Лучшие истории любви XX века - Елена Прокофьева

Маяковский. Фото А. Темерина. 1929 год

В 1906 году скоропостижно скончался отец: укололся булавкой, что вызвало заражение крови. С тех пор Володя Маяковский ненавидел булавки, старался не держать их у себя в доме.

По инициативе Людмилы осиротевшая семья Маяковских переехала в Москву. Сняли квартирку на Бронной. Пенсия составляла 10 рублей в месяц. Мать сдавала комнаты студентам и держала столовников. Людмила давала уроки. Главной целью было, чтобы Володенька благополучно доучился.

Но несмотря на все жертвы, закончить гимназию Маяковскому было не суждено. В марте 1908 года его исключили: нет, не за участие в революционном кружке, как часто утверждают, а потому, что за учебу не было вовремя уплачено. Безделье и жажда романтики привели юношу в ряды Российской социал-демократической партии, то есть – к большевикам. Он стал пропагандистом.

Его арестовали прямо на улице, в 11 часов утра: как он сам писал – «обыскали и отправили в участок». Тюремный быт оказался весьма комфортным. Владимир проводил время в заключении с пользой для своего образования. Сестре он отправлял спокойные и веселые письма. В первом просил книги: «Алгебру и геометрию Давидова, Цезаря, грамматику латинского Никифорова, немецкую грамматику Кейзера, немецкий словарь, маленькую книжицу на немецком языке Ибсена (она лежит у меня на полке), физику Краевича, историю русской литературы Саводника и программу для готовящихся на аттестат зрелости. Из книг для чтения следующие: психологию Челпанова, логику Минто, историю новейшей русской литературы (чья – не помню, она лежит у меня на столе), «Введение в философию» Кюльпе, «Диалектические этюды» Унтермана и «Сущность головной работы человека» Дицгена. Все эти книги ты найдешь у меня в комнате. Затем спроси, не найдется ли у Владимира или Сергея 1-го тома «Капитала» Маркса, «Введение в философию» Челпанова и сочинения Толстого или Достоевского… Если найдешь (постарайся), то принеси Гнедича «Историю искусств», Мутера «Историю живописи в 19 столетии», если есть, то принеси от кого-нибудь другого, а если нет, то в крайнем случае те, которые лежат у меня в сундучке, только оберни в бумагу».

В тюрьме Владимир написал свои первые стихи, которыми, впрочем, остался недоволен. Позже он вспоминал с бравадой: «Спасибо надзирателям – при выходе отобрали. А то б еще напечатал!»

Сидеть ему пришлось еще дважды. После третьей отсидки Владимир из партии вышел и больше не вступал.

Революционный период был для Маяковского закончен. Начался другой – футуристический.

Родилась Лиля Юрьевна Брик в Москве 11 ноября 1891 года. Отец – юрист Урия Александрович Каган. Мать – пианистка Елена Юльевна Берман. Мать давала дома музыкальные вечера, у девочек – Лили и Эльзы – была гувернантка-француженка, позже они учились в частной гимназии.

Кстати, родители назвали старшую дочь «Лили» – в честь Лили Шенеман, возлюбленной великого Гете, которого боготворил Урия Александрович. Лилей она стала, когда повзрослела, наступили новые времена, и изысканное «Лили» всем казалось смешным и претенциозным.

Лили было пятнадцать, когда она забеременела. От кого – неизвестно. Ее отправили к родственникам, в провинцию, где нашли врача, согласившегося сделать аборт на довольно значительном сроке. Результатом этого приключения для Лили стало бесплодие. Но ее это никогда особенно не печалило. Или же она не говорила о своей печали, потому что не любила жаловаться: не любила, чтобы ее жалели. Уже в старости она говорила о своем нерожденном ребенке: «Обрекать человека на те мучения, которые мы постоянно испытываем? Ведь если бы у меня был сын, то он наверняка загремел бы в 37-м, а если бы уцелел, то его убили бы на войне».

