Дневник пани Ганки (Дневник любви) - Доленга-Мостович Тадеуш

Помню, где-то через год после свадьбы я познакомилась с молодым де Годаном. Он дважды потанцевал со мной на балу в «Лятарне», а на другой день пришел в визитке к Яцеку и заявил: он, мол, любит меня и как настоящий джентльмен хочет предупредить Яцека, что будет бороться за мою благосклонность. В конце концов, пустил слезу и с месяц ежедневно присылал мне цветы. Кончилась эта идиллия лишь тогда, когда он попал в военное училище.

Однако пан Ван-Гоббен не производил впечатления сосунка. Его моложавость была полна какого-то скрытого и глубокого содержания. Уже только то, что он выбрал себе такую странную профессию, как детектив, невольно возбуждало любопытство.

— Жаль, что вы так скоро уезжаете, — сказала я, намеренно добавляя голосу тепла — Независимо от наших дел, я хотела бы, чтобы вы мне что-нибудь рассказали о своих приключениях. Это должно быть ужасно увлекательно. Вы любите свою профессию?

— «Люблю» — не то слово, пристрастился к ней, как алкоголик к рюмке. Это своего рода страсть. И не знаю, избавлюсь ли когда от нее.

— Вас часто подстерегают опасности?

Он кивнул головой.

— Да. Именно это меня и привлекает. И еще возможность поразмыслить. Как только мне в руки попадает какое-то дело, я, следуя примеру Шерлока Холмса, выдвигаю ряд гипотез. Из них и вырисовывается концепция следствия. А потом уже берусь за работу. Когда шеф поручил мне ваше дело, я должен сказать, очень им заинтересовался. Это дело вовсе не ординарное. На мой взгляд, под именем мисс Элизабет Норман скрывается весьма опасная особа.

— Вы так думаете? А чем же она опасна?

— Я еще не имею всех данных. Однако мне кажется, что здесь, может быть торговля наркотиками, контрабанда или еще нечто в таком роде. Люди, так часто меняющие место пребывания и фамилию, как правило, делают это не с добрыми намерениями.

— Мне тоже приходило такое в голову, — кивнула я. — А вы знаете, что она теперь в Варшаве?

— Ну конечно, — улыбнулся он. — Я приехал вчера вечером и в первую очередь взялся разыскивать эту женщину. Она живет в отеле «Бристоль», не так ли? Сегодня я постараюсь ее увидеть. Было бы очень хорошо каким-то образом обыскать ее вещи. Однако думаю, что она слишком осторожна, чтобы дать мне такую возможность.

— А представьте себе, что вовсе не так уж и осторожна. В Кринице — это у нас такая курортная местность, откуда я прислала вам фотографию, — так вот, в Кринице я имела возможность обыскать номер этой женщины. Но не нашла ничего, что могло бы направить на какой-то след. Никаких писем или документов. Ничего.

Он взглянул на меня, искренне удивленный.

— Как? Вы сами обыскивали ее вещи?

— Да, сама.

Он сделал неопределенный жест рукой.

— Оно-то так, знаете… Но вы не могли сделать этого профессионально. Такие обыски дают определенные результаты только в том случае, когда их делает человек, знакомый с этим делом. К тому же есть детали, которые ничего не говорят дилетанту, тогда как специалист сразу же извлечет из них существенные доказательства. Но вернемся к моему отчету. Итак, нам удалось установить, что женщина, которую вы знаете под именем Элизабет Норман, более полугода была стюардессой на немецком трансатлантическом пароходе «Бремен» под именем Каролины Бунше. А несколько месяцев спустя находим ее в Барселоне — она работает библиотекаршей в архиве каталонского правительства. Представляется вдовой известного американского летчика Говарда Питса, причем под своим нынешним именем, Элизабет. Но еще через три месяца опять исчезает из виду. Позже живет в Ницце, в отеле «Негреско», якобы со своим мужем, итальянским эмигрантом Паулино Даниэли…

Я слушала и не верила своим ушам. Столько сведений! Какая это опасная вещь — такое розыскное бюро! У меня мороз пошел по коже от мысли, что кто-то мог бы таким же образом следить и за мной. От этих людей ничего не скроешь. А я же всегда была слишком легкомысленна, надо вести себя осмотрительнее.

