольшой подъем. Лошадь, которая до этого трусила, можно сказать, рысью, теперь перешла на медленный шаг. Кальвин спрыгнул на землю и повел ее по склону. Роза увидала на вершине холма белые стены и плоскую крышу, бывшую когда-то красной, но постепенно выгоревшую и ставшую, как и весь окружающий пейзаж, рыжевато-серого цвета. Лучи заходящего солнца легли на боковую стену, и она приобрела настолько ослепительно-белый цвет, что Роза даже зажмурилась. У нее все еще рябило в глазах, когда коляска въехала в небольшой дворик, и она сошла прямо в объятия Миши.

— Пойдем в дом, — сказал он, не высказывая ни малейшего волнения, — ты ведь, наверное, очень устала.

Какой-то парень, итальянец, взялся распрягать лошадь. Кальвина и след простыл.

Роза пошла за Мишей через двор. И на каждом шагу черные куры с алыми, как цветы, гребешками с квохтаньем вырывались у нее из-под ног. Они зашли в какую-то темную комнату. Через минуту, когда глаза привыкли к полумраку, Роза различила близко от себя профиль Миши; раздались тихие слова: «Твоя комната здесь, на этой стороне дома. Мария сейчас принесет колодезной воды для умывания. Приведи себя в порядок и приходи Поужинаем вместе».

Мария, которая, казалось, состояла из большого белого чепца и пары смеющихся черных глаз, провела Розу в ее комнату, вышла и вскоре вернулась с двумя кувшинами — в одном была горячая вода, в другом ледяная. В этой комнате тоже было темно, лишь немного света пробивалось сквозь плотно закрытые ставни. Свыкшись с полумраком, Роза рассмотрела обстановку: каменный пол, железную кровать под пестрым покрывалом, уставленный кувшинами умывальник, небольшой диванчик и рядом стул. Больше мебели не было. Она подошла к окну. Попыталась открыть ставни. Долго возилась, но в конце концов створки распахнулись.

Заполненный трепещущим светом квадрат пространства открылся перед ней. Вечер извлек из выцветшего пейзажа оттенки, которые полуденное солнце скрывало — коричневатые, золотистые; и одиноко растущее оливковое дерево, прежде чем окунуться в черноту, стало густо-зеленым. Перед ней, окаймленное холмами, лежало море; расчерченное огненными полосками, оно из синего стало фиолетово-пурпурным и светилось уже не искрящимся поверхностным, а приглушенным внутренним светом. Свет этот горел словно по ту сторону громадного окна. Роза всматривалась в его глубины. Море раскинулось совсем близко от дома и при этом где-то глубоко внизу; по склону холма шли каменные ступени, ведущие от дома к пляжу, но Роза видела лишь один пролет лестницы и лишь краешек песчаного пляжа. Прямо перед окном ее комнаты находилась терраса с каменными перилами, огибающая, как она догадывалась, весь дом, с фасада которого наверняка открывался более широкий вид на море. Ее комната находилась в крыле, расположенном под углом к центральной части дома. Терраса была пуста. Пахло мятой, слышалось, как гдето журчит фонтан. Роза простояла на террасе довольно долго. Потом вернулась в комнату и начала умываться. Теплый вечер проник внутрь вслед за ней.