В рабстве у бога - Михаил Ишков

У «Быстролетного» были свои причуды — например, ему очень льстило, что мне сразу удавалось определить, когда его вещающим устройством бесцеремонно завладевал кто-нибудь из членов синклита. Определив, что собеседник сменился, я тоже менял тон.

С койсом мы сдружились…

Он даже позволил посадить в рубке земное растение. Как-то я обмолвился — как тоскливо в твоем, «Быстролетный», жестяном нутре! Металл да керамика и эта вязкая взвесь… Однажды я предложил ему — давай заведем какую-нибудь простенькую биомассу. Например, кота?.. Мне по душе эти мелкие пушистые зверьки. Не то, что псы поганые, лизоблюды…

Вернослужащий с неделю обдумывал мою просьбу, потом отказал. Что я буду с ним делать, загнусавил он, когда возникнет необходимость свернуться в исходную оболочку? Начнет у меня в утробе гадить… Мне бы что-нибудь сельскохозяйственное, цветущее… Эта идея увлекла нас, выбор мы остановили на разновидности шиповника — китайской розе. Растение неприхотливое, цветет обильно и постоянно. Приживить росток я упросил Каллиопу. Та в парадном одеянии — диадема на убранных золотых волосах, волшебный жезл в руке, тело обнажено — вошла в рубку и поколдовала над черенком. Койс был в полном восторге. Цветок прижился, пустил корни. Под надзором «Быстролетного» цвел постоянно. Вот и сейчас растение было усыпано большими алыми бутонами.

Золотое было время, девственное… Оно вернулось? В это было трудно поверить. Я стал другим — не было уже того чувства новизны, подсознательного страха, который я испытал в таежном поселке, когда меня с налету окружили биокопии, когда впервые оказался в недрах горы. Теперь уже и биокопии не те, они многому научились, обзавелись документами. Слышишь, флам, теперь она вряд ли согласится служить говорящим инструментом. Впрочем, я тоже. Слышишь, флам?

Я сидел в кресле, наблюдал как в звездном небе время от времени промелькивали следы выгорающих метеоритов. Койс по собственной инициативе выискивал их в воздушных далях и выводил на экран. Белесые искрящиеся отрезки во всех направлениях черкали темный полог неба. Это было грустное зрелище — теперь я с полным основанием мог применить это слово к состоянию наших душ. Мы оба испытывали легкую печаль по поводу безвременно погибавших небесных тел. В этом ощущении мы были едины.

Теперь все пойдет по-другому, не так ли, флам? На основе писанных законов, в духе дружбы и сотрудничества…

— Ах, — воскликнула знахарка ди, — как вы любите все усложнять! Голос её чуть дрогнул, потом зазвучал томно, нараспев. — Мы до сих пор дискутируем: то ли это ваше родовое свойство, то ли черта, присущая всем варварским цивилизациям.

— Усложнять? — усмехнулся я, — Это вы говорите мне после устроенного вами спектакля?

— Опять неверная оценка ситуацию. Все-то заговоры ищите. Козни вам подавай, с которыми вы могли бы успешно справиться. С нашей стороны никому бы и в голову не пришло воспринять последовавшие после путешествия на Титан события, как воздаяние, как божий суд. Своими необдуманными поступками вы нарушили симметрию в жизненно важной для нас области пространства. Мы были вынуждены объявить карантин.

— Объявить? — я почувствовал легкое раздражение. Потом успокоился стоит ли придираться к словам? Они считают, что объявили, значит, объявили. Уже совсем спокойно спросил. — Как насчет завершения проекта?

— Да, время уходит.

— Мне понадобятся помощники.

— Конечно.

— И биокопия Земфира тоже.

— Если вы не перестроили её сознание, то мы не возражаем.

— Будьте уверены — не перестроил. Хотя…

— Договаривайте, договаривайте.

— Хотя некоторые улучшения в нравственной оценке мира налицо.

— То есть биокопия уже не бросается на представителей другого пола, как сумасшедшая?

— Именно.

— Ну, ваши нравственные категории нас не интересуют.

— Есть ещё проблема. По-видимому, главная… Сережа Очагов… Это имя вам ни о чем не говорит?

Наступило долгое молчание. Я не выдержал.

— Но он жив? Что мне сказать отцу?

Нет ответа.

Глава 7

Весна в тот год через силу, с натугой, взбиралась в горы. Был уже конец мая, стояли ясные, ветреные деньки, а в зарослях кедрового стланика, по лиственничным рощицам в пойме, после полудня, на припеке, только-только начинало сыто пахнуть теплом. Лишь в начале лета снег на южных склонах обмяк, прорезался проплешинами. В тени наст рассыпался зернами, начал выделять влагу, и, наконец, в первую неделю июня, когда стих северный ветер и наступило затишье, снега поплыли. Забурлила вода, побежали по распадкам ручьи, за окном моей спальни, утопленной в теле горы, зазвенела капель.

