Исаак Лакедем - Александр Дюма

Пилат поднялся, два-три раза прошелся по галерее, всякий раз поглядывая на Христа с удивлением, доходящим почти до восхищения. А затем произнес, обращаясь к самому себе:

— Клавдия права, этот человек — праведник!

Тогда, подойдя к балюстраде, он обратился к тем, кто, все еще боясь оскверниться, толклись снаружи.

— Обвините этого человека в других проступках. До сих пор я не нашел в его делах ничего предосудительного.

Толпа загудела, и новые обвинения не заставили себя ждать.

Среди них римский наместник обратил внимание на те, что касались магии:

— Он говорил: «Я разрушу храм сей рукотворенный, и чрез три дня воздвигну другой, нерукотворенный».

— Какой храм? — спросил Пилат.

— Храм Соломона, который строили сорок шесть лет… Ты понимаешь, Пилат? Он сказал, что опрокинет его и восстановит за три дня!

— Я понимаю одно, — раздраженно заметил прокуратор, — а именно, что по той или иной причине вы жаждете крови этого человека. Однако я не считаю, что он заслуживает смерти лишь потому, что нарушил субботнее воздержание, когда из этого не проистекло ничего, кроме блага, или за сказанные слова о храме, в которых, без сомнения, сокрыта какая-то притча.

Действительно, иудеи плохо поняли или не захотели правильно понять слова Христа: «Разрушьте храм сей, и я в три дня воздвигну его». Ведь они значили лишь: «Можете убить меня — меня, который и есть истинный храм Господень, поскольку от меня исходит истина, — но через три дня я воскресну!»

Этот второй ответ Пилата возмутил врагов Иисуса, но одновременно придал несколько бодрости его доброжелателям. Никодим, стоявший в толпе, ожидал, как и на заседании синедриона, лишь благоприятного случая, чтобы возвысить свой голос в защиту обвиняемого. Теперь он счел, что такой случай представился, и вышел вперед.

— Пилат, взываю к правосудию твоему и справедливости, блистательное доказательство коей ты только что явил, а потому прошу позволить мне сказать несколько слов.

— Подойти к подножию галереи и говори, — приказал Пилат.

Никодим встал на указанное ему место.

— Я уже высказывался в защиту этого человека, — начал он. — Я делал это перед синедрионом и сказал старейшинам, левитам и всем, кто там был: «В чем обвиняете вы Иисуса? Он совершил многочисленные и славные чудеса, каких до него никто не делал. Отошлите его и не наказывайте. Если эти чудеса исходят от Господа, они будут прочными и вечными. Если от демона — то они окажутся зыбкими и непостоянными и вскоре разрушатся сами собой. С ним будет то же, что с египетскими волхвами, которых фараон подвиг выступить против Моисея: пред лицом чудес, исходящих от Всевышнего, их волшебство оказалось бессильно, и они погибли». Прошу, Пилат, воспользуйся примером, извлеченным из нашей собственной истории, отошли Иисуса из города. Пусть время рассудит, самозванец он или Мессия, лжепророк или сын Божий.

Но тут иудеи, взъярившись на Никодима, закричали:

— Не слушай этого человека, Пилат! Не слушай, это же его ученик!

— Разве я ученик его? — воскликнул Никодим.

— Да, да, да! — завопили в толпе. — Ты его ученик, потому что говоришь в его пользу!

— Тогда и прокуратор кесаря, высказывавшийся в его пользу, — его ученик! — возразил Никодим. — Так нет же! Кесарь возвел его в эту почетную должность, чтобы с вершины, на которую он поставлен, ему легче было судить о наших ничтожных страстях и творить правосудие, не различая одних и других, больших и малых, слабых и сильных.

— Значит, — закричали самые яростные, — если ты берешь на себя часть его преступлений, ты готов взвалить на свои плечи и долю его наказания?

— Я приму ту долю, какую мой господин Иисус изволит уделить мне в его мучениях и грядущей славе, — откликнулся Никодим. — Пока же я взываю: правосудия, Пилат, правосудия!

Пилат поднял руку, требуя тишины, и, указав на Никодима, произнес:

— Кроме этого человека, который достоин веры, потому что он один из членов вашего совета, кто еще может свидетельствовать в пользу обвиняемого?

Тут некто из толпы приблизился и спросил:

— Дано мне будет сказать?

— Говори, — разрешил Пилат.

— Так вот, я расскажу о том, что приключилось со мной. Тридцать восемь лет я не покидал своего ложа, терзаемый ужасными болями и под постоянной угрозой смерти. Иисус пришел в Иерусалим, и я узнал, что он, по рассказам, излечивает слепых, глухих и одержимых бесом. Несколько юношей подняли меня вместе с ложем и принесли к Иисусу. Увидев меня, он был тронут моим страданием и сказал: «Встань, возьми постель свою и иди в дом твой». И тотчас я выздоровел: я встал на ноги, взял постель и пошел.

