Лавка древнойстей. Том 2 - Чарльз Диккенс

— Она всегда была веселая, воскликнулъ старикъ, глядя ему въ упоръ, — я помню, она съ ранняго дѣтства была мягкаго, покойнаго характера; ну, да ужъ это отъ природы.

— Вы разсказывали намъ, что и характеромъ, и лицомъ она была очень похожа на свою мать. Можете ли вы припомнить ея мать?

Старикъ продолжалъ на него смотрѣть, но не отвѣчалъ ни слова.

— Или постарайтесь припомнить ту, кто предшествовалъ ея матери, вмѣшался баккалавръ;- чья смерть усугубила вашу привязанность къ этому ребенку, прежде чѣмъ вы узнали ему цѣну, прежде чѣмъ вы научились читать въ его ангельскомъ сердечкѣ. Постарайтесь мысленно возвратиться къ далекому прошлому, къ вашему дѣтству, которое вы провели не въ одиночествѣ, какъ провелъ свое дѣтство этотъ нѣжный цвѣточекъ. Вспомните, что около васъ росъ другой ребенокъ, горячо васъ любившій, что у васъ былъ брать — вы давно разстались съ нимъ, давно его не видѣли и совсѣмъ забыли о немъ, но теперь онъ здѣсь: онъ явился сюда въ вашъ скорбный часъ, чтобы васъ утѣшить, успокоить.

— Чтобы стать для васъ тѣмъ, чѣмъ вы когда-то были для него, воскликнулъ братъ старика, опускаясь передъ нимъ на колѣни, — чтобы отплатить вамъ, дорогой братъ, за всю вашу любовь и заботливость о немъ такой же неустанной заботливостью, такой же неизмѣнной любовью, чтобы доказать вамъ на дѣлѣ всю его привязанность, неостывавшую, не смотря на то, что насъ раздѣляли съ нимъ цѣлые окенны, ту привязанность, которая согрѣвала его безотрадное дѣтство. Скажите хоть слово, дорогой брать, скажите, что вы узнаете меня, и мы станемъ еще дороже и милѣе другъ другу, чѣмъ тогда, когда мы еще были неопытными мальчиками и воображали, что всю жизнь проведемъ вмѣстѣ.

Старикъ смотрѣлъ то на того, то на другого, беззвучно шевеля губами, но не произнесъ ни слова въ отвѣтъ на эту мольбу.

— Если тогда уже между нами существовала такая тѣсная связь, насколько же эта связь будетъ тѣснѣе теперь, продолжалъ меньшой братъ. — Мы подружились въ дѣтствѣ, когда вся жизнь была впереди, будемъ дружны и теперь, проживъ всю жизнь и снова возвратясь къ дѣтству. Часто люди, уставъ гоняться за славой, богатствомъ и удовольствіями, на склонѣ дней своихъ стремятся на родину, тщетно надѣясь, хоть передъ смертью, снова обрѣсти спокойствіе и ясность душевную, которыми пользовались въ дѣтствѣ. Отправимся и мы доживать вѣкъ въ родныя мѣста. Можетъ быть, благодаря тому, что прошлое наше было не изъ счастливыхъ — судьба не баловала насъ, намъ не удалось осуществить никакихъ надеждъ — и у насъ теперь ничего не осталось, кромѣ горячей, неизмѣнной любви другъ къ другу, можетъ быть Богъ сподобитъ насъ стать опять такими же дѣтьми, какими мы были когда-то. Если бы даже, прибавилъ онъ измѣнившимся голосомъ, — если бы даже то, о чемъ я и думать боюсь, уже совершилось или должно было совершиться, — да сохранитъ насъ Богъ отъ такого несчастія — то и въ такомъ случаѣ намъ остается великое утѣшеніе въ нашемъ горѣ: это то, что мы вмѣстѣ, другъ около друга, дорогой братъ.

Пока онъ говорилъ, старикъ, мало-по-малу подвигался къ комнаткѣ. Дрожащимъ голосомъ отвѣчалъ онъ брату, указывая на нее пальцемъ:

— Вы всѣ сговорились, чтобы похитить у нея мою любовь, но это вамъ не удастся, нѣтъ, не удастся, пока я живъ. У меня, кромѣ нея, нѣтъ ни родственниковъ, ни друзей; никогда ихъ не было и не будетъ. Она для меня все; теперь ужъ поздно насъ разлучать.

Онъ махнулъ на нихъ рукой, дескать, вы мнѣ не нужны, и прошелъ въ комнатку, потихонько зовя свое дорогое дитятко по имени. Оставшіеся въ большой комнатѣ столпились въ одну группу и, перебросившись нѣсколькими фразами, они едва могли говорить отъ слезъ — послѣдовали за нимъ. Они ступали осторожно: ихъ шаговъ не было слышно, но слышны были ихъ скорбные возгласы и сдерживаемыя рыданія.

Да, она въ самомъ дѣлѣ умерла и уже мертвая лежала въ своей маленькой кроваткѣ. Вотъ почему въ комнатѣ ея царствовала такая торжественная тишина.

Казалось, она спала сномъ мирнымъ, безмятежнымъ, на видъ прекраснымъ сномъ. Глядя на нее, можно было подумать, что это существо, только что созданное Господомъ и ожидающее, чтобы Онъ вдохнулъ въ нее жизнь, а не молоденькая дѣвушка, преждевременно скошенная неумолимой смертью.

Постель ея была усыпана зелеными листьями и зимними ягодами, собранными въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ она любила прогуливаться.

— Когда я умру, положите возлѣ меня что нибудь такое, что любитъ свѣтъ и всегда живетъ подъ открытымъ небомъ, говаривала она.

