Верь мне - Алёна Берндт

День после грозы выдался душным, летнее солнце парило землю, утренняя роса давно высохла, только вот лужи, оставшиеся после ночного дождя, манили ребятишек своей синевой — отражающимся в них небосводом.

— Жень, ты чаю хочешь? — Меланья вышла из дома и присела на бревнышко рядом с внучкой, — Тебе поспать надо, половину ночи просидела… Может, к доктору сходим, пусть что от нервов тебе пропишет? Ведь нельзя так, ночами не спать. Посмотри, вся осунулась, под глазками синяки…

— Бабуль, да ничего… какие лекарства, просто не спалось сегодня. Я думала над рассказом, не выходит он у меня. Другой начну, о себе, и о папе, и о вас… А вот Егорка на тихий час уляжется, и я вместе с ним и посплю.

— Не заболела бы ты, милая! — бабушка приложила ко лбу внучки прохладную руку, — Заварю-ка я тебе чайку с травками, с богородской, зверобоем и мятой.

Егорка пыхтел рядом с ними, пытаясь ухватить Лапкин хвост, который чудесным образом постоянно ускользал у него прямо из рук! Сама Лапка, снисходительно щурясь, наблюдала за маленьким неловким человечком, и нарочито медленно возила перед ним хвостом.

— Хорошо, бабушка, зверобой, так зверобой, — сказала Женька, и бабушка ушла в дом.

Женька сорвала несколько цветков с небольшой бабушкиной клумбы и плела венок, думая над тем, что случилось ночью и поглядывая на братишку, когда у забора послышался голос:

— Женя, здравствуй! А бабушка дома? Или дед? Кто есть взрослые?

Женька подняла голову — за калиткой стояла бабушка Полина Волоконникова, двор которой был через забор от дома Тимофеевых. Старушка была одинокой, часто болела, вот и в этот раз лицо её показалось Женьке очень бледным. Девочка взяла братишку за руку и подошла к калитке:

— Здравствуйте, баба Поля. Бабушка Маня дома, а деда нет — ушел по делам. Да вы проходите во двор, — Женька отворила калитку, и старушка вошла, опираясь на сбитую внизу тросточку, — Присядьте вот на лавочку, я сейчас бабушку позову.

Подхватив Егорку, Женя поспешила в дом, чтобы сообщить бабушке о гостье, которая устроилась на скамейке во дворе и оглядывала хозяйство, щурясь на яркое летнее солнце.

— Бабуль, там к тебе бабушка Поля пришла, на скамейке сидит, просит выйти к ней, — сказала Женька бабушке и принялась ловить шустрого Егорку, который уже успел сделать пару попыток открыть нижние дверки кухонного буфета.

— Волоконникова Поля, что ли? — спросила бабушка и выглянула в растворенное настежь окно, — Аполлинария, сейчас я иду!

Меланья Фёдоровна взяла из буфета кружку, набрала в неё душистого прохладного квасу и вышла на двор:

— Вот, угостись-ка кваском, Поля. Ух, жарит солнце, ну и денёк сегодня выдался. Эдак, скоро и косить пойдем, пока травы не попекло.

— Спасибо, Маня, хорош квас у тебя, благодарствую! — ответила соседка, — Я к вам поговорить, дело тут серьёзное, Сергея вашего касается.

— Что ж во дворе говорить, пойдем в дом, — пригласила Меланья гостью, понимая, что разговор предстоит серьёзный, — Что же на солнцепёке сидеть, в доме прохладнее.

Вскоре женщины расположились у стола в большой комнате, в открытое окно задувал тёплый ветерок, делая помещение прохладным. Женька с Егоркой тоже расположились в доме, во-первых, прячась от полуденного зноя, а во-вторых, потому что Женьке было очень любопытно, что же скажет бабушке соседка. Хоть и услышала она не весь разговор, но и тех нескольких услышанных фраз ей хватило.

— Меланья Фёдоровна, голубушка, прости ты меня, глупую старуху! — начала негромко Аполлинария, — Бес попутал, или лучше сказать, чертовка эта, Тонька Андреева! Я ведь вот почитай четыре недели пролежала в стационаре, только вчера сестра пришла, перед выпиской, и мне рассказала, что вашего Сергея забрали, а после еще в Тарасовке женщину убитую нашли… Я говорю сестре — Лида, что же раньше мне про это не рассказала! А она говорит — волновать тебя не хотела, ноги больные, сердце шалит… Зачем тебе про убийства знать! А я ночь глаз не сомкнула, я после выписки-то пока у Лиды живу — одной тяжело дома. Вот, собралась и к вам, пока вот дохромала!

— Да, горе в наш дом пришло, Полечка… — Меланья не сводила глаз с гостьи, — Ты не переживай, сердце побереги своё, не терзайся! Всё разъясниться, я уверена! Спасибо, что пришла к нам, хоть и трудно тебе!

Глава 81

— Так получается, что я вашего Сергея оговорила! — заплакала Аполлинария, — В тот день, когда Киру то убили, я с ногами сильно мучилась, почти и не вставала весь день. Мне почтальонша наша должна была мазь принести, я ей уж с неделю как в город заказывала, самой-то мне не доехать с такими ногами. Вот, сижу я, значит, солью колено грею, а тут во дворе голос — Поля, Поля, сюда выйди! Я в окно глянула, а там Тоня Андреева у забора стоит, меня зовет. Я её и кричу — зайди, мол, в дом, нога у меня болит! А она орет, как не слышит! Говорит, тебе почтальонша мазь передала, я на почте была, вот тебе по пути занести решила! Кое-как я до забора своего похромала. Чего, говорю, Тоня, не заходишь в дом-то, от забора кричишь. Говорит, некогда, спешу. Куда ей спешить, непонятно, никого нет, ни ребенка, ни котёнка, мать схоронила давно… Ну ладно, хоть мазь принесла, спасибо тебе, Тоня, говорю. А она — да на здоровье, и указывает мне пальцем-то на улицу. Смотри, говорит, Сергей-то Тимофеев с учителкой живет, а сам еще и к Кирке бегает, и пальцем мне тычет. Я гляжу — а ваш Сергей и вправду к Кириному двору идет, в калитку уж входит… Ох, Маня, после, когда ко мне милиция пришла с вопросами, я им про это и рассказала! Тоня еще тогда мне говорит, время-то утро, учителка в школе, а он к Кире! Я и подумала… А вчера сестра моя, Лида, пришла, про Тарасовку рассказала, да про задержание Сергея — тут я и поняла, что с моих слов его видать, да с Тонькиных…

— Постой плакать, Поля, а ты уверена, что это Сергей был?

— Да кто же разберет, куртка как у него была, серая. Мужик и мужик, я так далече-то и не вижу, разве разглядишь! Только Тоня сказала — Сергей это — я и помыслить не могла, уверена была, что это он! А после смотрю, он сонный с крыльца своего вышел, думаю, и поспать успел, надо же…. Ох, Маня, простите меня!