Мой мир - Лучано Паваротти

Поэтому я решил одеться потеплее. Это значило, что не смогу быть во фраке и белом жилете, хотя Леоне, оркестр и хор будут в концертных костюмах. И сопрано Синтия Лоуренс выйдет в красивом длинном белом платье. Я же надел видавшую виды парку, шерстяной шарф от «Гуччи» и шапку-пирожок. Я понимал, что это неподходящее для выступления одеяние, но не заболеть и допеть всю программу до конца для меня важнее, чем быть одетым соответствующим образом.

Когда я вышел на сцену, передо мною предстало незабываемое зрелище: девять тысяч человек сидели на складных стульях, а позади них и по обе стороны сцены расположились еще сто — сто пятьдесят тысяч. Это людское море простиралось насколько хватало глаз, а рядом раскинулся океан. Солнце освещало эту восхитительную картину, и океан казался необыкновенно синим. В первом ряду сидели Тибор, Герберт, Джуди и Николетта. Мне говорили, что будут губернатор Флориды и нобелевский лауреат Эли Висель. А также Сильвестр Сталлоне и Глория Эстеван.

Зрители радостно приветствовали меня, и я ответил им, как обычно, вскинув руки. Когда публика затихла, я понял, что должен как-то объяснить свой странный наряд. Сцена была обращена на север. Я сделал вид, что мне холодно, поднял воротник, обхватил себя руками и сказал в микрофон: «Холодно». Публика развеселилась и зааплодировала.

При исполнении первой арии голос звучал хорошо. Теперь я знал, что концерт пройдет благополучно. Мне вдруг стало так легко от мысли, что голос звучит, что я здоров, что в тот день пел, кажется, лучше обычного. Думаю, и публика тоже почувствовала это.

Синтия пела, как всегда, восхитительно. Мне понравилась реакция зрителей, когда они слушали эту хорошую певицу, им еще мало известную. Сначала они слушали вежливо, без особого воодушевления. Что ж, это можно понять: они же пришли слушать меня, а не неизвестное им сопрано. Это похоже на ситуацию, когда вы представляете нового знакомого своим друзьям. Он им нравится, потому что они любят вас. Но сначала все сдержанны и ждут, что он им скажет. Так же было и с выступлением Синтии: после второй арии ей бешено аплодировали.

Первое отделение концерта мы закончили сценой из первого действия «Богемы». Я исполнил арию Рудольфа «Холодная ручонка», Синтия спела «Да, зовут меня Мими», потом мы спели финальный дуэт из этого акта. Мое последнее си прозвучало точно и уверенно, кажется, я держал его дольше, чем это возможно. Публика была довольна, Синтия счастлива, думаю, что Тибор, Джуди и Герберт — тоже. Но всех счастливее был я.

После антракта солнце скрылось за прибрежными отелями, и пока шло второе отделение концерта, наступили сумерки. Освещение становилось все красивее, особенно над океаном. Это было такое прекрасное зрелище, что временами мне было трудно сосредоточиться на пении. По мере того как садилось солнце, зажигались огни. Меняющееся освещение добавляло музыке еще больше выразительности. Синтия, Леоне, я и все остальные участники концерта постарались создать свое красивое зрелище, одной из составляющих которого являлась природа.

Во втором отделении мы немного отошли от итальянского репертуара, и я спел «Мое сердце принадлежит тебе» Ф. Легара, а Синтия исполнила «Песню о Вилье» из его «Веселой вдовы» и «Мой мужчина ушел» из «Порги и Бес» Дж. Гершвина. Потом мы «вернулись» в Италию, исполнив две арии из «Манон Леско» Дж. Пуччини. Когда нас вызывали на бис, было совсем темно. С одной стороны виднелись красиво освещенные рестораны и отели, с другой — прожекторы, отражавшиеся в воде. Когда я исполнял на бис «О мое солнце», хор пел (как я и предложил) только «ля-ля-ля». Это звучало здорово, и, наверное, никто не заметил, что они поют без слов. Зная, что певцы не знают итальянского языка, я предпочел, чтобы они произносили «ля-ля-ля», чем коверкали итальянские слова.

Когда я спел на бис последний раз, то поднял руки, чтобы успокоить публику. Я сказал о том, что мне повезло участвовать в этом концерте. Мне хотелось бы поблагодарить весь мир, но мог сказать спасибо только городу Майами-Бич за то, что меня пригласили и устроили этот прекрасный концерт на берегу. Я поблагодарил Джуди Дракер и компанию Тибора Рудаша, которые все это придумали и реализовали такой сложный замысел. Я сказал зрителям спасибо за их теплый прием. На этом концерт закончился.

Когда я сошел со сцены, за ней собралось так много людей, что мне было трудно пробраться в свой трейлер. Сильвестр Сталлоне еще раньше попросил меня уделить ему после концерта несколько минут. Я был рад этому, но предупредил, что ко мне захотят войти многие, чтобы поздравить. Для Сталлоне это была не проблема: его телохранители стояли у дверей и охраняли нас, пока мы разговаривали.

Обед, состоявшийся после концерта, Джуди оформила так же красиво, как Тибор — сцену. Под белым шелковым тентом висели светильники. На каждом столе стояла композиция из цветов, а в центре нее — толстый человечек во фраке и галстуке-бабочке. Это давало жителям Майами представление о том, как я обычно выгляжу на сцене. Было накрыто примерно восемьдесят столиков для платной публики и на возвышении длинный стол для меня, Джуди, Тибора, губернатора Флориды, мэра Майами-Бич и других официальных лиц. Я выступил с короткой речью, потом выступила Джуди, мэр Майами-Бич и устроитель обеда Жозе Исаак Перес.

Но и в этот удачный день что-то опять не заладилось. После концерта Тибор разозлился на меня за то, что я со сцены не поблагодарил его лично. Он был так взбешен, что не пришел на обед. Когда на следующее утро Билл разговаривал с Тибором, то услышал от него немало слов о том, какой я неблагодарный человек.

Я очень расстроился, потому что идея концерта с самого начала принадлежала Тибору. И не только идея. Он был единственным, кто имел опыт постановок такого масштаба, что признает и Джуди. Она все хорошо выполняла, когда Тибор говорил ей, что конкретно надо делать. Но только он один знал, как осуществить такую грандиозную постановку под открытым небом. Я уверен, что в следующий раз Джуди сама с этим справится, но на первый раз ей были необходимы указания Тибора.

Он больше других заслуживал благодарности и был прав, что рассердился на меня. Благодарить компанию — это не то же самое, что благодарить руководителя этой компании. Меня извиняло только то, что я не могу говорить без бумажки перед многотысячной аудиторией — всегда боюсь что-нибудь забыть. Поэтому я был рад, что через несколько дней Тибор простил меня: он же знает, как я в действительности к нему отношусь.

Но один человек все-таки выразил Тибору свою признательность. После концерта к нему подошел мэр Майами и сказал: «Простите меня за то, что я сейчас сделаю, но вы так много сделали для нашего города, что я просто должен это сделать». Мэр схватил Тибора за голову и поцеловал его в лоб.