Она умерла. Умерла милая, нѣжная, терпѣливая, благородная Нелли. Ея птичка — маленькое, ничтожнѣйшее существо, которое можно было бы задушить однимъ пальцемъ — весело прыгала въ клѣткѣ, а она, эта прелестная дѣвочка, обладавшая такимъ мужественнымъ сердцемъ — лежала неподвижно и это благородное сердечко навѣки замолкло въ ея груди.

И куда дѣвались слѣды заботъ, страданій, усталости. Все исчезло, уступивъ мѣсто полному счастью и спокойствію, такъ ярко отразившемуся на ея чудномъ, улыбающемся личикѣ.

А между тѣмъ она не измѣнилась. Она была все та же Нелли, какой мы ее знали: то же нѣжное, милое личико, которое когда-то озарялось отблескомъ родного очага — какъ сонъ, какъ мечта пронеслось оно сквозь притоны нищеты и бѣдствій; то же кроткое, ангельское выраженіе, которое освѣщало его и у двери школьнаго учителя, въ лѣтній, теплый вечеръ, и у топки горна въ холодную, дождливую ночь, и у постели умирающаго мальчика. Таковы должны быть ангелы, которыхъ мы увидимъ во всемъ ихъ величіи послѣ смерти.

Старикъ держалъ ея безпомощную, похолодѣвшую ручку, ту самую ручку, которую она въ послѣдній разъ протянула ему, улыбаясь, которою она держала его за руку во время ихъ долгихъ странствованій. Онъ прижималъ ее къ своей груди, стараясь ее отогрѣть. Иногда онъ подносилъ ее къ губамъ, а затѣмъ опять пряталъ на груди и бормоталъ, что теперь она становится теплѣе. И когда онъ это говорилъ, онъ съ отчаяніемъ взглядывалъ на окружающихъ, точно умолялъ ихъ помочь ей.

Она умерла и теперь ужъ не нуждалась ни въ чьей помощи. Не будетъ больше голосокъ ея раздаваться въ этихъ старинныхъ комнатахъ, куда она вносила жизнь даже тогда, когда ея собственная жизнь быстро угасала. Она погибла безслѣдно и для своего садика, за которымъ такъ ухаживала, для своихъ любимыхъ уголковъ, гдѣ она нерѣдко сиживала часами, погруженная въ раздумье. Не будетъ она уже гулять по тѣмъ тропинкамъ, по которымъ чуть не вчера еще проходила, не будетъ радовать взоры всѣхъ любящихъ ее: никто и ничто не увидитъ ея больше.

— Небесное правосудіе не оканчивается на землѣ, говорилъ школьный учитель, цѣлуя ее въ лобъ и заливаясь слезами. — Что такое наша жалкая земля въ сравненіи съ тѣмъ міромъ, въ который отлетѣла эта юная душа? Если бы мы могли нашимъ горячимъ пожеланіемъ вернуть ее къ жизни, скажите, кто бы изъ насъ рѣшился его произнести?

XXXIV

Съ наступленіемъ утра, когда пріѣзжіе стали покойнѣе относиться къ своему новому горю, учитель разсказалъ имъ о послѣднихъ минутахъ ея жизни.

Она скончалась два дня тому назадъ. Всѣ ея друзья собрались у ея постели, съ минуты на минуту ожидая ея кончины. Они всю ночь то разговаривали съ ней, то читали ей вслухъ, но, наконецъ, ее стало клонить ко сну. Судя по нѣкоторымъ фразамъ, еле слышно произнесеннымъ ею во снѣ, ей снились нѣкоторыя сцены изъ ея скитаній съ дѣдушкой, но не тяжелыя, — тѣ, повидимому, отступили на задній планъ. Она нѣсколько разъ горячо благодарила кого-то — вѣроятно, тѣхъ добрыхъ людей, которыхъ Господь посылалъ имъ на помощь — и все повторяла: да благословитъ васъ Богъ. Она умерла въ полной памяти и вовсе не бредила. Только одинъ разъ ей представилось, будто какая-то чудная музыка раздается въ воздухѣ. Богъ знаетъ, можетъ быть, она и точно слышала ее!

Она спала тихо, очень тихо. Когда она открыла глаза, она пожелала, чтобы всѣ еще разъ ее поцѣловали и затѣмъ, повернувшись къ дѣдушкѣ съ нѣжнѣйшей улыбкой — всѣ присутствовавшіе при этой сценѣ увѣряютъ, что они никогда ничего подобнаго не видѣли и что ея улыбка на всю жизнь врѣзалась у нихъ въ памяти — обвила руками его шею, да такъ и умерла въ его объятіяхъ. Даже не замѣтили, какъ она испустила духъ.

Она часто разсказывала о двухъ сестрахъ, называя ихъ своими милыми друзьями, и не разъ выражала желаніе, чтобы имъ какъ нибудь передали, что она часто ходила за ними во время ихъ прогулокъ и что она много, много о нихъ думала. Въ послѣдніе дни она часто вспоминала о Китѣ: просила передать ему, что помнитъ и по-прежнему любитъ его и что ей очень хотѣлось съ нимъ повидаться. Даже и тогда воспоминаніе о Китѣ вызывало у ней легонькій смѣхъ, чуть-чуть напоминавшій ея прежній ясный, веселый смѣхъ.

За всѣмъ тѣмъ она ни на что не жаловалась, ничѣмъ не бывала недовольна. Кроткая, покойная, какъ и всегда — она лишь съ каждымъ днемъ становилась серьезнѣе и все горячѣе выражала окружающимъ свою любовь и признательность — она угасла, какъ гаснетъ вечерняя заря въ тихій, лѣтній день.