Рыцарь без позывного. Том 4 - Бебель

страха смерти. Согласиться и пусть себе препарирует? Какая хрен разница, как помирать?! Так хоть не больно будет…

Но безжизненные серые глаза не позволяли просто сдаться и отступить. Стоящий на расстоянии вытянутой руки одноногий истукан будто магнит отталкивал от себя, не позволяя сделать шаг навстречу алтарю.

Костяшки побелели, когда пальцы сильнее впились в рукоять меча. В горле зачиналось нечто доселе невиданное. Неиспробованное. Нечто столь же жуткое, сколь немыслимое. Тело взбунтовалось против хозяина, истошно моля о помиловании, но остатки разума уже не слушали.

Зрелище собственных внутренностей, пробивающихся на зеркальный свет, вдруг перестало пугать. Напротив, кипящая в животе агония разносила волны тепла по всему телу, баюкая истеричное сердце. Кровь в висках стучала все медленнее и спокойнее, пока вопли безумного «Айболита» уступали место громогласной тишине.

Достать мутанта мечом невозможно. Развернуться не дает проткнувшая меня рука и прочие омерзительные конечности, обхватившие ребра. Про ткнуть сверху или сбоку и говорить не стоит — слишком уж неравны силы, слишком молниеносны его рефлексы. Но даже этот сверхъестественный урод неспособен увернуться от того, чего не видит.

Несмотря на заводящийся в панике инстинкт выживания, не взирая на дрожащий в руке клинок, выход был ровно один. Черт, теперь понятно почему местные на ножи именно с наскоку кидаются — тело просто отказывается слушаться, сопротивляясь безумной воле хозяина, возжелавшего проткнуть себя мечом. Не зря говорят, что самая сложная борьба — с самим собой.

Резко вдохнув, я с отчаянием рванул острие на себя. Ничего общего с пулевым ранением. К сожалению.

Тело с садистским удовольствием ощущало каждый пробивающийся миллиметр стали, двигающийся навстречу резко притихшему «Айболиту». Не было ни мимолетной потери сознания, ни сотрясения органов, ни травматического шока — только боль и мучительное осознание происходящего.

Когда гарда коснулась солнечного сплетения, колени дрогнули. Тонкая рука, рождающаяся из живота испарилась, оставляя меня один на один с торчащим из груди эфесом. Восходящее солнце на навершие рукояти мстительно сияло в зеркальных лучах диковинного освещения.

Хватая воздух ртом, будто усталая роженица, я неловко развернулся на полу, смотря на распластавшееся тело в белом халате. Цветущая на уровне сердца рана шла в комплекте с холодным блеском очков, на линзы которых капала слюна возвышающегося деда.

Одноногий северянин стоял над мертвым «Айболитом» словно гладиатор на арене. На мгновение показалось, будто его череп не рассечен нитью стальных скоб, а в глазах все так же искрится придурковатое озорство. Иллюзия, не более того. Но все же приятная.

Хотелось сказать что-то. Послать дохлого Пилюлькина в жопу, рассказать ему в каких позах я имел его и все его исследования, сообщить от том, что его только прикончил сраный лейтенант с контузией во всю жопу.

Но застрявший в груди меч делал все слова бессмысленными.

Ты проткнул меня, я проткнул тебя — все честно. Мутант обдристанный.

В голове завелся и тут же остановился вихрь недодуманных мыслей и неоплаканных сожалений. Поздно уже. Да и похер как-то. Спать хочу — сил нет. Хоть на полу, хоть с мечом в тушке, лишь бы поспать.

Даже уже и не больно совсем. Холодно только, блин. Да и лавандой воняет.

* * *

Мешанина из фиолетовых костров, горящий ведьм, и ревущих вдалеке младенцев расступилась под натиском насмешливых серых глаз. Веки оказались совершенно неподъемными, однако уши оказались куда менее защищены.

— А я ему… Ну ты же меня знаешь, уж я никогда не позволю над братом по оружию потешаться! Так вот, я ему ка-а-ак хрясь да прямо в зубы! Он так на стол и завалился, что мешок с овсом. — жужжал комаром знакомый женский голос. — Не зря я говорю, что слова подобны голубям в небе! Чем их больше, тем гуще голова покрывается пометом!

Имбецильная мудрость надругалась над слабым сознанием не хуже, чем стойкий запах медового мыла изнасиловал ноздри.

Нет, это не новый мирок и даже не ад. Это гораздо, гораздо хуже…

Безжалостный мир живых встречал залитой солнечным светом роскошной комнатой, и шелковым балдахином, насмешливо нависшим над головой. Блин, а вот с салоне нет ни одной кровати с навесом… Хотя да, логично — балдахины же придумали чтобы тепло сохранять. Взял сковородку с углями на ночь, запахнул шторы и спи себе в тепле. А в салоне отопление хорошее — нахрена там эти шторы над кроватью?

Как часто бывает внешняя роскошь обернулась заурядной нищетой…

Стоп, о чем я вообще думаю? Твою мать — заразила таки своими тупостями!

— Ты наверняка спросишь «Овца, зачем ты мне поведала все это в третий раз за неделю?!». — передразнила мой голос сидящая у кровати блондинка. — И на это есть ответ! Если твой коротышка еще хоть раз попробует заикнуться про огонь в моих глазах или налитые страстью сосцы — я его с утеса скину! Клянусь, он еще невыносимее твоего пакостливого оруженосца…

Несмотря на затуманенный взор, образ Аллерии оставался все таким же, каким я его запомнил. Разве что доспехи парадные и рожа поважнее. Работая иголкой над шелковым полотном, она все нудила о заносчивости Клебера, плавно переходя к его племяннику.

— Завидел он вчера мои грязные сапоги у купальни — возьми и вломись, в надежде повторить твой давний подвиг! Визги горничных и в Живанплаце услыхали — миледи аккурат мылиться изволила. И что ты думаешь?! Теперь ее светлость все вечера проводит в купальне, заблаговременно отсылая горничных прочь и превращая коридор в обувной двор! Хвала находчивости стюарда — он сумел это оправдать древним родовым ритуалом, а то уже слуги шептаться начали.

Каждая клетка моего тела вопила о спасении, но в горле отчаянно першило и руки отказывались слушаться. А чертова овца слишком поглощена шитьем и словесным поносом, не замечая мои нечеловеческие страдания.

Блин, где мой меч?! Несите сразу два! Я в себя оба воткну, лишь бы эту чушь не слышать…

Поток сознание прервался вместе со спасительным скрипом далекой двери. Мягкий стук каблуков по ковру перешел в омерзительное фырканье:

— Ох… Слыша твой вздор, начинает казаться, что эвтаназия оказалась бы более милосердным решением…

— Не суй свой наглый нос — это приватная беседа! И он все равно спит!

— Зато я бодрствую! Верхом на камне кататься интереснее, чем внимать твоей нудятине… Стоит посадить тебя в банку и продавать как снотворное — мигом разбогатею!

Аллерия насупила брови, поднимая швейную иглу, словно меч:

— Еще слово, и я позабуду, что ты аптекарь! Уж поверь, в стенах Молочного Холма сыщутся лекари не хуже твоего и