Охота к перемене мест - Евгений Воробьев

Варежка уверена, что ребята встретят Нонну приветливо, а если кто станет коситься — наплевать и растереть. Ребята поймут, что приехать вот так, как Нонна, — значит оказать бригаде щедрое доверие.

Уже пришло время отправляться на аэродром, а Галиуллин не мог найти ни газика, ни «Москвича», ни пикапа, ни рафика, ни уазика. Согласился их выручить водитель десятитонного КрАЗа. Чемодан и рюкзак погрузили в кузов, а Нонна с гитарой в руках, Галимзян и Зина втроем забрались в кабину, уселись рядом с водителем.

— Рюкзак очень тяжелый, не сядут у тебя рессоры? — спросила Зина у водителя, едва КрАЗ тронулся с места,

Нонне удалось вылететь вторым рейсом, и вот она и ее тень вместе прилетели сюда.

— Почему вашу глухомань назвали Останкино? — спросила Нонна, когда они вышли на лесную просеку.

Официально никто это поселение так не называл. И, однако же, по этому самозваному адресу почтари переправляют им письма из Приангарска.

Таежное Останкино даже не поселение, а бивак, стойбище, которое навсегда прекратит свое существование с отъездом монтажников. Что станут делать добрые люди в глухомани, у подножья башни, когда ее водрузят на крутой сопке, на отроге какого-то безымянного хребта?

Когдатошнее зимовье приспособили под склад. На двери висел замок, по словам Маркарова, единственный замок во всем Останкине. Прораб Рыбасов всякую просьбу о выдаче инструментов или материалов начинает словами: «Я лицо материально ответственное...» Нет и не будет резона ездить охотникам в это зимовье, движок и вертолеты распугали окрестное зверье на годы вперед.

Миновали вагончик без колес, переведенный на оседлый образ жизни. Может, вагончик бросят здесь за ненадобностью, а может, зимой поставят на санные полозья и утащат. Вагончик этот у них — и конференц-зал, и чертежная; в углу за картонной ширмой, заклеенной старыми чертежами, стоит раскладушка Рыбасова.

Котлопункт под хвойным навесом. Самодельный круглый стол; на исполинский пень горизонтально установили катушку из-под кабеля. Нонна заинтересовалась — как сюда попала эта столешница? Осталась в наследство от электролинейщиков. Они монтировали севернее сопки высоковольтную линию, а катушку притащили сюда по зимнику.

— Наш обеденный стол, — с гордостью сообщил Мартик.

Вокруг стола — грубо отесанные скамейки.

Миновали большую палатку. Хотели установить еще маленькую палатку для женского персонала, но ее на базе Востсибстальмонтажа не нашли. Поневоле отказались от поварих, обед привозят в термосах на вертолете, ну а в нелетную погоду, бывает, питаются всухомятку.

Зимовье, вагончик, котлопункт, радиорубка и две палатки вдоль просеки образовали подобие улочки. Дошли до второй, крайней палатки.

И чем ближе подходили, тем нерешительнее шагал Маркаров с чемоданом и рюкзаком, тем озабоченнее становился.

Не острил сам и не откликался на шутки Нонны; она вопрошающе покосилась на него.

Куда же все-таки пристроить Нонну?

В закуток прораба, завешанный чертежами? Но это только на одну ночь.

Уступить ей свою койку в палатке, а самому перебраться на койку Чернеги? Тот сдает экзамены в Иркутске и вернется через несколько дней.

Не все мужики отнесутся к ее вселению благожелательно. Да и как может молодая женщина не стеснить жильцов мужского общежития?

Получив радиограмму, он не посоветовался с Шестаковым, опасался, тот не поверит, что приезд Нонны — полная неожиданность для Маркарова.

Не посоветовался, не успел ничего предпринять и злился на себя за это.

У входа во вторую палатку их увидел Садырин.

— Гляньте, кто прилетел — женщина, друг человека! — Он побежал им навстречу и выхватил чемодан у Маркарова.

Услышав голос Нонны, из палатки, с учебником и тетрадью, вышел Шестаков. Да, нелегко готовиться к экзаменам, когда теснотишься в неуюте, в общежитейском ералаше и отмахиваешься от мошкары. Мало всего этого, еще Кириченков битый час стучит в уши костяшками счетов; Кириченков собирается в отпуск и подсчитывает: сколько ему выплатят отпускных? Как это подсчитать? Весь полученный за год заработок нужно разделить на 25,4 (среднемесячное число рабочих дней) и умножить на число рабочих дней предоставленного отпуска (основного и дополнительного). Для среднего заработка учитывают только те премии, которые выплачены победителям соцсоревнования, все другие премии в расчет отпуска не входят.