— Это так! — закричали из разных мест. — Но спроси его, в какой день он вылечился.

— Когда тебя излечили? — поинтересовался Пилат.

— Я должен признать, что в день субботний, — ответил свидетель.

Тогда, обернувшись к Иисусу, претор осведомился:

— Так ты лечил в субботу, как и в другие дни?

— Пилат, — со всегдашней грустной улыбкой ответил Христос, — Какой пастырь, видя, как одна из овец его упала с обрыва в бурную реку, не бросится в воду, будь тот день субботний или какой иной?

Прокуратор провел рукой по взмокшему лбу.

— Этот человек, как всегда, прав, — проговорил он и снова обратился к народу: — Кто-нибудь еще может свидетельствовать в пользу обвиняемого?

— Да, я! — откликнулся еще один из толпы, выступая вперед. — Я от рождения был слеп. Я слышал вокруг себя человеческую речь, однако никого не видел. Но Иисус проходил через Иерихон, и милосердные люди поставили меня на его пути. Я громко кричал: «Сын Давидов, сжалься надо мной!» И он надо мной сжалился, наложил руку на глаза мои, и я, прежде никогда не видевший, прозрел!

Тут еще женщина приблизилась к балюстраде и обратилась к Пилату:

— Двенадцать лет у меня не прекращались кровотечения, и я была еле жива. Я попросила, чтобы меня вынесли к дороге, по которой собирался пройти Иисус. Поскольку у меня не было сил даже позвать его, я смогла лишь коснуться края его плаща. И в тот же миг исцелилась.

Она не успела договорить, как рядом с ней встал еще один горожанин.

— Меня видели все в Иерусалиме, — начал он. — Я не ходил даже, а влачился по улицам на костылях, будучи хромым и скособоченным. Иисус протянул руку в мою сторону, произнес слово, и я выздоровел.

Тут подал голос прокаженный:

— И меня он вылечил единым словом.

И одержимый бесами объявил:

— Из меня он изгнал беса, закляв его.

— Ты же видишь, у этого человека власть над демонами! — закричали в толпе.

Пилат обернулся к Иисусу, как бы спрашивая: «Что можешь сказать в оправдание?»

— Да, — отозвался Христос. — Я имею власть над демонами. Но лишь для того, чтобы изгонять их в ад, откуда они вышли. И эта власть, напротив, доказывает, что я послан Господом.

— В третий раз повторяю вам, что этот человек невиновен! — провозгласил Пилат.

— А мы повторяем тебе, римский претор, — завопили в ответ, — мы утверждаем, что он призывает народ к возмущению от Галилеи, где он начал, до нашего города, где кончит тревожить наш покой!

— От Галилеи до сего места? — оживился Пилат. У него появилась надежда снять с себя ответственность. — Значит ли, что человек этот — галилеянин?

— Да, да! — закричали из толпы. — Он галилеянин, а в Писании сказано, что никакого пророка не будет из Галилеи. Смерть лжепророку! Смерть галилеянину!

Пилат обернулся к Иисусу и переспросил:

— Ты и вправду галилеянин, как говорят эти люди?

— Я родился в Вифлееме, но мои отец и мать из Назарета, что в Галилее.

— В этом случае, — удовлетворенно проговорил римский наместник, устремляясь по нежданно открывшемуся для него пути, — ты подлежишь не моему суду, поскольку я прокуратор кесаря в Иерусалиме, но власти Ирода, тетрарха Галилеи.

И он обратился к народу:

— Коль скоро этот человек — галилеянин, он подсуден Ироду, а не мне. Вследствие этого я отправляю его к Ироду, который как раз сейчас находится в Иерусалиме по случаю праздника.

А затем приказал стражникам:

— Ведите этого человека к Ироду и передайте тетрарху, что я, прокуратор Иудеи, отсылаю его к нему, не сочтя себя вправе судить одного из его подданных.

Стражники окружили Иисуса, и тот с привычным смирением и покорностью сошел с лестницы претория.

Тем временем Пилат, услышав, как кольца занавески скрипят по карнизу, обернулся.

На пороге двери, ведшей во внутренние покои, стояла жена.

— Ну что, Клавдия, — спросил он, весьма счастливый тем, что представилась возможность освободиться от этого дела. — Ты довольна?

— Это лучше, чем приговорить его, — вздохнула Клавдия. — Но меньше, чем оправдать…

А тем временем Иисуса вели, вернее, тащили ко дворцу Ирода.