Жестокие ангелы - К. Л. Андерсон

Я ничего не видела. Конечно, ничего. И не ожидала увидеть. Я просто хотела находиться там, где они нашли её, чтобы попытаться понять, что она делала здесь. Что это было возможное белое пятно в системе клерков. И вполне разумно предположить, что я проводила здесь время не напрасно. Я могла поджидать здесь Амеранда и, может быть, одновременно отыскать какую-то утраченную часть Бьянки в самой себе. Могла молиться и произносить клятвы о том, чем я дорожу, и начинаю примиряться с понапрасну пролитой кровью и понапрасну потерянными жизнями.

Потом, в мгновение ока, я увидела Бьянку, лежащую у моих ног. В трупном окоченении. Видение появилось и исчезло. Она как-то осела, почти незаметно превратилась в камень. Её деформированная голова склонилась под углом, какой совершенно нереально наблюдать у живого человека, но это позволило прикрыть ужасную рану над правым глазом, а её мутному левому глазу уставиться на меня. Её обнажённые руки покрывали кровоподтёки. Плоть клочьями свисала со сломанных костей. Почерневшая кровь корочками запеклась на губах и на пальцах. Если бы я подняла её голову или коснулась руки, они оказались бы невероятно мягкими и жутко холодными.

Потом всё куда-то пропало.

Я знала, что это было. Галлюцинация. Возникшая из чёрной дыры, связанная с моим стародавним прошлым. Я явилась сюда, желая увидеть Бьянку, и моё извращённое подсознание породило видение. Если оно не соответствовало тому, что я хотела видеть, кого мне было в этом винить?

Но самым ужасным было то, что видеть её, хотя горько и страшно, мёртвой было для меня лучше, чем видеть её живой и невредимой. Я хотела видеть её мёртвой. Не хотела видеть живой. Живой было бы гораздо хуже.

— Полевой командир?

Я вздрогнула и обернулась, пригнувшись, положив руку на ствол оружия. Я была готова пустить его в ход в любую минуту.

В луче слабого серого света, который просачивался сверху, я разглядела Амеранда Жиро. Он шёл с поднятыми руками.

Ошеломлённая, дрожа от облегчения, я бросилась навстречу и обняла его. Медленно его руки сомкнулись у меня за спиной. Какое-то мгновение мы так и простояли. Пока я не вспомнила, что он — не сын, не друг и даже не соларианец, и не отступила.

Только тогда я поняла, что он одет не в форму. На нём была запачканная туника, свободные брюки и старые, изрядно поношенные ботинки.

— С вами всё в порядке? — спросила я. В глубине души я начала перебирать все возможные причины, по которым его могли отлучить от выполнения обязанностей.

— Не знаю, — хрипло прошептал Амеранд. — Они так и не арестовали меня. — Он произнёс это как человек, узревший чудо, из тех, которыми изобилует Ветхий Завет.

— Зачем же вы послали своего отца сказать мне, что вы арестованы?

— Надеялся, вы поймёте, что это значит. Я… Что-то происходит, Тереза. И я не знаю что. Но ни одному из нас небезопасно свободно бродить по улицам.

Он рассказал мне, что случилось, как он оказался свидетелем самоубийства собственного клерка, что сказал Хамад и как его предупредили держать рот на замке. Он вернулся на свой пост, каждую секунду ожидая, что его схватят. Но ничего не произошло. Совсем ничего.

— Я хотел, чтобы люди думали: меня арестовали. — Он раскинул руки. — Если меня даже не допросили, каждому стало бы интересно почему. Все бы поверили, что я в конце концов сдался, перешёл на другую сторону. Меня бы… стали избегать. Я перестал бы вписываться в схему. Больше никто не считал бы меня приличным человеком. Я даже не сумел бы защитить своего отца.

Я кивнула: «Да, ты не похож на того, кто связан с Кровавым родом, хотя единственно по этой понятной причине ты мог бы остаться на свободе после смерти своего клерка».

— Если я исчез на день-другой и просто… вернулся. Я думаю, всё должно выглядеть так, будто меня допросили и оправдали. Надеюсь. Отец ждёт, что в наш дом придут клерки. Если они не появятся в ближайшие пару часов, он тоже собирается ненадолго исчезнуть… — Он пристально смотрел на меня. Я видела, что он не на шутку напуган. — Хамад сказал, что они использовали меня, Тереза. Чтобы завершить создание некоей системы. Что, чёрт возьми, это значит?

— Не знаю, — честно призналась я. Ещё один элемент мозаики. Ещё один. И я не знаю, куда его поместить, не знаю, как они все сочетаются друг с другом. — Мне жаль, но я не знаю.