Нонна попросила Шестакова не отвлекаться от занятий: ребята ее устроят, под открытом небом не останется.

Минутой позже к палатке подошел Михеич. Он тоже приветливо поздоровался с Нонной, но ей показалось, что смущен встречей, и быстро куда-то ретировался.

Она передала Шестакову привет от Варежки, та соскучилась без бригады, а еще просила сказать, что уезжает в Братск.

Нонну встретили как старую знакомую. Садырину нравилась роль гостеприимного хозяина, он больше всех суетился и хлопотал.

Напомнил о брезентовом пологе, который без толку полощется на ветру, мокнет под дождем, высыхает на солнцепеке и снова мокнет над кузовом брошенного грузовика. Грузовик торчит на давным-давно растаявшем зимнике и ждет капитального ремонта — лопнул карданный вал. Можно приспособить тот брезент, натянуть маленькую палатку, чтобы устроить гостью с семейными удобствами. Только бы переправиться через речку, добраться до этого грузовика-инвалида...

Маркарова удивило неожиданное дружелюбие Садырина. Сколько ядовитых гадостей наговорил ему в последнее время Маркаров! На самом деле это дружелюбие относится к Нонне и вовсе не связано с ним. Нонна достаточно самостоятельная личность, чтобы Садырин не воспринимал ее лишь как симпатию своего соседа по палатке. Может быть, впервые в жизни Садырин отнесся к женщине с таким неожиданным для него самого уважением — ему чертовски нравится решительность Нонны, ее смелая искренность, безоглядная честность перед собой, перед всей бригадой.

Садырин и Маркаров отправились к брошенному грузовику, а приволокли брезент втроем, им помогал... Погодаев.

— Откуда вы? — удивилась Нонна. — Еще сегодня утром Галиуллины сказали, что вы где-то на Ангаре.

Погодаев объяснил: он уже неделю в Останкине. Возвращаясь из Братска, чуть ли не на ходу пересел на аэродроме в Приангарске из самолета в вертолет и не успел доехать до города, повидать Галиуллиных.

— Что нас объединяет с вами? — спросил Погодаев, сердечно поздоровавшись с Нонной. — Не знаете? Мы оба скучаем по одной и той же личности. Я Мартиросу из Подъеланки два письма накатал.

Хотя Погодаев приехал в Останкино позже других, он уже лучше всех знал округу, с полсотни километров отшагал по тайге вдоль безымянной речки, а характер у этой речки норовистый, вспыльчивый, не угадаешь, что за поворотом...

Погодаев провел их охотничьей тропой к брошенному грузовику, нашел брод через речку.

Палатку поставили под вековой лиственницей, там, где тайга подступает к зимовью-складу.

Последние колья вбивали в полутьме. Притащили с полдюжины одеял, а постель Нонна стелила уже в темноте.

— В темноте, да не в обиде, — весело сказал Мартик.

41

Когда их театр приезжает куда-нибудь на гастроли и в гостинице распределяют номера — сколько амбиции, мелких обид! «У директора есть душ, а у меня, заслуженной артистки, нету», «Не забывайте, что я Северцев-Донецкий!»

Весной у них в Свердловске в актерском общежитии затеяли ремонт котельной, и дом на десять дней остался без горячей воды. Девичий переполох, домохозяйки только об этом на лестнице, в лифте и судачили, вздыхали так, будто перебой с горячей водой — это только начало, а за ним последует конец света.

Как все далеко от этого шалаша — на другой планете, и как все давно было — тысяча лет назад!

С милым рай и в шалаше.

Ночью движок молчал. А на рассвете брал на себя роль будильника и тарахтел день-деньской. Под брезентовым пологом со щелями каганец лучше было не зажигать: мошка тучей летела на огонь, бессмысленно торопясь сгореть.

Чтобы меньше допекали комары, Нонна надела рубашку Мартика.

— Твоя рубаха ближе к телу, — сказала она, засыпая.

Она стала еще желаннее ему, чем прошлой осенью в Приангарске и чем нынешней ранней весной в Свердловске.

Она долго лежала не шевелясь, прислушиваясь к птичьим голосам, их не могло заглушить слитное гудение комаров. Она подсмотрела, Мартик не спит, и сказала:

— Когда ты рядом со мной, я и здесь чувствую себя дома. Ты меня не бросишь?

— Поставим телебашню, улечу с ребятами, а тебя одну оставлю зимовать в этой палатке.

Она повернулась к нему, засмеялась и произнесла с придыханьем:

— Возлюбленный мой.

Ей так хотелось, чтобы он начал новый день заново обласканный.

— А может, суть вовсе и не в тебе, — сказала она позже. — Может, вся суть во мне?

— А я что же, сбоку припека? — он отодвинулся, притворившись обиженным.