Десятая жертва (сборник) - Роберт Шекли

– Мы можем прийти туда за час до начала, поэтому у нас достаточно времени, – сказала она, четко произнося каждое слово, чувствуя, что сердце готово вырваться из груди.

– Тогда давай устроимся поудобнее, – предложил Хэрольд, ложась на кровать.

Сомнения Миранды длились лишь долю секунды. Может, ее удерживала мысль о том, что сейчас она распрощается со своей девственностью – это всегда имеет важное значение для всякой женщины. «Черт побери его вместе с его неуклюжей соблазнительностью!» – подумала девушка. Она перестала бороться с желанием, которое переполнило ее душу, поднимаясь из каких-то новых, до сих пор неизвестных ей глубин, и бессильно легла рядом с ним на кровать, хотя эта слабость и была ее силой.

– Сладкоголосый негодяй, – прошептала она.

Ее губы скользнули по его длинному прямому носу и жадно впились в его уста.

Глава 45

В мире, где не существует табу на секс, пьянство, наркотики или убийство, трудно найти что-нибудь такое, что не станешь делать каждый день, а позволишь себе лишь на вечеринке. Необычные развлечения – вот что позарез требовалось тем, кто устраивал банкеты на Эсмеральде.

В Древнем Риме типичный состоятельный устроитель вечеринок, которому так же не хватало скромности, как и его современному последователю в Охотничьем Мире, угощал своих гостей таким редким и неперевариваемым блюдом, как языки индюков с трюфелями, которые подавались вместе с кусочками охлажденного жира рабов, как об этом беспристрастно сообщает папирус, найденный в Геркулануме.

В те времена гость, который не отставал от моды, должен был с радостью запихать эту еду в глотку, а потом стремглав нестись в вомиториум, выблевать все, вытереть рот, справить малую нужду и вернуться к следующему блюду.

Но, разумеется, вряд ли древнего римлянина можно считать утонченным ценителем. Луэйн всегда старался выдумать для своих вечеринок нечто совершенно новое, чтобы наповал сразить присутствующих и бросить вызов среднему классу, почти уподобляясь дадаистам.

Раз людям на Эсмеральде разрешалось все что угодно, надо было заставить гостей удивляться обычным вещам, используя для этого законы парадокса и превращая щекотание нервов в интеллектуальное занятие. Именно этим и руководствовался Луэйн, придумав стриптиз-наоборот, который стал пользоваться необычайной популярностью.

Это извращенное представление было показано сразу же после кофе со шербетом в большом обеденном зале. Гости Луэйна сидели за столами, расставленными в форме подковы. С внешней стороны столов сновала прислуга, которая разносила блюда, наполняла бокалы, предлагала кокаин (он до сих пор пользовался популярностью, хотя сила его действия – чего не скажешь про цену – таинственным образом уменьшилась после его официального разрешения в Соединенных Штатах).

Слугами были крестьяне из соседней деревни, которые ради такого праздника переоделись в воскресные одежды – широкие юбки и короткие кожаные штаны на подтяжках. Если бы кто-нибудь пригляделся повнимательней, то увидел бы среди толпы прислуги одного человека, выше всех на голову и слишком неуклюжего даже для крестьянина. Тирольский камзол слуги, или кем он там был, сильно оттопыривался с одной стороны. Может, он прятал там украденную бутылку вина, которую решил выпить потом в таверне со своими неотесанными дружками. А может, это было нечто еще более страшное, например огромная опухоль. Такие вещи демонстрировали приезжим кинооператорам крестьяне, проживавшие в отдаленных уголках острова. Это мог быть даже «смит-энд-вессон» в наплечной кобуре.

Но в этот момент взоры всех гостей были прикованы к обнаженной девушке, которая только что вошла в обеденный зал и поднялась на небольшую эстраду, которую окружали столбы. За собой она везла блестящий чемодан фирмы «Самсонайт» на колесах. В зале послышались вялые аплодисменты. Но на самом деле ее появление ничуть не заинтересовало гостей. Чемоданы, пусть даже на колесах, все видели не раз.

Но когда она сладострастным жестом открыла замки и перед собравшимися явился настоящий гардероб, в зале послышался возбужденный шепот – гости поняли, что девушка собирается одеваться, а такого представления почти никто из них никогда не видел.

Медленными дразнящими жестами она достала из открытого чемодана лифчик, трусики и чулки. Напряжение усилилось, когда она нерешительно замерла, выбирая платье, и наконец остановилась на ярко-красной накидке из шелка, через которую просвечивались только что прикрытые изгибы ее тела. Гости перешептывались с растущим возбуждением, хотя трудно было определить, настоящее оно или наигранное.

Теоретически каждый знал, что возрастание сладких эротических чувств можно было повернуть в обратном направлении и получить интеллектуальное наслаждение от волшебства укрывания женских прелестей. Главным здесь, как и во многом другом, было заставить себя почувствовать то, что требовалось чувствовать в подобных случаях.

В конце, когда стриптизерке-наоборот – теперь уже полностью и со вкусом одетой (не обошлось даже без длинных, по плечи, белых перчаток) – настало время набросить на себя натуральную шубу, от аплодисментов не могли удержаться даже самые равнодушные. Гости понимали, что происходит нечто очень эстетическое и интеллектуальное, и решили полностью насладиться этим чувством.

Наконец девушка набросила на плечи боа из голубого русского соболя, поклонилась и покинула эстраду. В зале началась овация. Вечеринка Луэйна, как всегда, удалась на славу.

Скоро веселье подошло к концу. Гости хотели побыстрее вернуться домой, потому что завтра их ждал особый день: бои в Колизее, автомобильные стычки, клоуны-самоубийцы и Великая Расплата, конец которой ознаменует начало Сатурналий.

Гости разъезжались на мощных лимузинах. Немного погодя виллу покинули и слуги на никудышных «Фиатах». Луэйн пошел в спальню, потому что планировал встать рано, чтобы утром уже быть в городе. Автоматически включилась сигнализация, в доме погасли огни, и наступила ночь.

Глава 46

Ночь, таинственная и темная, ласковая и всепроникающая, заполнила виллу Луэйна. В свете, который посылали на землю звезды и узкий серп луны, на сером фоне темнели силуэты деревьев.

В доме было еще темнее. В кладовке рядом с кухней одна из до сих пор неподвижных теней вдруг пошевелилась. Внезапно блеснувшая молния, столь нетипичная для этого времени года, осветила через зарешеченное окошко груду мешков с картошкой. Один из них двигался.

Хэрольд разогнулся и сбросил с себя мешок. Крестьянскую одежду он снял еще раньше и теперь стоял в костюме-хамелеоне, который Альбани в последнюю минуту все-таки успел подобрать по его росту.