Ван-Гоббен сыпал сведениями, как из рога. Приводил даты, географические названия, фамилии. Из его рассказа я узнала, что этот ангел имел по крайней мере семь несомненных романов, которые нетрудно доказать. Этого хватит любому суду, чтобы добиться развода.

Наверное, и с точки зрения уголовного права у нее не все чисто. Пан Гоббен прав, подозревая ее в торговле наркотиками, потому что когда-то ее видели в Шанхае в обществе известного торговца опиумом, и, вне всякого сомнения, она имела с ним деловые связи. Как видно, заработала на тех бесчестных спекуляциях немало денег, а теперь ей надоело блуждать, и она вспомнила о Яцеке.

Слушая отчет очаровательного Ван-Гоббена, я, однако, дрожала от мысли, что они могли раскопать и женитьбу Яцека на той выдре. Правда, Ван-Гоббен отнюдь не походил на шантажиста, а скорее на некоего привлекательного джентльмена-разбойника, причем больше на джентльмена, чем на разбойника. Однако надо учитывать и то, что его шеф может быть обычным шантажистом, а неизвестно, скрыл бы Ван-Гоббен от него факт американского бракосочетания моего мужа или нет. Если бы он пообещал мне сохранить тайну, я охотно призналась бы ему и в этом. Может, такая открытость облегчила бы ему дальнейшие поиски.

И здесь я совершенно отчетливо осознала, что могла бы рассчитывать на молчание Ван-Гоббена только в том случае, если бы он имел по отношению ко мне какие-то моральные обязательства весьма частного характера: если бы нас связывала взаимная дружба, любовь или хотя бы просто любовная связь. Обязательно надо подумать над этим серьезно. Ведь я столько уже сделала добра для Яцека, лишь бы спасти его честь и репутацию… Он никогда и не догадается, на какие жертвы я готова ради него.

Не стану приводить здесь всех тех сведений о мисс Норман, которые дал мне пан Ван-Гоббен. В этом нет смысла, поскольку те детали сами по себе ничего существенного не представляют. Важно разве только то обстоятельство, что этой женщине удивительно везло в ее опасной карьере: ни разу она не была поймана на преступлении и нет никаких данных, что она когда-нибудь отбывала наказание в тюрьме. Только раз ее арестовали, — два года назад в Сингапуре, — но после допроса сразу же выпустили.

Привлекает внимание и то, что она почти год жила в Праге в исключительно скромном положении. Снимала комнатку в семье некоего сержанта, питалась в убогой харчевне и работала в одной из гостиниц телефонисткой. Мне даже не верится, чтобы женщина из высшего света (ничего не поделаешь, это нельзя отрицать), привыкшая к роскоши, не зная счета деньгам, могла без какой-то крайней необходимости пойти на такое долгое и страшное, полное самоотречение. Но Ван-Гоббен считает, что здесь стоит скорее предполагать противоположную возможность. По его мнению, мисс Норман именно таким образом должна была скрывать в Праге свои преступные махинации.

Было уже начало третьего, когда он закончил свой доклад. Тогда я сказала:

— Ну нет, пан Ван-Гоббен. Теперь я ни за что не соглашусь, чтобы вы оставили меня одну. Вы же можете так мне помочь! Прошу вас, останьтесь хоть на две недели… Ну хоть на неделю!

В его красивых глазах на мгновение блеснул огонек, и я уже была почти уверена, что он согласится. Да и он уже хотел было сказать что-то подходящее, но только прокашлялся, а потом развел руками.

— Увы, мадам, как я уже вам говорил, меня ждут дела в Гданьске и Копенгагене.

— Боже мой! — возмутилась я. — Ну неужели это непременно должны делать именно вы? Разве не может ваше бюро послать туда кого-то другого?

— Теперь уже это невозможно, потому что у меня все нужные материалы.

— Ой, бросьте… Вам, наверное, очень не понравилось в Варшаве. Вот вы и хотите как можно быстрее уехать отсюда. Да и что для вас значит просьба какой-то чужой, случайной клиентки…

— О, напрасно вы так думаете, — ответил он несомненно искренне. — Поверьте, мадам, ради такой клиентки, как вы, я остался бы не только в Варшаве, но и на Северном полюсе, и на сколько бы вы захотели.

Я грустно улыбнулась.