Цена нелюбви - Лайонел Шрайвер

— Тогда хотя бы спроси нашего милого открытого, маленького мальчика, что именно он сказал Виолетте.

Конечно, мы не сражались постоянно. Наоборот, хотя помню я как раз сражения. Забавно, как первыми

забываются нормальные дни. Я не из тех, кто расцветает на ссорах, к сожалению, как выяснилось. И все же я с удовольствием соскребла бы сухую корку нашего повседневного спокойствия, как Виолетта содрала коросту со своих рук и ног; что угодно, лишь бы нечто яркое вызвалось на свободу и потекло между пальцев. Я боялась того, что скрывалось под тонкой корой. Я боялась, что ненавижу свою жизнь, ненавижу быть матерью, ненавижу быть твоей женой, поскольку это ты превратил мои дни в нескончаемый поток дерьма, мочи и печенья, которое Кевину даже не нравилось.

А тем временем никакие крики не могли разрешить памперсный кризис. Когда мы изредка менялись ролями, ты был склонен считать проблему очень сложной, а я считала ее простой. Мы хотели, чтобы Кевин пользовался унитазом, поэтому Кевин не хотел пользоваться унитазом. Поскольку мы не могли избавиться от своего желания приучить его к унитазу, я не видела ника кого выхода.

Безусловно, ты нашел мои слова о войне абсурдными, однако, загоняя Кевина к пеленальному столику

— теперь слишком маленькому для этой цели: его ноги свисали над бортиком, — я часто вспоминала бессистемные партизанские войны, в которых обо рванные, скудно вооруженные мятежники умудрялись нанести на удивление серьезные потери мощным армиям государства. Не хватку вооружения мятежники компенсировали хитростью, частотой нападений и яростью, со временем более деморализующей, чем несколько внушительных нападений с большим количеством жертв. Проигрывая в материальнотехническом обеспечении, партизаны пользуются всем, что попадается под руку, находя бытовым предметам новое, разрушительное применение. Насколько я знаю, бомбу можно сделать, например, из навоза. Кевин тоже вел партизанскую войну; Кевин тоже научился делать оружие из дерьма.

О, не спорю, он довольно спокойно позволял менять памперс. Казалось, он наслаждался ритуалом и моей нарастающей резкостью, сознавая мое смущение. Действительно, обтирание тугих маленьких яичек почти шестилетнего мальчика — занятие весьма рискованное.

Ну, если Кевин и наслаждался нашими свиданиями на пеленальном столике, я испытывала совершенно противоположные чувства. Никто никогда не убедит меня, что младенческие экскременты пахнут «сладко», однако экскременты шестилетнего ребенка подобной репутацией похвастаться не могут. Какашки Кевина становились все более твердыми и вязкими, и в детской теперь царила кислая вонь подземных тоннелей, оккупированных бездомными. Я стеснялась куч отходов, не разлагаемых био

организмами. Памперсы отправлялись на местную мусорную ку. И что хуже всего: иногда Кевин намеренно придерживал испражнения для второго удара. Если он не был Леонардо в живописи, то уж сфинктером своим командовал виртуозно.

Как видишь, я подготавливаю почву, но вряд ли смогу найти оправдания для случившегося в том июле. Я прекрасно понимаю, что ты придешь в ужас. Я даже не прошу у тебя прощения; слишком поздно. Однако я отчаянно нуждаюсь в твоем понимании.

В июне Кевин закончил подготовительный класс, и мы остались наедине на все лето. (Послушай, я действовала Кевину на нервы точно так же, как он — мне.) Несмотря на все старания мисс Фабрикант, метод Монтессори не сотворил чудес в нашем случае: Кевин так и не научился играть. Когда я оставляла его одного, он сидел на полу, как чурбан, и его угрюмая отрешенность отравляла атмосферу во всем доме. Я попыталась вовлечь в проекты: собрала в игровой комнате нитки, пуговицы, очки разноцветной материи и клей, чтобы делать надеваются на руку кукол. Я садилась на ковер рядом с Кевином и наслаждалась работой, но не результатами: если у меня полу- :я кролик с красным фетровым ртом, большими синими глазами и усами из соломинок для питья, то на руке Кевина красовался обычный длинный носок, измазанный клеем. Я не считала нашего ребенка вундеркиндом в рукоделии, но по меньшей ре он мог бы постараться.

А еще я пыталась дать ему необходимую основу для учебы в первом классе.

— Давай поработаем над арифметикой! — предлагала я.

— Зачем?

— Чтобы в школе ты лучше всех считал.

— Какая польза от арифметики?

— Ну, помнишь, как вчера мамочка оплачивала счета? Необходимо уметь складывать и вычитать, тогда знаешь, сколько денег у тебя осталось.

— Есть калькулятор.

— А если калькулятор ошибается? Нужно его проверять.

— Зачем пользоваться калькулятором, если он не всегда работает?

— Он всегда работает, — проворчала я.

— Тогда зачем нужна арифметика?

— Чтобы пользоваться калькулятором. — Кевин сбивал меня с толку. — Ты все равно должен знать, как выглядит пятерка, так? А теперь давай потренируемся в счете. Что идет за тройкой?

— Семь, — сказал Кевин.

Так все и продолжалось, пока однажды, после очередного обмена репликами («Что стоит перед девяткой?» — «Пятьдесят три»), он равнодушно посмотрел мне в глаза и монотонно от барабанил: «Одиндватричетырепятыиестьсемьвосемьдевятьдесятьодиннадцать...» — и без ошибок добрался до сотни, пару раз переведя дух. А потом спросил: «Теперь мы можем закончить?» Я почувствовала себя идиоткой.

Не больше энтузиазма вызывала в нем литература. Когда однажды наступил час чтения, я предупредила:

—Только не спрашивай: «Зачем? Для чего? Какая польза?» Я сразу скажу. Если скучно и нечего делать, всегда можно почитать книжку. Даже в поезде или на автобусной остановке.

— А если книжка скучная?

— Найдешь другую. На свете столько книг, что хватит на всю жизнь.

— А если они все скучные?

— Вряд ли это возможно, Кевин, — отрезала я.

— Я думаю, что возможно, — возразил он.

— Кроме того, когда ты вырастешь и станешь искать работу, надо будет уметь хорошо читать и писать, иначе никто тебя не наймет.

Если честно, лично я полагала, что если так, то почти все население этой страны было бы безработным.

— Папа не пишет. Он ездит на машине и фотографирует.

— Есть другие работы...

— А если я не хочу работать?

— Тогда придется жить на пособие. Правительство даст тебе ровно столько денег, чтобы не умереть с голоду, но на развлечения не останется.

— А если я ничего не хочу делать?

— Не верю. Если ты будешь зарабатывать сам, то сможешь ходить в кинотеатры и рестораны и даже посещать другие страны, как мамочка раньше. — При слове раньше я вздрогнула.