Франц Кафка. Узник абсолюта - Макс Брод

Что касается моего здоровья, то я уже потеряла все силы, и если что-то еще поддерживает меня, то это помимо моей воли. Но иногда у меня невольно появляется любовь к жизни. Недавно где-то на другом конце Вены я вдруг пошла через железнодорожные пути – вообразите себе вытянутые на многие мили рельсы, красные огни, локомотивы, виадуки, товарные поезда – все это напоминало жуткий черный организм. Я села неподалеку и почувствовала будто какое-то дыхание. Я подумала, что могу сойти с ума от горя, от страстно желаемой и страшной любви к жизни. Я одинока, словно немой, и если я говорю с вами так, а не иначе, то это потому, что слова извергаются из меня, вырываются против моей воли, потому что более я не могу молчать. Простите меня.

Я не буду писать Франку, не напишу ни строчки и не знаю, что из этого выйдет. Весной я поеду в Прагу и свяжусь с вами. И если вы будете время от времени мне писать, как у него дела, – я не могу отучить себя от привычки ходить каждый день на почту, – то я буду очень довольна.

Еще раз спасибо.

М. П.

Еще одна просьба, довольно смешная. Мои переводы «Процесса», «Метаморфоз», «Кочегара», «Наблюдений» будут опубликованы Нейманом – издательство «Червень» (июнь [чеш.]).

Теперь я покончила с этим – в последние месяцы это разрушало мой разум и душу. Это было ужасно – работать над его книгами, но Нейман хочет от меня, чтобы я написала «несколько слов для чешской читательской публики». Господи, как я буду писать об этом для народа? Да у меня просто нет такой возможности. Не могли бы вы сделать это? Не знаю, могли бы вы не выражать политических взглядов – «Червень» коммунистический, но сами книги не тенденциозны. Нейман был бы очень рад опубликовать книгу, но на ней будет ваше имя, – не будет ли это вас беспокоить? Если нет, то я прошу вас написать несколько страниц – я переведу их и включу в предисловие. Я однажды прочитала одну вашу вещь – введение к Лафоргу – очень, очень хорошая работа. Хотите сделать это для меня? Я была бы так вам благодарна. Книга должна быть издана в наилучшем виде. Перевод сделан хорошо. И ваше введение непременно будет хорошим. Если у вас нет политических пристрастий, сделайте это для меня. Конечно, нужно написать что-нибудь содержательное для чешского читателя. Пишите будто не для публики, а для себя, словно то предисловие к Лафоргу. Когда вы пишете с любовью, то у вас получается очень искренне и проницательно. Хотелось бы, чтобы это было сделано как можно скорее. Макс, сделайте это, пожалуйста, для меня. Я очень хотела бы представить миру эту книгу настолько полно и хорошо, насколько это возможно. Я чувствую, что должна встать на защиту чего-то справедливого. Поэтому – пожалуйста.

Ничего не говорите Ф. Мы преподнесем ему сюрприз – хорошо? Может быть, это доставит ему некоторое удовольствие».

В переписке между мной и Миленой наступила долгая пауза. Не могу припомнить, была ли вскоре опубликована книга, переведенная Миленой, и каково было вступление. У меня не осталось ни экземпляров книги, ни вступления к ней. Другое вступление, упомянутое Миленой, относится к переводу «Пьеро» Жюля Лафорга, мы писали его вместе с Францем Блеем, оказавшим значительное влияние на Кафку и на раннюю поэзию Верфеля.

Привожу шестое письмо Милены:

«Дорогой мой доктор!

Простите меня за столь запоздалый ответ. Я в первый раз встала с постели только вчера. Мои легкие дошли до предела. Доктор дает мне лишь еще несколько месяцев, если я немедленно не поеду куда-нибудь. Тем не менее я собираюсь писать моему отцу.

Если он вышлет мне денег, я поеду, правда, пока не знаю куда. Однако вначале я, конечно, поеду в Прагу и свяжусь с вами, чтобы узнать что-либо определенное о Франке. Я снова напишу вам, когда приеду. Но, пожалуйста, очень вас прошу, ничего не говорите Ф. о моей болезни.

Не имею представления, когда появится книга – очевидно, зимой. Она будет опубликована К.Ст. Нейманом в издательстве «Борови» – «Borovy Publishers», в серии «Червеня», Стефенгассе, 37. Вероятно, вы можете его спросить, нельзя ли опубликовать вступление отдельно, до того, как появится книга. Это потребует мало денег и бумаги, а все занимает так много времени. Я ничего не хочу вырезать из вашего вступления (оно так чудесно).

У меня такое впечатление, словно я вам чем-то надоела. Не знаю, почему у меня создалось такое впечатление. Простите меня за «анализ» Франка. Это постыдно, и мне неловко, что я позволила себе этим заниматься. Я чувствую, что мне необходимо обхватить голову ладонями, чтобы она не разорвалась.

Спасибо за все, и auf Wiedersehen[38].

Ваша М. П.».

Два последних письма Милены относятся к первым месяцам после смерти Кафки. Кафка в последнее время мало встречался с Миленой. Он провел с ней четыре дня в Вене, и у них была довольно неприязненная встреча в Гмунде, которая привела их ко взаимному отчуждению. В «Замке» Кафка показывает, что согласие между двумя возлюбленными длится недолго, и мы читаем о том, что происходит после первой ночи любви: «Он был слишком счастлив, держа Фриду в объятиях, и вместе с тем его терзала тревога, потому что ему казалось, если от него уйдет Фрида, он потеряет все, что у него есть». Вскоре начались трудности, перемежавшиеся лишь редкими проявлениями взаимного доверия. Что касается второго раза, когда Фрида и К. были близки, то в четвертой главе (в самом начале) звучит ужасное проклятие. Я уже говорил, что история любви, развивающаяся в романе, представлена как горькая карикатура. Реальность была более великодушна и милостива, чем ее отражение. В романе Кафка был вынужден поставить под сомнение и очернить свои собственные чувства. Жизнь же дала Кафке те моменты счастья, которые сияли со страниц его первых писем, она дала ему письма Милены (к несчастью, утраченные) и восторженный вскрик благодарности. Крах отношений случился в период между «четырьмя днями» и временем их второй близости. Вероятно, и позже Милена навещала Кафку, но это были малозначительные встречи. Когда Кафка рассказывал мне об этих визитах, он говорил, что они расстраивали его и причиняли боль, хотя по-прежнему он высоко ценил то благотворное влияние, которое на него оказывала Милена. Встречи в Мариенбаде, о которой говорит Хаас в эпилоге к письмам Милены, на самом деле не было. В дневнике от 29 января 1922 г. говорится о встрече с Ф. в Мариенбаде в июле 1916 г.

Надеюсь, что читатель почувствовал страстность натуры Милены в приведенных мною письмах. Эти письма в сочетании с письмами к ней самого Кафки имеют огромную ценность. Другие документы, непосредственно относящиеся к этому периоду, отсутствуют.

Вот два последних письма ко мне (написаны на немецком):