Деревянный каземат - Сергей Дубянский

Аревик решила, что слово «помойка», употребленное Лизой вскользь, является самым точным. Если б она так не зависела от Анны, если б у нее был хоть малейший вариант, кроме этого, если бы…

– Эй, – Лиза тронула ее за руку, – ты что? Тебя так убила обстановка? Так ты еще не знаешь, что за работа. Надо чтоб в номере не просто было чисто, а все блестело. Не дай бог, хозяин пятнышко заметит! А там зеркала – о-го-го какие, в ванных сплошной металл. Попробуй, чтоб никаких, ни разводов, ни потеков. Сейчас хоть сухо, а осенью, когда дождь!.. Все ж прутся, как есть, а дорожки в холле тоже наши. Через каждый час пылесосим, и крыльцо еще моем…

– Ну да, конечно… – Аревик вдруг расхотелось слушать эти подробности, чтоб заранее не портить настроение, ведь если от нее ничего не зависит, и она вынуждена подчиняться, либо Анне, либо той неизвестной Кате, то какой во всем этом смысл?..

В коридоре Аревик почувствовала приятное тепло, увидела солнце в огромном окне. Как оказывается мало надо человеку для радости!.. Анна оформляла очередных клиентов и только помахала ей рукой. Собственно, Аревик такое прощание устраивало. Она поспешила на улицу, где сухой горячий воздух тут же принял ее в объятия, выдавливая запоздалые мурашки.

Больше бродить по городу Аревик не хотелось. Окружавшие ее незнакомые лица грозили расплыться в приветливой улыбке и… и что тогда делать? Ожидание непредсказуемых встреч заставляло пребывать в постоянном напряжении, а Аревик требовалось успокоиться, забившись в глухую нору, и отсидеться, пока не придет какое-то решение.

Подойдя к остановке, она увидела маршрутку, на которой среди прочих ориентиров виднелись большие буквы – СХИ. Махнула рукой, и дверь открылась прямо перед ней. …Теперь главное, не проехать свою остановку, и еще, чтоб не зашел никто из соседей… Этот страх, проколоться в мелочах… Интересно, как живут разведчики, которые выдают себя за других людей?.. А тут еще убийство… Вдруг милиция раскроет его? Может, тогда, действительно, проще снова уйти в портрет и начать все сначала?..

– …Вы выходите?

Взглянув в окно, Аревик увидела фиолетовую вывеску на одноэтажном домике; кивнула, а внутри все сжалось – кого еще она может встретить?.. Однако по улице удалось проскочить быстро и незаметно, потому что в самое пекло люди предпочитают, либо сидеть в прохладных домах, либо загорать на пляже. Дверь оказалась не заперта, и Аревик тихонько прокралась на веранду.

– Молодец, что так рано. Как ты себя чувствуешь, дочка? – Татьяна Ивановна возникла совершенно неожиданно.

– Ничего, только устала, – у Аревик язык не повернулся добавить «мама», – пойду, отдохну, – сказала она, стараясь избежать ненужных расспросов.

– Может, покушаешь? Я окрошку сделала. Квас кислый и холодный…

…Значит, Катя любила окрошку, – автоматически отметила Аревик, – а я ее даже ни разу ни пробовала… Но есть действительно не хотелось, поэтому она лишь покачала головой.

– Пойду лучше, полежу.

– Иди. Может, уснешь… А помнишь, как ты любила окрошку с жареной картошкой?..

…Господи!.. – Аревик мысленно воздела руки, – я – никогда!.. Никогда я не смогу стать Катей!..

– Нет, не помню, – но тут же добавила обнадеживающее, – я вспомню обязательно…

Когда дверь в комнату закрылась, Татьяна Ивановна выждала несколько минут и на цыпочках подошла к телефону; набрала номер.

Вадим въехал в гараж и остановился. Ворота автоматически опустились, отгораживая его от остального мира, который, хоть и робко, но мог бы напомнить о себе сиянием летнего дня, шелестом деревьев и шумом проезжавших автомобилей. А здесь тихо и темно, как в склепе. Вадим склонил голову на руки, бессильно покоившиеся на баранке.

То, что Кости больше нет, воспринималось совершенно обыденно. По большому счету, тот не играл в его жизни сколько-нибудь значительной роли, являясь, скорее, обузой, нежели «родной кровиночкой» – угнетало ощущение пустоты, которое было пока непривычным, и потому казалось зловещим. Если раньше любой шорох в доме ассоциировался с Костиным присутствием, и на него просто не стоило обращать внимания, то теперь он являлся синонимом вторжения посторонних сил. Хотя, конечно, уж звукам-то всегда можно найти массу разумных объяснений, будь то ветер, рассохшиеся полы; мыши, в конце концов. Беспокоило другое – мертвая тишина, окружавшая его теперь, являлось апогеем одиночества, которое Вадим всю жизнь старался скрыть даже от себя самого.

Процесс похорон, осложненный нетривиальной смертью брата, настолько затянул его, что хотелось опять куда-то ехать: то ли в милицию, то ли в морг, то ли на кладбище. Однако все эти заботы, так или иначе, закончилось, и что осталось?..

За три дня Вадим ни разу ни выкроил время, чтоб посетить офис. Вернее, не так – за три дня у него ни разу ни возникло желания посетить офис. Порой, правда, появлялось беспокойство по поводу срыва запланированных сделок, но бороться с ним оказалось на удивление просто – достаточно было подумать, что завтра… или послезавтра, придут новые люди с теми же проблемами, а всех денег все равно не заработаешь.

Подобное расхолаживающее настроение периодически возникало и раньше, но в такие моменты находилась другая мотивировка. Как коллекционер извлекает свои богатства, с гордостью сознавая, что вся эта красота принадлежит ему, так и он любил пользоваться своей замечательной «коллекцией» – коллекцией живой, экспонаты которой сновали по кабинетам, делая вид, будто занимаются ответственной работой. Ему нравилось брать их по одному и «изучать» на диване в своем кабинете… А теперь вдруг оказалось, что «коллекция» эта вовсе не его. (Не зря ж подсознательно он давно чувствовал, что его существование подчинено какому-то другому, неизвестному предназначению). Он, оказывается, собирал энергию для дурацкого портрета, чтоб мать, которую он терпеть не мог, смогла материализоваться!..

Нет уж, он завтра же уволит всех этих девочек!.. Может, конечно, не всех, ведь работать с кем-то надо, но отношения на фирме придется перестроить кардинально, и зарплату им придется урезать, в связи с изменением «должностных обязанностей». Кто хочет – пусть остается, остальные – до свидания. …Вот, мамуля… кто б мог подумать!.. Зато теперь очень многое становится понятным… многое, кроме одного – что же осталось ценного в жизни?..

Вот это-то и предстояло решить, потому что жизнь не терпит пустоты. В ней всегда присутствует цель, которая может быть высокой, определяемой понятием «созидание», и более приземленной – «потребление», но она должна быть, иначе… нет, Костин пример, конечно, слишком абсурден, но доля истины в нем тоже имелась.