Наступило веселое время — я ожил. Теперь в жилом отсеке, подземных коридорах, учебном классе, подсобках густо смердело псиной. Даже синклит не выдержал и капитан от имени синклита попросил меня не появляться в шкуре во внутренних помещениях.

— Кто же из вас такой деликатный? Кому волчий дух не по нраву? засмеялся я. — Уж не знахарке ли?

Голос задохнулся от негодования, потом, справившись с изумлением, повелительница, действительный член синклита, нашла для меня подходящие слова. Я зажал уши лапами. Выговорившись, целительница с укоряющей грустинкой добавила.

— Грех смеяться над обездоленными сознаниями. Я была красавицей ди. У нас на родине тоже случаются весны…

— Простите, у меня и в мыслях не было вас обидеть! — рыкнул я и, обернувшись человеком, поклонился в сторону двери.

В те дни я не знал усталости. В свободные часы неутомимо рыскал по сопкам, ловил одиноких волчиц. К замужним даже приблизиться не пытался — у нас с этим строго, не то, что у людей. Хотя, конечно, и в наших стаях забот хватает. Но измен не случается.

Вставал я затемно, мысленно поджигал свечу на картине, изображавшей приморскую, как объяснил мне Очагов, таверну, увеличивал яркость, приветствовал пышногрудую красавицу бессменно игравшую в карты со своими подругами. Та церемонно кивала в ответ — её напарницы так ни разу и не удосужились взглянуть в мою сторону. Видно, эта картина не в полной мере удалась Виктору Александровичу. Не в пример той, изображавшей берег моря, вишневого цвета океан, странное подворье и степь, усеянную жесткой, похожей на колючую проволоку, травой, куда я так запросто телепортировался ночью на даче. Там теперь обитает сознание Сергея Очагова. Или здесь, в недрах горы? Интересно, в каком облике? Свернутым в первичное яйцо?.. Несмотря на нежелание синклита отвечать на эти вопросы, я был уверен, что подобное положение не может продолжаться долго. В каком-то смысле мы уже стали партнерами и, перебросив идеальный слепок Очагова на неизвестную планету, они явно преступили границы взятых на себя обязательств. Полагая себя существом, стоявшем на неизмеримо более высокой ступени развития, чем человек, они рискнули разыграть с нами драму, в которой отвели себе роль судьбы, рока или, по определению древних греков, фатума, которые, как утверждают, правят жизнью. Я не сомневался, что фламатер и синклит попали в критическое положение. Нехитрые рассуждения привели меня к выводу, что если на той неизвестной планете расположена центральная для этого сектора галактики приводная станция, то становится непонятным, зачем отправлять туда особого гонца, тем более представителя дикой расы? Возможно, там произошла авария, тогда почему главное управление ди не занялось ремонтом такого важного узла. Ответ напрашивался сам собой — от него захватывало дух. Нет никакого центрального управления. Приводная станция оказалась брошенной на произвол судьбы. Выходит, фламатеру некуда возвращаться? Выходит, и с ним рок сыграл злую шутку?

Эти мысли я держал при себе — не хватало ещё взвинтить обстановку в недрах горы, где полным ходом шла подготовка к отлету.

Планы у нас были грандиозные… Под стать удивительной стране, где мы трудились.

Я до глубины души полюбил Восточную Якутию. По сердцу пришлось её короткое, часто жаркое, лето и долгая, редко мягкая, зима. Эта горная страна, лежавшая между Алданом и Колымой, являлась кладовой самого чистого воздуха на планете. Прозрачность атмосферы здесь была такова, что во время последней войны при создании опорной сети для обзорно-топографических карт геодезисты измеряли углы в треугольниках, стороны которых превышали сотню километров. При этом видимость на соседние пункты открывалась идеальная. Или ещё одно чудо природы — гигантские наледи, по-местному называемые тарынами, оседлавшие русла многих рек. Эти исполинские щитообразные массы подсвеченного июльским солнцем — более в бирюзу и зелень — льда производили неизгладимое впечатление. Тарыны хранили миллионы тонн чистейшей пресной воды.

Также масштабны были и наши планы. Согласно уточненному графику фламатер должен был покинуть Землю в трехмесячный срок. Не позднее августа… Оптимальное время — его первая половина. Желательно шестое число, на исходе земных суток. В этот период согласно расчетам Земля и Сатурн окажутся по разные стороны от Солнца. На взлет с нашей планеты, рейс до окрестностей окольцованного гиганта, на развертывание межзвездного комплекса, проверку и отладку систем, разогрев генераторов, прорыв суперповерхностной плевы было выделено не более двух суток. Задача в техническом плане чертовски сложная, но выполнимая, причем, решать её приходилось в достаточно узких политических рамках. Сформулированы они были в параграфах договора, заключенного между хранителями Земли и синклитом ди.