Князь Никто - Саша Фишер

крутил какие–то свои делишки, продаваясь в какие–то мерзкие махинации. Подсыпал отраву Пугалу, чтобы через его контору мошенники и контрабандисты могли обстряпывать свои сделки. При упоминании тех, на кого он работал, даже не самые приличные лица перекосило от отвращения… Почему он ненавидел свою мать? Ведь раз ненавидел, значит знал о нет?

— Почему я ее ненавидел? — я поднял взгляд на Иду так резко, что даже успел заметить золотой отблеск в ее глазах.

— Тшеслафие, мальшик, — Ида потрепала меня по щеке. — Она скасала тепе, што ты сын княса. Но тепе притетса хранить эту тайну, штопы зашшитить его топрое имя.

— А потом меня, видимо, поймали и заткнули мне рот, — губы мои скривились во что–то среднее между усмешкой и презрительной гримасой.

— Ты помошешь сфоей матери, мальшик? — снова спросила Ида.

Помогу ли я?

Что произойдет, если я выпущу босорку из желтого дома, и она вернет себе здравый рассудок? Не решит ли она начать мстить по очереди всем своим обидчикам, начиная с моего деда? Ведь, если задуматься, все ее несчастья произошли именно из–за него. Или Ида сумеет взять ее за руку и вернуть обратно в Карпаты, откуда они обе и появились?

Мне безусловно было жалко бедную девушку. Освободить ее было бы благородным и верным поступком. Ида совершенно права насчет того, что это мой долг. Я плоть от ее плоти, и все такое.

Но вдруг это… прореха? Прореха в истории моего рода. И необдуманно ткнув в нее, я изменю его историю, а то и вовсе уничтожу?

Я закрыл глаза, и почти как наяву увидел малый тронный зал и грозный лик Императора. И почти услышал звучный голос князя Голицына, который зачитывает безжалостный приговор. Вот Император поднимает перст, и с придворного мундира пропадают сначала все ордена и награды, потом эполеты и аксельбанты, потом золотое шитье… Пеплом рассыпаются кольца и перстни, обращается в труху золотая цепь… А потом и сам парадный мундир становится жалким рубищем. И вместо грозного и гордого князя, одного из первых, чье имя золотыми буквами вписано на страницы Бархатной Книги, перед блистательными придворными на коленях стоит жалкий изгой, ничтожество, лишенное всех званий, титулов, наград, должностей, права передавать по наследству родовую фамилию и родовую магию.

Сплетутся в замысловатом жесте пальцы князя Голицына, сверкнут алым и синим его глаза, и в горле у бывшего князя навсегда поселится колючий клубок, который никогда не пропустит ни единого слова из тех, что не должны быть сказаны.

Я тряхнул головой, отгоняя кошмарные видения из собственного прошлого. Я видел все это своими глазами, но сейчас представил на месте себя своего деда. Возможно, вместо Голицына будет Долгорукий. Может быть, никто не станет замыкать ему уста вороньим граем и выжигать весь его род до последнего человека. Может быть, узнав о босорке, Император решит не предавать это дело огласке, строго пожурит своего верного сподвижника и генерала, а остальным посвященным высочайше прикажет забыть все, что они тут слышали. И если кто–то проболтается, то ему придется сожрать собственный язык, перед этим самостоятельно приготовив его на дворцовой кухне. В сливках и со специями.

Может быть.

«Орловы, — хладнокровно напомнила мне память. — Вспомни, что случилось с родом Орловых».

Любвеобильные братья вовсе не породили потомство от русалки или богинки, не знаю точно, с кем они там путались. Но когда это дошло до Императрицы Екатерины, которая с самого начала к этому семейству была весьма расположена, то она без всяких сомнений и сожалений повелела вычеркнуть род Орловых из всех гербовников, кодексов и дворянских книг. «Дабы честь дворянская и правила строгие не мешали сим господам нелюдь и нежить семенем своим орошать».

Может быть, там дело было в отношениях Императрицы и братьев Орловых, и род их пал жертвой чисто женской мести.

Но по букве закона Императрица поступила довольно мягко. Она сделала Орловых простолюдинами и отняла магию. И все. Никто из них не отправился на каторгу, никого не приговорили к усекновению разных частей тела. И даже клеймо на лбу ни у кого не выжгли, хотя даже по закону она имела на это полное право. Не говоря уже о монаршей воле, которая позволяла трактовать этот закон сколь угодно вольно.

— Что за князь пытается купить информацию обо мне? — спросил я. Просто вспомнил беседу Иды и Долгорукого и сделал выводы. Вяземский рассказал Иде под видом чьей–то бонны или конфидентки, что видел какого–то мальчика, но упустил. Это значит, что кто–то из князей тайно объявил награду за меня. Но в дело вмешался старший Долгорукий и нанял Иду, чтобы выяснить подробности. А Ида или не знала, или не сказала, или…

— Я не снаю, — брови Иды приподнялись, будто ее очень удивил мой вопрос. — Ты ше снаешь, што я босорка, зашем ты спрашифаешь меня об именах?

— А что не так с именами? — я недоуменно нахмурился.

— Я и сестры не польсуемся именами и не мошем насывать тругих, — Ида улыбнулась. — Кокта называем, то теряем сфою силу.

— А как же Ида? — спросил я.

— Это не имя, — отрезала босорка, но больше ничего объяснять не стала.

И тут я, как назло, вспомнил еще одну историю. С вовсе даже английским дворянином, который, оказавшись в Петербурге, спутался с русалкой. Для простолюдина — дело совершенно обычное и неподсудное, ну разве что соседи будут судачить за спиной, да жена сковородкой по башке отоварит. Русалки только женатым отдаются, холостых разве что дразнить могут, игриво нежные части тела демонстрируя. Некоторые юнцы хвастались, что с русалкой, мол, валялись по всякому. Но любой образованный человек понимает, что именно это значит. Не даются русалки в руки неженатым. Только смотреть можно, потрогать не получится.

А вот между простолюдинами и дворянами они разницы не делают. И некоторые дворяне даже в своих загородных поместьях, я уверен, этот запретный плод нет–нет да вкушают. Вот только держат потом язык за зубами. А тот бриташка не удержал. Рассказал все в красках и с подробностями. И потом с благородным британским акцентом удивлялся, когда громилы из Багровой Бригады ему невежливо отбили почки и швырнули в подвал Трубецкого бастиона. А на следующий день его англосаксонская голова отделилась от плеч одним ударом палаческого топора. И даже английский посол не стал этого дурака защищать…

— Мальшик? — Ида потрясла меня за плечо. — Так ты помошешь сфоей матери?

Глава 26. Кое–что о делах, идущих по плану и не очень

«…ты проиграешь, если поддашься сиюминутной жалости…» — эхом пронеслось в моей голове. Я почти увидел безгубую