Золото императора - Сергей Шведов

– Тем хуже для нее, – мрачно изрек корректор и отвернулся.

Растерявшийся Серпиний не нашел ничего лучше, как упрекнуть в жестокости падре Леонидоса, разглядывающего железные крюки, блоки, и прочие жутковатые приспособления, служившие единственными украшениями подвала. Леонидос, с интересом слушавший пояснения трибуна Марка по поводу назначения пыточных орудий, вскинул на юного нотария удивленные глаза:

– Так ведь мы пытаемся спасти эту заблудшую женщину, сын мой. Неужели ты этого не понимаешь?

– Спасти с помощью раскаленного железа? – взъярился Серпиний.

– Именно, – поддержал падре Леонидоса префект анноны Пордака. – Римское законодательство не предусматривает наказания для женщины, вступившей в связь с существом иного мира. Равным образом оно не карает человека за пристрастие к магии, но только в том случае, если действия подозреваемого не направлены против третьих лиц. В данном случае никто не обвиняет Ефимию в том, что она вызвала из темных глубин демона, ибо она всего лишь жертва чужого коварства. И в случае чистосердечного раскаяния святая церковь возьмет заблудшую овцу под свое покровительство. Я правильно говорю, падре Леонидос?

– Вне всякого сомнения, сын мой, – важно кивнул головой эллин.

– А вот если Ефимия будет утверждать, что вступила в связь с варваром, то вряд ли ей удастся избежать смертной казни, – продолжал Пордака, глядя на нотария ласковыми глазами. – Ибо участие в заговоре против власти императора карается жестоко.

– Но ведь Ефимия не знала, что варвар заговорщик?

– Зато она была осведомлена, какую роль сыграла в константинопольских событиях благородная Фаустина, – развел руками Пордака. – И вместо того чтобы сообщить о просьбе коварной вдовы Констанция комиту Федустию, Ефимия пошла на поводу у врагов императора Валентиниана. Тебе, Серпиний, не упрекать надо падре Леонидоса, а благодарить, что он, по бесконечной своей доброте, рискуя своим положением, пытается спасти жизнь женщине, которая, возможно, такого участия недостойна.

– Но вы хотя бы объяснили Ефимии, как ей надо себя вести?! – сердито прошипел Серпиний.

– Сядь, нотарий! – прицыкнул на юнца трибун Марк. – Все, что нужно было, мы уже сделали, а теперь остается только одно – ждать.

Серпиний, обиженный на весь белый свет, примостился на краю лавки рядом с падре Леонидосом и сердито засопел.

– Все в руке божьей, сын мой, – попытался утешить его Леонидос, но слова его не нашли отклика в сердце расстроенного нотария.

Серпиний заподозрил, что его все эти дни просто водили за нос. Видимо, корректор Перразий был прав, когда утверждал, что слухи о демонах выгодны в первую очередь Пордаке и Марку, которые сделают все возможное и невозможное, чтобы оправдаться в глазах императора за свои чудовищные преступления.

– А если демоны все-таки явятся в ответ на ее зов? – услышал Серпиний хриплый голос палача. Судя по смущенному виду этого ражего детины с низким лбом и маленькими злобными глазками, он всерьез опасался если не за свою душу, то уж, во всяком случае, за свою жизнь.

– Не говори глупостей, Муций, – взъярился Перразий. – Только твоих страхов мне сейчас и не хватает. Прикажи агентам, чтобы привели женщину.

В подвал вела довольно крутая лестница с выщербленными ступеньками. Муций, однако, двумя прыжками одолел расстояние до тяжелой двери из толстых дубовых досок и через мгновение скрылся за ней. Похоже, корректора Перразия он боялся больше, чем демонов.

– А куда ведет вон та дверь? – ткнул Серпиний пальцем в противоположный конец довольно обширного помещения.

– Скорее всего, в винный погреб, – предположил трибун Марк и втянул носом воздух, пытаясь чутьем определить наличие напитка, веселящего душу.

– А может, она ведет прямо в преисподнюю, – хихикнул светлейший Пордака и тут же осекся под осуждающим взглядом Леонидоса.

– Стыдись, сын мой, – веско произнес падре.

– Так ведь по городу давно ходят слухи, что дом комита Федустия стоит в очень опасном месте, – развел руками префект анноны. – Говорят, что предыдущий его владелец, некий Дидий, был то ли халдеем, то ли нубийцем, не чуждым черной магии, и умер он при весьма странных обстоятельствах. Я собственными глазами видел его перекошенное от ужаса, черное как сажа лицо.

– Знал я этого Дидия, – вздохнул трибун Марк. – Поговаривали, что он берет в заклад не только имущество, но и души. Сам я, правда, к нему не обращался, но знал людей, которых он ссужал деньгами. Все они скверно кончили. А иные просто исчезли, не оставив и следа.

– Это как же? – насторожился Серпиний.

– А вот так, светлейший, – вздохнул Марк. – Вспыхнул огонь – и нет человека. Причем даже пепла не остается.

– Многих губит страсть к золоту, – воздел руки к потолку падре Леонидос. – Очень многих.

– Это верно, – подал голос корректор Перразий, сидевший на краешке топчана, предназначенного для жутких дел. – Иных, правда, не демоны вводят в соблазн, а самая обычная жадность. Вот и тащат они из казны денарии горстями. А когда их ловят за руку, они норовят свалить все на происки сатаны.

– Уж не меня ли ты имеешь в виду, светлейший Перразий? – с усмешкой спросил Пордака.

– Расследование покажет, – сухо отозвался корректор.

Заскрипевшая вдруг дверь заставила Серпиния вздрогнуть и подхватиться на ноги. Впрочем, это была другая дверь, в которую агенты ввели женщину, облаченную в черную тунику. Серпиний ждал насмешек по поводу своей робости, выказанной столь не к месту, но никто из присутствующих даже головы не повернул в сторону юного нотария. Корректор Перразий поднялся с топчана, уступая место перепуганной матроне. Похоже, Ефимию, перед тем как отвести к палачу, напоили вином, во всяком случае, вела она себя весьма странно и даже вцепилось в плечо растерявшегося корректора, дабы избежать падения.

– Да она пьяна! – вскричал возмущенный Перразий.

– А что нам было делать, светлейший? – развел руками Муций. – У нее ноги подкашивались от ужаса. Она почти потеряла сознание. Выдержать такое порой бывает не под силу даже мужчине. Может, мы ее сначала растянем на дыбе, а уж потом угостим раскаленным прутом?

– Делай, как знаешь, – хрипло отозвался Перразий. – Ты ведь палач, а не я.

Серпиний с ужасом смотрел, как с Ефимии срывают одежду, а потом обнаженную привязывают к странному сооружению из деревянных брусков и железных крючьев, предназначенному для надругательства над живой плотью. Нотарию стало нехорошо, и он скорее упал, чем сел на лавку.

– Начинать? – спросил Муций у корректора.

– Сначала я вопрос должен задать, идиот! – рявкнул на палача Перразий.