В 1909 году Лили поступила на математический факультет Высших женских курсов, потом бросила – и поступила в архитектурный, на отделение живописи и лепки. Весной 1911 года Лили уехала в Мюнхен, поступила там в художественную студию. А в 1915 году вдруг увлеклась балетом, поставила в комнате станок и брала уроки у балерины Александры Доринской.

«…Среднего роста, тоненькая, хрупкая, она являлась олицетворением женственности, – вспоминала ученицу Доринская. – Причесанная гладко, на прямой пробор, с косой, закрученной низко на затылке, блестевшей естественным золотом своих воспетых… «рыжих» волос. Ее глаза действительно «вырывались ямами двух могил» – большие, были карими и добрыми; довольно крупный рот, красиво очерченный и ярко накрашенный, открывал при улыбке ровные приятные зубы… Дефектом внешности Лили Юрьевны можно было бы почитать несколько крупную голову и тяжеловатую нижнюю часть лица, но, может быть, это имело свою особую прелесть в ее внешности, очень далекой от классической красоты».

Впрочем, некоторые – особенно часто женщины – находили Лили на редкость непривлекательной и удивлялись, почему ее так любят мужчины. Одна современница записала: «Боже мой! да ведь она некрасива. Слишком большая для маленькой фигуры голова, сутулая спина и этот ужасный тик».

Лиля в экстравагантном наряде. 1924 год

С Осипом Бриком она познакомилась, когда Осипу, сыну обеспеченного торговца, было семнадцать, а Лили – всего тринадцать. Поженились они то ли зимой 1912 года, то ли в марте 1913 года. Родные Осипа были против этого брака. Но если Лили вцеплялась своими коготками в какого-то мужчину, вырваться он уже не мог. А Осипа она очень любила. Пожалуй – больше, чем кого бы то ни было из тех, кого ей случилось любить. Лили признавалась в этом открыто: «Но я любила, люблю и буду любить его больше, чем брата, больше, чем мужа, больше, чем сына. Про такую любовь я не читала ни в каких стихах, нигде. Я люблю его с детства, он неотделим от меня».

Осип окончил юридический факультет Московского университета, но служил в фирме отца, а после революции стал юрисконсультом ЧК, что ему до сих пор вменяется в вину.

В июле 1914 года Лили и Осип Брик переехали в Петроград. Квартиру, которую сняли родители Осипа, Лили – уже Лиля! – превратила в литературный салон. К ней с удовольствием приходили писатели, поэты, музыканты, художники, кинематографисты – она интересовалась всеми людьми и всеми видами искусства. Ее общительности, огня и обаяния хватало на всех.

В июля 1915 года ее младшая сестра Эльза привела в эту квартиру поэта-футуриста Владимира Маяковского.

Владимир мучительно искал себя в искусстве. Ему казалось, что поэта из него не получится. Хотел стать художником. Поступил в Московское училище живописи, ваяния и зодчества: собственно, единственное место, куда принимали без свидетельства о благонадежности. Там познакомился с Давидом Бурлюком, основателем футуристической группы «Гилея». Сначала они подрались. Потом стали друзьями.

Именно Бурлюк вернул Маяковского в поэтическое русло, за что Владимир навсегда остался ему благодарен: «Днем у меня вышло стихотворение. Вернее – куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю – это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: «Да это же ж вы сами написали! Да вы же ж гениальный поэт!» Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом. Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: «Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский». Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Еще и рычал на меня, отойдя: «Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение». Пришлось писать. Я и написал первое (первое профессиональное, печатаемое) – «Багровый и белый» и другие. Всегдашней любовью думаю о Давиде. Прекрасный друг. Мой действительный учитель. Бурлюк сделал меня поэтом. Читал мне французов и немцев. Всовывал книги. Ходил и говорил без конца. Не отпускал ни на шаг. Выдавал ежедневно 50 копеек. Чтоб писать не голодая…»

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});