— Но в этом нет смысла. — Он говорил шёпотом. Человек, которого всю жизнь подслушивали, не будет кричать. — Они знают, что я брожу тут на свободе. Если меня используют, почему ко мне даже не приставили нового клерка? Почему за мной никто не следует по пятам?

— Не знаю, — снова ответила я. — Если только…

— Если только — что?

— Если только мы действительно не приблизились к концу чего-то. Если только тот, кто ведёт эту игру, кем бы он ни был, не считает, что вы скомпрометированы словами Хамада, или они просто могут себе позволить не обращать на нас никакого внимания.

«Если только ты на деле не их шпион. Или если они не хотят, чтобы мы просто думали так. Но если Амеранд шпионит на них, зачем тогда доктору Варус доносить на него? — У меня в животе всё перевернулось. — Вот в чём и состоит проблема: есть агент и вам требуется другой, чтобы наводить о нём справки.

Или она просто угодила в неприятности с клерками за то, что убила одного из их людей?

Или они просто хотят, чтобы мы так думали».

Паранойя заразна. А ещё она невероятно полезный инструмент. Если вы можете заставить людей бояться, бояться так, что страх станет беспредельным, они просто перестанут двигаться, действовать, существовать.

До этого я думала, что эразмианские сэо приготовили мне западню на Фортресс. Наверное, я ошибалась. Наверное, они выстроили её прямо здесь. Треугольник, состоящий из Варус, Жиро и Капы, определённо отвлёк моё внимание и привёл в смятение в тот самый момент, как я попала сюда. Взгляните на меня. Я находилась здесь с ним, меня волновало то, чем он занимался и что делала доктор Варус, вместо того чтобы беспокоиться о происходившем между Бьянкой и Кровавым родом.

— Он сказал, что вы можете помочь мне сбежать отсюда, — прошептал Амеранд.

Это внесло окончательную неразбериху в мои мысли.

— Кто сказал?

— Хамад. До того, как сорвался вниз. Он сказал, что я должен позволить праведникам… вам… вытащить меня отсюда.

— Вы хотите, чтобы я помогла?

«Скажи — да, Амеранд. Просто скажи это. И я смогу немедленно помочь тебе покинуть это место. Я смогу доставить тебя целым и невредимым туда, где никто больше не будет тебя подслушивать, и мы узнаем, что тебе действительно известно».

— А как насчёт моего отца?

— И его тоже, если захочет. — Я дотронулась до руки Амеранда. Он был слишком молод, чтобы пройти через всё то, что ему пришлось пережить. — Вам не придётся оставаться здесь, Амеранд. Всё, что вы должны сделать, — попросить, и я обязана, согласно Всеобщему пакту о мире, даровать вам убежище.

Он взглянул на мою руку, лежавшую на его рукаве, и я поняла, что совсем не могу прочитать написанное у него на лице. Совсем.

— А моя мать?

Я отступила.

— Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы помочь найти её.

Это почти то же самое, что Лян обещал ему четыре года назад. Амеранд отвернулся от меня и посмотрел на тени. Он так тёр кончики пальцев друг о друга, будто пытался что-то отцарапать с них.

— А Эмилия? — спросил он тихо. — И ей тоже поможете? Если попросит?

Теперь настала моя очередь сомневаться.

— Вы должны узнать кое о чём.

Я рассказала ему о том, как нашла Эмилию в её пустом доме, о нашем беспредметном разговоре и о том, как последовала за ней.

Как увидела её встречу с клерком.

— Нет, — решительно сказал он.

— Простите, Амеранд. Я видела…

— Нет, — повторил он снова, прикрыв рот рукой, сдерживая слова. — Вы могли видеть, как клерк говорил с ней, но он не встречался с ней.

— После разговора со мной она пошла прямиком к…

— Нет, — повторил он. — Я не знаю, что произошло. Может, клерки арестовали её семью. Они могли удерживать их, чтобы она хорошо себя вела. — При этой мысли его лицо приняло удручённое выражение, он выглядел так, будто хотел немедленно сбежать.

— Тогда почему она не пошла с клерком? Почему не арестовали и её? Она бы просто так не ушла, если они схватили её мать…

— Я сказал — нет! — Его ладони сжались в кулаки, и в какой-то момент я подумала, что он может поднять на меня руку.

Казалось, и он подумал также. Он отступил. Отвернулся, дрожа, стараясь перевести дух. Он запустил пальцы в свои густые кудрявые волосы. Когда, наконец, он снова повернулся ко мне, смог заговорить только шёпотом:

— Вы не знаете её. Вы не знаете… Вы хотя бы знаете, что с нами произошло? Что произошло с Обливионом?

Я не понимала, к чему он вёл, но собиралась следовать за ним. Я осторожно произнесла: