Эра Дракулы - Ньюман Ким

— Позвольте предположить. Педаченко, русского агента? Полиция подозревала его, правда, недолго. Сэра Уильяма Галла, врача королевы? Доктора Барнардо? Принца Альберта Виктора? Уолтера Сикерта? Португальского моряка? Так просто вложить скальпель в чью-то руку и заставить сыграть роль маньяка. Но убийства это не остановит…

— А я не думал, что вы такой привередливый, Борегар. Вы не против служить вампирам или… — резкий кивок в сторону Женевьевы, — ухаживать за ними. Может, вы и «теплый», но остываете с каждым часом. Ваша совесть позволяет вам служить принцу-консорту.

— Я служу королеве, Моран.

Полковник расхохотался, но после того, как лезвие вспыхнуло в темноте кэба, выяснил, что меч Борегара прижат к его горлу.

— У меня тоже есть знакомый серебряных дел мастер, — сказал Борегар. — Как и у Джека.

Друитт свалился с сиденья, и Женевьева поймала его. Судя по стону, он явно серьезно пострадал.

Глаза Морана светились красным во мраке. Посеребренная сталь клинка уверенно держалась в воздухе, ее кончик упирался в Адамово яблоко полковника.

— Я собираюсь обратить Друитта, — сказала Женевьева. — Он слишком сильно пострадал, другими средствами его не спасти.

Борегар кивнул, рука его не дрогнула. Дьёдонне прокусила себе ладонь и подождала, пока не нальется кровь. Если Монтегю сможет выпить достаточно, пока она будет опустошать его, то превращение начнется.

Она никогда не имела потомства. Отец-во-тьме верно послужил ей, и она не станет расточительной дурой вроде мургатройда Лили или лорда Годалминга.

— Еще один «новорожденный», — фыркнул Моран. — Мы должны были действовать более осторожно, когда все началось. В этом деле замешано слишком много чертовых вампиров.

— Пей, — уговаривала она Монтегю.

Что Женевьева знала о Джоне Друитте? Как и она, он был обыкновенным практикантом без образования, не доктором, но владевшим некоторыми медицинскими знаниями. Она даже не понимала, зачем человек со столь маленьким доходом и положением захотел работать в Тойнби-Холле. Он не был одержимым филантропом, как Сьюард. Или религиозным человеком, как Бут. Женевьева принимала его как должное, как еще одну полезную пару рук; теперь же ей придется взять на себя ответственность за него, возможно, навсегда. Если он превратится в монстра, как Влад Цепеш или даже как Себастьян Моран, это станет ее виной. И на ней будут смерти всех тех людей, которых, возможно, убьет Друитт. Он ходил в подозреваемых. Даже если Монтегю невиновен, в нем все равно было что-то, отчего он походил на Потрошителя.

— Пей, — сказала она, выдавив слово изо рта. С запястья капало красное.

Женевьева поднесла руку ко рту Друитта. Резцы выскользнули из десен, и она опустила голову. Аромат крови Монтегю ударил ей в ноздри. Дьёдонне содрогнулась и поняла, насколько сильна ее жажда. Если она сейчас не выпьет крови, то умрет. Она прикоснулась запястьем к разбитым губам мужчины. Тот отпрянул в сторону, дрожа.

— Нет, — прохрипел он, отказываясь от ее дара, — нет…

Судорога отвращения прошла по его телу, и он умер.

— Не каждый хочет жить вечно, — заметил Моран. — Жаль.

Женевьева протянула руку и тыльной стороной ладони ударила полковника по лицу, сбив трость Борегара. Глаза Морана сузились, и она поняла, что он ее боится. Голод не прошел, и вампирша позволила красной жажде подняться изнутри. Она не могла пить мертвую жидкость Друитта. Даже не могла осушить Морана из-за его второсортной или третьесортной крови. Но зато могла облегчить разочарование, содрав мясо с его лица.

— Отзовите ее, — брызгая слюной, прошипел Себастьян.

Одной рукой она держала его за горло, а вторую отвела, сведя пальцы в одну точку, острые когти собрались в пучок наконечником стрелы. Будет так легко проделать дыру в голове Морана.

— Не стоит того, — сказал Борегар. Каким-то образом его слова прорвались сквозь багровую ярость, и Женевьева сдержалась. — Может, он и червяк, но у него есть друзья. Друзья, с которыми тебе явно не захочется ссориться. Друзья, которые тебя уже тревожили.

Ее зубы скользнули обратно в десны, а заостренные ногти уменьшились. Она все еще ощущала кровавый зуд, но взяла себя в руки.

Борегар убрал меч, а Моран приказал кучеру остановить кэб. Полковник, чью самоуверенность «новорожденного» разорвало в клочья, дрожал, когда они сошли вниз. Капля крови бежала из его глаза. Чарльз вложил клинок в трость, а Моран повязал шарф вокруг проколотой шеи.

— Квотермейн бы даже не дернулся, полковник, — заметил Борегар. — Доброй ночи, и передайте мои наилучшие пожелания профессору.

Моран отвернулся, спрятав лицо в тени, кэб отъехал от тротуара и рванул в туман. Голова Женевьевы кружилась. Они вернулись туда, откуда начали. К «Десяти колоколам». В пабе сейчас было тише, чем когда они ушли. Около дверей слонялись женщины, проплывая в тумане за прохожими.

Рот Женевьевы болел, а сердце стучало молотом. Она сжала кулаки и попыталась закрыть глаза.

Борегар протянул запястье к ее рту.

— Вот, возьми то, что должна.

От благодарности у нее ослабели ноги. Она чуть не упала в обморок, но потом разогнала туман в голове, собравшись с силами, сосредоточившись на своем желании.

— Спасибо.

— Да не за что.

— Не будь так уверен.

Женевьева укусила его нежно и взяла так мало, как только возможно, чтобы облегчить красную жажду. Его кровь струйкой побежала по горлу, успокаивая, давая силу. Когда все закончилось, она спросила его, не в первый ли раз он кормит вампира, и Чарльз кивнул.

— Не так уж и неприятно, — заметил он вполне обычным голосом.

— Это можно сделать менее формально, — сказала она. — Со временем.

— Доброй ночи, Женевьева, — произнес Борегар, отворачиваясь, и ушел в туман, покинул ее, оставив со своей кровью на губах.

Она знала столь же мало о Чарльзе Борегаре, сколько и о Друитте. Он никогда не говорил ей, почему так интересуется Потрошителем. Или почему продолжает служить вампирской королеве. На секунду Женевьева испугалась. Вокруг нее все носили маски, а под ними могло скрываться…

Что угодно.

Глава 43

ЛИСЬЯ НОРА

Хирург счел невозможным извлечь все серебряные осколки из его колена. С каждым шагом он чувствовал горячий взрыв боли. Некоторые вампиры могли отращивать новые конечности, как ящерицы — хвосты. Костаки был не из этой породы. Он уже жил под маской мертвеца, а вскоре придется ковылять на пиратской деревянной ноге.

Парочка молодых упырей, зорких «новорожденных» вышибал, метнулись от покосившейся и влажной стены, преграждая ему выход. Он показал свое лицо и зубы, запугивая их. Без единого слова они снова скользнули в тень и позволили ему пройти.

Он был не в униформе, а спрятался под большой шляпой и плащом, хромая в ночном тумане. В послании значился адрес в Старом Джейго, районе, который по сравнению с Уайтчепелом был тем же, чем Уайтчепел по сравнению с Мэйфером.

— Молдаванин, — раздался тихий голос. — Сюда.

В пасти переулка Костаки увидел Маккензи.

— Шотландец, приятно встретиться.

— Как скажешь.

Пальто инспектора покрывали дыры и заплатки, на лице красовались недельные бакенбарды. Костаки вспомнил, что полицейского не видели уже некоторое время. Его товарищи беспокоились о нем. Все предполагали, что его бросили в Чертов Ров за недипломатичное высказывание.

— А из нас получилась неплохая пара попрошаек, — сказал Маккензи, поводя плечами внутри свободно висящего и грязного пальто.

Костаки ухмыльнулся. Он был рад, что «теплый» не попал в концентрационный лагерь.

— Где вы пропадали?

— Здесь в основном, — сказал Маккензи. — И в Уайтчепеле. Здесь след уходит в землю.

— След?

— Нашей замаскированной лисы с динамитом. Я выслеживал ее с той самой ночи в парке.

Костаки вспомнил вспышку пистолета и темные глаза под капюшоном. Шашка динамита, шипящая в груди фон Клатки за секунду до взрыва. А потом кусковатый красный дождь.