Спустя тысячелетие. Лунная дорога - Александр Казанцев

Пилот умел держать себя в руках, даже находясь совершенно один среди звезд и приборов. Недаром он проходил на Земле жестокую тренировку одиночеством.

Он не боялся одиночества. Во всяком случае, считал, что оказаться на Земле за бортом жизни куда хуже, чем лететь хоть и одному на борту надежной ракеты промышленного назначения.

А вылететь «за борт» на Земле у Тома Годвина было много возможностей. Его отец был убит в корейскую войну. Зачем понадобилось погибать Сельвину Годвину, понять было очень трудно. До того как попасть в злосчастную армию генерала Макарту-ра, он работал в Детройте на автомобильном заводе «Америкэн моторе», но остался без работы… Вот и пошел воевать… Он думал, что умеет это делать, набив руку еще в Африке, колотя там фашистов генерал-фельдмаршала Роммеля.

Сельвина Годвина провозгласили в Америке героем, и фирма «Америкэн моторе» даже взяла на себя заботу о его сыне Томе, еще в раннем детстве оставшемся без матери.

Он получил кое-какое образование, а когда подрос, встал к конвейеру…

Но на беду в Америке стали покупать меньше автомобилей. Был год, когда остались непроданными шестьсот тысяч штук. Кроме того, и у Форда, и на заводах «Америкэн моторс» целые линии станков и даже конвейеры начали работать… без людей.

Словом, Том Годвин остался за бортом.

А русские запустили первый искусственный спутник Земли…

Началась космическая эра человечества. Передовая, индустриальная Америка не могла отстать от Советского Союза. Американское правительство не скупилось на расходы. Некоторые сенаторы глухо ворчали, возражая против непроизводительных трат. Но вопрос престижа решал все.

Уже тогда фирма «Америкэн моторс» взялась делать такие ракеты, и не только космические!

Тому Годвину, напоминая кое-где об отце, удалось-таки устроиться. Он изучал ракеты, участвовал в их испытаниях и готов был лететь в космос. Однако в отряд астронавтов, готовившихся в Хьюстоне к полетам, ему попасть не удалось. Там прежде всего требовались летчики, а не парни от конвейера. Однако черед Годвина пришел, когда космические полеты перешли в частные руки.

Соображения выгоды диктовали свои условия. Системы типа «Аполло» казались слишком дорогими. Решено было остановиться на малых, одноместных ракетах. Их пилоты должны были пройти «пытку одиночеством», поскольку некоторые психологи утверждали, что один человек в космосе непременно сойдет с ума.

Том Годвин был готов на все. И хозяева остановили свой выбор на нем. Он был тем человеком, который способен долететь до Луны на дешевом одноместном аппарате, поставить в разведанном из космоса районе заявочные столбы будущих разработок и вернуться на Землю.

Том Годвин надеялся на себя, и он летел в межпланетном пространстве один. Говорят, буддийские монахи в Гималаях добровольно замуровывают себя на несколько лет в каменный мешок, где нет ни света, ни звука… Они остаются наедине с самими собой, отрешаясь от мира, постигая «высшее совершенство», не отвлекаемые от самосозерцания ничем… Впрочем, может быть, это и есть сумасшествие?…

Черт возьми! По сравнению с гималайским каменным мешком космос с его светлыми гвоздиками звезд не так уж плох! Но если из каменного мешка хоть через несколько лет можно выйти, то отсюда без топлива не вернешься!

И Том Годвин затосковал. Он затосковал вдруг по Земле, по людям, по человеческому голосу… Тоска эта была подобна зубной боли. Том Годвин даже сжал руками щеки. Потом судорожно начал налаживать радиосвязь. Может быть, его считают погибшим или сошедшим с ума?

В наушниках зашуршало. Это были звуки Земли. И вдруг раздался голос, человеческий голос славного парня Клу Шанца:

— Хэлло, «Колумб»! Я «Америкголд моторс»!

У Тома Годвина даже слезы выступили на глазах. Но разве мог он показать людям на Земле свою слабость!.

— Эгей, Клу!- бодро крикнул он.- Чертовски рад услышать твой хриплый голос! Только что очухался от проклятого снадобья. Голова гудит, но кости целы.- Он знал, что их беседу запишут на пластинки, ее будет слушать вся Америка. В барах, в квартирах, школах и офисах. Коммерческому пилоту, если он хочет сохранить работу, надо держаться достойно.- Что там подсчитали астрологи, звездочеты и всякие там компьютеры?- весело спросил он.- Врежусь в Луну? Скорость как надо?

— Все о'кей! — послышалось в наушниках.

Том Годвин отодвинулся от пульта с приборами.

У него было некрасивое лицо с широко расставленными глазами, чуть простоватое, но мужественное и открытое. Он с неприязнью смотрел на одну из стрелок циферблата…

— Нет, не все о'кей…- медленно произнес он. — Или указатель топлива врет, как профессиональный свидетель под присягой, или… Черт его знает почему получился перерасход топлива. Чье-то грязное дело!… Лишь бы сесть на лунный шарик… А по поводу возвращения,- мрачно добавил он,- памятника мне не ставьте. Лучше забросьте мне на место посадки побольше топлива.

Он услышал какой-то шорох.

— Ох уж эти мне помехи! — заворчал он и сдвинул наушники.

Но шорох продолжался. Годвин обернулся и вскочил, едва не взлетев. Глаза его округлились. Вот оно что! Все-таки правы проклятые психиатры!.

— К дьяволу! — крикнул Годвин больше для того, чтобы от звука собственного голоса прийти в себя.

Но видение не исчезло.

Перед ним в облегающем тело скафандре с откинутым шлемом стояла миниатюрная молодая изящная женщина с чуть сощуренными тревожными глазами и застывшей полуулыбкой на тонких губах.

— Хэлло, Годвин! Я тоже спала при взлете, — нарочито бодро произнесла она.

— К дьяволу! — взревел, не помня себя, Годвин.- Я вышвырну тебя вон, даже если ты привидение!

— Тогда дайте сигарету, — улыбнулась незнакомка. — Привидения не курят.

— Тем хуже,- сипло произнес Годвин, ухватясь за кресло и садясь. — Духи по крайней мере не имеют веса. Но если вы женщина…

— Вы сомневаетесь в этом? — с вызывающей насмешкой спросила неизвестная.

— В вас, должно быть, фунтов сто… сто лишних фунтов, мэм!- тяжело сказал Годвин.

— Может быть,вы пригласите даму сесть? — спросила она, стараясь установить отношения.

— Гм… Сесть? Мне нужно думать о том, как сесть на Луну,- неприязненно ответил Годвин.- А кабина… вернее, ракета рассчитана на одного… человекообразного…

Молодая женщина мило поморщилась. Годвин снова вскочил. Его настиг припадок ярости, что с ним иногда бывало. Если бы он дал сейчас бешенству выход, то при его недюжинной силе мог бы выворотить из панели два, три прибора. Но дисциплина взяла верх. Он лишь в бессилии повис над креслом.